— Жертвы сведены к минимуму? Да несколько сот человек рассталось с жизнью только во время операции в Белгравии, а сколько раньше? А сколько…
— А сколько людей проживает в одном Лондоне? — невозмутимо прерывает меня священник. — Восемь миллионов? Чуть больше? Разумеется, прискорбно, что жертвы все же имели место, но если бы не мы — и не вы, «Хеллсинг», — то их могло быть куда больше. А наша цель — уничтожение мерзавцев из «Миллениума» — тем временем все ближе.
Прекрасный подход. На земле живет семь миллиардов человек, а значит, если стереть с ее лица миллионов пятьсот — многие даже не заметят, а жертвы все равно, можно сказать, будут «сведены к минимуму».
— Ну, конечно, — слова вылетают какими-то обрывочными, резкими комбинациями звуков. Как всегда, когда я злюсь. — Цель оправдывает средства, так?
— Ну что за чушь, в самом деле, Виктория, — Андерсон укоризненно разводит руками. — Взрослая девушка, разумный человек, отличный боец, насколько я знаю, а повторяешь… глупости всякие.
Он делается серьезным.
— Цель — это просто цель. Она сама по себе ничего не оправдывает. Это делают люди. Понимаешь? Люди, в меру своих способностей и умений, сами решают, достойна та или иная цель той или иной жертвы. Никто больше. Одни цели поменьше — и требуют меньше усилий для достижения. Другие побольше — но и запросы у них соответствующие. Третьи — совсем глобальные. Добраться для них труднее всего, и пожертвовать приходится многим. На самом деле многим. И многими.
Андерсон некоторое время молчит.
— И поэтому если завтра окажется, что для окончательного искоренения этой нечисти нужно будет уничтожить половину населения Лондона, и самому лечь рядом с ними — я с готовностью принесу эту жертву. Ибо цель — неизмеримо выше.
— Не совсем ортодоксальный подход, — нахожу я все-таки какие-то слова.
— Не совсем ортодоксальная ситуация, — парирует Андерсон. — Церковь в курсе такой стратегии, конечно, хотя официально ее и не поддерживает. Но разрешает, учитывая обстоятельства.
Он как-то совсем по-домашнему потягивается и откладывает всю электронику в сторону.
— Что-то мы заговорились о постороннем, нерелевантном. Давно пора к делу. Очевидно, тебе требуется помощь. Какого рода ее ты бы хотела получить?
А мне эта мысль только-только в голову пришла: чего я вообще сюда приехала, чем они мне помогать будут? Что, отец Андерсон сейчас с диким гиканьем выхватит из-под скамейки две сабли и понесется вместе со мной по мощеным древним камнем набережным Темзы, богатырским нюхом выискивая затаившихся нацистов? Зачем я опять, в который уже раз, поступаю точно как Виктория из аниме — руководствуюсь дурацкими порывами и эмоциями, вместо того, чтобы сесть, подумать и обозначить, хотя бы на тактическом уровне, свои будущие действия? Что дома меня это преследовало, что здесь никуда не делось. Ничего удивительного, что и результаты получались соответствующие, и там и здесь.
На грудь опять давит невидимая тяжесть. Эта чертова бетонная плита, а казалось бы, что мне стоило тогда взять чуточку влево…
В этот момент звонит телефон. Громко, резко, требовательно. Андерсон бросает на экран взгляд, хмурится и решительно встает.
— Это важно, Виктория, я должен ответить. А ты пока подумай.
А отчего бы и не подумать, собственно? Реальной помощи мне, похоже, и тут не дождаться, надежды на то, что Андерсон реально оценит опасность, не оправдались. Расчеты на то, что он выделит мне каких-то людей, чтобы хотя бы попытаться вычислить Руди и его кодлу, так и остались в разряде смелых мечтаний. Значит — что? Домой, на базу, закутаться в одеяло, смотреть старые фильмы и пить чай с малиной в память о покинувшем нас Алукарде. Ждать указаний от Интегры, которых, похоже, так и не будет. Готовиться к худшему: даже поверив, что все, сказанное Руди — чистая правда, нельзя не понимать, что он подарил Алукарду сына не просто так, не по доброте душевной. У него есть цель, и хорошего в этой цели ничего не может быть просто по определению.
Создание нового высшего вампира, полностью подконтрольного исключительно ему. Всемогущего, бессмертного, но молодого, без накопленного столетиями опыта. С его помощью, и со своим чутьем на риск, Руди будет способен совершить практически все, что угодно, от государственного переворота до уничтожения жизни на Земле — просто так, для развлечения. А почему бы и нет? Черт, почему бы и нет? Возможно ли такое развитие событий?
Конечно, возможно, раз не исключено.
