А вот когда прибыли — тут уже призадумалось командование, не из-за того, что мы все такие из себя явились, вся армия на четверть, как помнишь, состоит из таких же подростков. Вопрос был в другом — в нашей армии взрослые не воюют, то есть — имеющие ребенка не «вообще», а конкретно сейчас, от груди не отнятого. А тут — малыши и восемь десятков «тетушек» к ним — то есть вполне себе взрослые, детский сад воевать явился, блин.
А воюет такой контингент весьма своеобразно, это тебе не расчетливые «вдвойне свободные» которые битву как работу воспринимают, для взрослых — это защита ребенка и ни своей, ни чужой жизни они не ценят, страха не знают. Словом — не просто так, их даже в крайнем случае в ополчение не берут. Но и отказаться — это ж минус шесть тысяч десанта, считай полк со всей инфраструктурой…
Так что сказали желающим повоевать — малышей от груди отнять, чтобы к моменту «Х» успели хоть чуть в норму прийти и засунули всех «цыплят» аж в третий эшелон второй волны, засунули б и в третью волну — да это уже натуральным бунтом грозило…
Интересно — когда это он меня опять за лапу ухватить успел? Пожалуй, слишком резко отбираю конечность и вытираю глаза, что-то я сегодня нежная.
— А потом, большая часть первой волны и четверть второй до поверхности попросту не долетели. Фермики вместо ставки на максимальную эффективность поставили на максимальную мощь удара и собственную дисциплину. Просто дождались, пока мы втянемся, и ударили мощно и разом. В воздухе начался ад, уже сброшенные капсулы первой волны просто горели, а по нам ударили скорострельной мелочевкой. Это она, правда, для кораблей мелочевка, а вот для ботов…
Я до самой посадки так и не поняла — есть у меня корабль дальше переборки пилотской кабины или все отрезало нафиг, но двигатели слушались, в отличие от рулей, на них и села. Тогда-то меня и ранили пониже спины, так что и боевой шрам есть, да вот хвастаться им несколько неудобно.
Это мне, кстати, «последний привет» от кого-то из ребят в трюме прилетел, носимый боезапас видимо с детонировал, потому как будь это зенитный «огурец» — оторвало б лучшую половину и всех делов. Но меня миловало, а скафандр летный дырку загерметизировал, а вот ребятам в трюме так не повезло — их броня против «огурца» ничего не представляет, да и герметизации у нее нет вообще. Так что если там раненые и были — то к посадке и инеем успели покрыться… все.
Вот и привезла я вниз в итоге роту с дополнительным отделением огневой поддержки в составе одного человека — себя. Была мысль поднять это решето опять в воздух, но внешнего вооружения у этого корыта — от комаров отбиваться. Потому — подхватила первую попавшуюся стрелялку и двинулась. Хорошо старлей, что этим бардаком тогда командовал, очень хорошим командиром оказался, внимательным — заметил, что у него на планшете левая метка появилась, и по отечески так — объяснил, куда я в своей распашонке собралась (там и драконья чешуя горела) и в какое место он мне засунет мою стрелялку если я ровно через три секунды не спарюсь здесь, и не сконденсируюсь там, куда он меня послал.
Причем словами не ограничился, а оторвал от боя звено ребята из которого, меня буквально собой заслоняя, до поста артнаводчика и дотащили, а потом два дня еще и прикрывали.
Но этого я так тогда и не заметила. А на посту сидел парнишка и азартно лупил из всех стволов по противнику. Хороший такой парнишка, с хорошей реакцией — я ту дурь, что он в канал гнал еле блокировать успевала, благо — пилотский скафандр для подключения ничего не требует, достаточно просто рядом стоять, а приоритет у меня был выше, как у старшего по званию, поэтому мои целеуказания проходили впереди его.
А через полчаса, когда давление на позиции упало, он оторвался от прицела и заявил «У-ес, я крут» и такая у него была счастливая физиономия… Вот по ней я и заехала — прямо бронированным кулаком… И не жалею об этом вроде, но его по детски обиженные глаза до конца жизни помнить буду, благо — объясняться не пришлось, мое «прикрытие» его в уголок оттащило и от всей широты души добавило…
А я, наконец, смогла усесться за прицел и начать работать: пристреляла ориентиры, установила перекрытие со смежниками, к моему удивлению они о возможности объединения даже не подозревали, договорилась с дивизионным резервом о поддержке и пристреляла их, через ретранслятор достучалась до орбиты и согласовала график прохождения с диспетчером и они тоже сказали, что если чего, смогут поддержать малым…
Словом — простая работа, которую просто надо делать, дальше стало легче — противник пер на нас, мы его перемалывали всем, чем могли. К нам с орбиты шел ручеек подкреплений, все более широкий — ПКО противника мы выбили в первые секунды высадки, хоть и все равно поздно, а мобильные комплексы уничтожались ударами с воздуха или просто исчерпывали боезапас. Подкрепления же им получить было неоткуда, но и сдаваться не собирались. Фермики вообще этого не умеют, тем более — что и для нас все еще было далеко не радужно.
