Заварзин решил обеспечить жену боеприпасами. А то в ближнем бою она половине парней фору даст, а с дистанционным оружием — беда. Тут мы с ней два сапога пара: ни лук, ни арбалет освоить не удается. Только аурумбаты, и то средненько. Зато Оторва без промаха кидает кирпичи. Вот они и решили наделать специальных кидательных камней. Точнее "боевых кирпичей". Два дня Колька резал формы. Хотел соорудить что-то типа массажных шариков с кучей шипов во все стороны, но форма оказалась чересчур сложной. Две штуки Коля вырезал и сдался. Остальные слепил попроще, но тоже впечатляет. Теперь лепят, сушат, обжигают, таскают. Вечерами Ото ими жонглирует под классическую музыку. Уже пять штук в воздухе держит! Не понимаю, как с такой координацией движений не освоить арбалет! Да и лук тоже!
В общем, всё, как всегда: все при деле, а я на хозяйстве. Только за котятами присматривать не надо. Их при мне и осталось только двое: Фифа с Бубликом. Мой почетный караул. Остальные ушли, кто с Олегом, кто с Мишей.
Зато детки вдруг пошли. Все четверо в один вечер. Тут точно что-то нечисто: Хома сияет, словно лезвие нагибаты после чистки. А он за ними весь тот день один присматривал! Но так или иначе, а теперь у нас четверо годовалых спиногрызов, топающих на своих ногах за четырехлетним неандертальцем. Хотя Хоме уже ближе к пяти, точно не определишь, но мы его на пятнадцатое февраля записали. А теперь этот бандит растит себе команду. Ох, наплачемся мы с ними, ох наплачемся!
[1] В шахматы Галка не играет, зато знает анекдот про эту самую фигуру. А шутит она сейчас или всерьез — это уже неведомо автору.
7 октября четвертого года. Рим
Первыми вернулись разведчики. И не одни. Рядом с хмурящимся Ниндзей, широко улыбающейся Шоколадкой и бдительным Пузиком (саблезубая молодежь мгновенно рассосалась по двору) стояла очень колоритная парочка.
Парень безусловно был неандертальцем: широченные плечи, бочкообразная грудь, длинные мускулистые руки, заканчивающиеся напоминающими лопаты ладонями, мощные надбровные дуги, скошенный назад лоб, практически отсутствующий подбородок и густо покрывающие почти всё тело (по крайней мере, видимые участки) волосы, больше напоминающие шерсть. Только в отличие от большинства сородичей, не отличавшихся большим ростом, гость был огромен: до Бульбы, правда, недотягивал, но меньше ладони. Ожерелье на шее жидковато для людей рю. Но для местных… Медведь, лев, пять волков и штук двадцать сэров. В левой руке — дубина гигантских размеров, правая нежно (!) обнимает за плечи девушку, рядом с ним выглядящую дюймовочкой.
На самом деле девчонка ростом с Шоколадку. И не только ростом. Так же сложена, того же оттенка кожа, такие же огненно-рыжие волосы, похожие черты лица и лук на плече. Но не чудо эвенкийской технической мысли, каким пользовались разведчики, а плохая пародия на времянки первого месяца попадания: кусок ветки, кое-как очищенной от коры, полоса кожи в качестве тетивы и кривоватые палки вместо стрел. Без оперения, но с костяными наконечниками.
Высыпавший встречать гостей наличный состав базы в онемении изучал гостей.
— И? — наконец, пришел в себя Батяня, глядя на Петрова.
— Пусть она говорит, — эвенк кивнул на Шоколадку.
Смущающийся Ниндзя — зрелище редкое. Очень редкое. Примерно, как гигантский неандерталец. Ни того, ни другого до сих пор никто из римлян не видел. Вот рыжая чернокожая кроманьонка уже попадалась. Один раз. Теперь зафиксирован второй случай.
— Урр! — радостно заявила Шоколадка. — И его айю!
В направленных на гостью взглядах Ани и Оторвы на мгновение мелькнула зависть и жалость одновременно.
— И? — переспросил Батяня.
И получил поток информации с трех сторон одновременно. Даже с четырех: Ниндзя тоже изредка вставлял фразу-другую. Причем девчонки "базар не фильтровали" и логических цепочек не выстраивали, а потому рассказ получался весьма сумбурным.