А что я могу сейчас сделать, чтобы этому развитию помешать? А ничего, на кубиках выпали нули, возвращаемся на первую клетку.
Ко мне подходит Андерсон, и я встаю.
— Святой отец, — чужие, незнакомые слова легко срываются с языка, — извините за беспокойство, я сделала вывод, что не имею права и возможности просить вас о помощи. Извините за беспокойство и спасибо, что уделили мне время.
Андерсон смотрит на меня как-то по-новому. Задумчиво. Словно что-то просчитывая.
— Знаешь… Виктория. Забавная ситуация — десять минут назад ты хотела, и была готова умолять, чтобы мы помогли тебе. А вот сейчас я, пожалуй склонен попросить помощи уже у тебя.
Это еще что значит? Британская армия приведена в полную боевую и готова наступать? «„Королевские горцы“ тяжелыми шагами идут, сметая крепости, с огнем в очах…»
— Как я и говорил, мы уже долгое время пытались установить местоположение Руди, — светским тоном говорит священник. Уголок рта кривится — ему нравится говорить, ему явно нужен слушатель. — Только что это нам, наконец, удалось.
Я слушаю. Кажется, даже дышать забыла.
— Локализация не отличается точностью, — хмыкает Андерсон. — Но это лучшие данные, которые пока удалось получить.
Он разворачивает ноутбук.
— Это… параллелепипед в центральном Лондоне, — с легким колебанием говорит отец Александр, и это понятно — очерченная территория, по правде говоря, больше напоминает носок. — Он захватывает Темзу и примерно по кварталу по обеим ее берегам. В южной части зона ограничена Вестминстерским мостом, на востоке — Лондонским. Что самое главное — эта территория поддается блокировке, мы можем стянуть войска и попробовать блокировать ее, в то время, как ты…
Я бесцельно вожу пальцем по экрану, шепотом читая названия, пытаясь представить себе эти места в реальности, пытаясь поставить себя на место Руди…
И тут в глазах у меня темнеет.
Миллениум-бридж.
«„Миллениум“ настаивал именно на этом.»
Лондонский глаз.
«Ваши глаза слепы, они смотрят мимо меня.»
И наконец…
— Отец Александр… — в горле пересохло, Андерсон с беспокойством смотрит на меня. А я боюсь. Боюсь, что ошиблась, что память меня подвела, и вся эта история не закончится прямо сейчас. Потому что я, похоже, знаю точный адрес Руди. — Как звали лорда, к которому летел в 1941 году на встречу Рудольф Гесс?
Андерсон хмурится, его зеленые глаза беспомощно моргают за тонким стеклом очков.
— Хм… Дуглас, кажется…
Мое сердце падает.
— Герцог Дуглас Гамильтон, — заканчивает священник. — А что?
Вместо ответа я тычу в карту. Набережная Виктории, дом 1.
Бизнес-центр «Гамильтон-Хаус».
«С большой силой приходит большая ответственность» — дурацкое изречение. «С большой силой приходят охренеть какие большие проблемы» — вот это было бы правильнее. Телефон у меня с собой, туда загружены карты внутренних помещений бизнес-центра, поставлен маячок. Связь с Александром Андерсоном тоже поддерживается через него.
— Мы ведем тебя только до ворот, дальше придется самой, — оживает гарнитура. Андерсон спокоен и сосредоточен.
Вообще-то это называется дезертирством. Солдат, который во время фактических боевых действий самовольно оставил пост. А если учесть, что я еще и перешла в подчинение другой военизированной структуре — Католической церкви — это и вовсе может толковаться как измена.
Если, понятно, кому-то захочется это толковать.
Зато я успокаиваю себя тем, что солдат имеет право не исполнять явно преступные приказы командования. А приказ Интегры сидеть на попе ровно, ничего не предпринимать и не поддаваться на провокации, с некоторой натяжкой можно посчитать таковым. И на военную хитрость не спишешь, разве что на чрезмерную доверчивость. Но мы с этим позорным явлением сегодня поборемся.
«Что это, мисс Виктория? Зачем вам?» — Уолтер был всерьез обеспокоен, когда я связалась с ним и передала указания. Саботировать их он не решился, но время, конечно, потянул, понимая, что я действую самостоятельно, и никакого приказа Интегры за мной не стоит. В общем-то, и выполнил он мою просьбу, скорее, из уважения к Алукарду. Самый старый его боевой товарищ все-таки.
Лондон, тем временем, живет почти обычной жизнью — наличие вооруженных патрулей, блокпостов и броневиков на каждом перекрестке Сити перекрывается той неестественной, лихорадочной активностью, которую демонстрируют жители. Перебоялись, пересидели дома, а теперь им уклончиво, но официально сообщили, что опасность временно миновала. И все с помощью героического спецотряда «Невинные», само собой.