Я эти полтора суток до перелома — просидела за прицелом неотрывно, благо в скафандре как у улитки — «все с собой», и даже когда наконечник в бедре дергать начал — внимания не обратила. Зато врач развернутого рядом пункта сортировки не поленился проверить показания скафандра (или это ему с орбиты настучали?) и буквально за шкирку отволок на стол.
Уж не знаю — в воспитательных целях он из меня эту железку тянул или действительно все обезболивающее кончилось… Но я аж голос сорвала, а потом только слезы катились, даже скулить сил не было, но вот когда эта добрая душа после наложения шва второй раз предложил эвакуироваться… откуда и силы взялись и голос нашелся — так и послала человека вчетверо меня старше, да при не вовремя подключившихся к каналу высоком начальстве из штаба и своем непосредственном. Начальство только хрюкнуло, сказав, что маленьким девочкам не положено говорить слова, которые оно само — начальство не знает, а доктор лишь безнадежно рукой махнул.
Как оказалось — как мой майор ни пытался отбиться и сохранить за собой «внештатного» корректировщика штаб меня у него отобрал, и теперь я, вместе с ротой прикрытия, отправляюсь на точку, откуда буду корректировать работу средств уже дивизионного резерва. Точка — это было несколько сопок в предгорьях на которых разместили «глаза» и антенны связи, мы же сами заняли седловину и укрепились по полной, как говорится «высоко сижу, далеко гляжу… меня выколупаешь».
Надо же, а все-таки приятно, когда тебя за руку держат — даже забирать не хочется…
— Там ты всю войну и провела?
— Провела… аж шесть с половиной часов. Понимаешь, такие пункты — надо находить и уничтожать в первую очередь, даже раньше штабов и пусковых установок. Я хорошо корректировала, без похвальбы — хорошо, покрывала зону процентов на 17 % большую, чем стандартно, поэтому и искали нас так долго, но это все равно просто вопрос времени и потерь в спецназе. А потом — по нам ударила уже их дивизионная артиллерия, а следом их спецназ пошел на штурм за «огневым валом».
Странно — до этого момента я наш разговор с Назарием помню четко, а вот потом со мной вдруг произошло то, что давненько уже не случалось. Безо всякого перехода, я оказалась там, на Кирне, под ее обычным для кислородных миров тёмно-фиолетовым, почти черным, небом, а рука моя не покоилась в лопате Назария, а сжимала боковую рукоять артприцела.
Когда смотришь в панораму, мир воспринимается совсем по-другому, как игра — там нет жизни и смерти, есть гаснущие и появляющиеся отметки целей, свои — красные, чужие — изумрудные, светло зеленые линии рельефа, фиолетовые пометки и маркеры. И то, что одна из красных это и твоя, в том числе, жизнь, воспринимается тоже как игра, игра в которой надо выиграть — хотя бы по очкам.
Тогда я успела увидеть появление нескольких новых целей — артиллерия противника демаскировала себя залпом, и радостно взвизгнув, выдала по ним свой расчет эллипса поражения. Радовалась — а ведь прекрасно понимала, что уходят последние секунды жизни, а потом — один за другим начали гаснуть «глаза», сжимая масштаб прицела до мизерных пяти километров округи, а еще через миг толчок погрузил мир во тьму.
Правда, открыв глаза, я увидела все те же метки. Те же да не те, красных… красных было всего три рядом и одна на месте второго опорного пункта, а вот синие стройными рядами двигались в нашу сторону и очень быстро. Земля продолжала трястись мелкой дрожью, а выход из КНП перекосило под странным углом, но все это было неважно, как можно быстрее рванула на выход, чтобы упереться в бронированную спину сержанта.
— Сиди там, целее будешь, — бросил он мне, смотря в визир вперед и влево, справа от него второй номер расчета «последнего шанса», зенитной спарки обороны КНП, в бешеном темпе бросал шлемом землю стараясь поставить неуклюже растопырившееся орудие ровно.