Айю с местного можно было перевести, как возлюбленная. Это не было именем. Называя женщину своей айю, мужчина предъявлял эксклюзивные права на неё. И демонстрировал готовность отстаивать эти права в поединке. Точнее, в серии поединков. Длина серии зависела от многих факторов: количества мужчин в зоне досягаемости, привлекательности объекта притязаний, физической силы наглеца и его умения владеть оружием. Чаще всего серия прерывалась со смертью влюбленного идиота. Если же по каким-то причинам желающих подраться не находилось, влюбленным предписывалось слинять подальше от цивилизованных семей, не делящих женщин на своих и чужих и употребляющих их по назначению в свободном порядке. Чтобы не смущать неокрепшие детские умы.
А это означало верную смерть в ближайшую зиму. Летом отдельные семьи в вопросах выживания оказывались предпочтительнее огромных племен. И у пары были неплохие шансы. Но зимой ситуация менялась. Подкрасться к добыче становилось намного труднее. Охота требовала окружения добычи, а значит, совместных усилий нескольких охотников. Сбивались в стаи волки (и не только волки), и отбиться от них вдвоем-втроем становилось проблемой. И холод! На зиму семьи переселялись в пещеры, по четыре-пять семей в каждую. Основные вопросы решались. Зато возникал новый: мужские амбиции. Нет, ради дела мужчины могли потерпеть присутствие друг друга. Тем более зная, что через три-четыре месяца этот кошмар кончится. И не последнее место в этих терпелках отводилось резкому увеличению сексуального разнообразия. Ибо женщин (ещё раз!) на своих и чужих не делили и употребляли в абсолютно свободном порядке. Парочка же зацикленных друг на друге индивидуумов буквально взрывала зимовье изнутри. А потому места там им не было.
Кроме череды поединков, претендента на эксклюзивное обладание конкретной женщиной ожидала ещё одна возможная беда. Кандидатка в айю имела полное право отказаться от такой чести. У аборигенок было не так много прав (это чтобы не сказать "совсем не было"), но конкретно это — было и соблюдалось неукоснительно. Словом, претендент рисковал не только получить дубинкой по голове или копьём в пузо, но и стать всеобщим посмешищем, а уже потом получить дубинкой по голове или копьём в пузо, ибо отказ не отменял поединков. Однолюбов первобытное общество не любило. Тем не менее, каждая женщина в душе мечтала стать айю. Принцев на белых конях придумали задолго до Средних Веков.
В случае Урра "сватовство" прошло без сучка, без задоринки. С девушкой всё было сговорено заранее, а на поединок с гигантом никто не решился. То ли оценили размеры самого Урра и его дубины; то ли решили, что баб в семье явный перебор (что соответствовало истине), одной меньше — не страшно; то ли беспокойная девчонка всех достала своими экспериментами, кои проводила в жутких количествах.
Как-то пристроила в костер горсть плодов кау, похожих на очень большие орехи, но категорически несъедобных. Нагревшись, кау взорвались, забросав всех, сидящих у костра раскаленными осколками скорлупы. А глупая девка съела печеные ядрышки и заявила, что они очень вкусные. Естественно, ни один здравомыслящий соплеменник пробовать эту отраву не стал.
В другой раз подобрала маленького рысенка и заявила, что вырастит из него помощника на охоте. И не давала прибить звереныша целый год, пока он не сбежал, сожрав за это время немало хорошей еды. Да ещё при побеге исцарапал Неуклюжего Пу. Понятно, что когда экспериментаторша решила повторить опыт с щенками красной собаки, зверенышей тут же прикончили: умный человек два раза на одну копалку не наступает. А девчонка ещё и дралась за щенков, как бешеная, разбила носы трем мальчишкам и исцарапала Неуклюжего Пу.
Потом привязала к палке полоску шкуры и пыталась при помощи этой дурацкой конструкции метать маленькие дротики. Даже сумела подбить ими куропатку, потратив на это целый день! День глупой девчонки не жалко, но если хороший охотник станет тратить целый день на куропатку, семья умрет от голода.
А ведь подобные фокусы рыжая откалывала регулярно! С ней даже чпок-чпок никто делать не решался: вдруг у неё в женском органе в результате какого эксперимента зубы выросли? Сунешь туда свою мужскую гордость, а её — ЦАП! И всё!
