— Нет, это… — он помотал головой с улыбкой. — Это фантастика просто! Потрясающе! Ввести в сюжет меня самого, это… Нда…
Потом перевел взгляд и осознал, видимо, что мне совсем не весело, после чего его улыбка слегка увяла, и он продолжил слушать.
Наверное, мой рассказ занял часа два, не меньше. Солнце за окном кабинета уже клонилось к закату. Закончив свою Одиссею, я устало прикрыл глаза, подставив лицо его лучам.
— Нда… — проговорил Грановский, поднявшись из кресла. — Слушай, я правда не знаю, как мне выразить все… Любая помощь, которую мы только сможем тебе оказать…
Наверное, мой взгляд весьма красноречиво отразил мое отношение к его помощи.
— И да, я надеюсь ты не думаешь… — он наклонился ко мне, и его голос дрогнул. — Не думаешь, что все это было по-настоящему?..
Я промолчал. Грановский уставился на меня удивленно, и что-то еще было в его глазах. Страх за меня, что я окончательно съехал с катушек? Или за себя, что он раскрыт?
— Вы сказали, что вели запись, — сказал я.
— Все так, — ответил он. — Но в этот раз файл с записью не сохранился. И не мудрено. Даже когда субъективное время игры составляет сутки-другие, файл получается огромный. А если…
Он передернул плечами.
— Слушай, ты что реально веришь, что я какой-то там волшебник из параллельного мира? — спросил он вдруг с какой-то истеричной усмешкой.
Я молчал. Я не знал, что ему ответить. Все это действительно звучало, как бред, но я видел такое количество вещей, похожих на бред…
— Ну, вот же, смотри, — Грановский выпрямился и прошествовал к стоявшему в углу книжному шкафу, взяв с полки какую-то небольшую книжку в затрепанном мягком переплете. Он листал ее минуту в поисках нужной страницы, а затем сунул мне под нос. — Когда ты рассказал про эту свою Карнару, я сразу вспомнил. Это же моя любимая книга — и одна из первых, на которой обучали Хичкока строить сюжеты.
«Арканар» — прочел я слово, которое от подчеркнул ногтем. А в другом месте: «Ирукан» и «Соан».
— Какова вероятность, что важные названия в этом твоем якобы реальном мире — анаграммы топонимов из этой книги? — спросил он тоном строгого учителя.
— Что это за книга? — спросил я.
Грановский вздохнул.
— Вот и выросло поколение, — сказал он, покачав головой, а затем показал мне обложку. Стругацкие, «Трудно быть богом». — И скажи еще, что отсылок к «Ведьмаку» ты тоже не заметил, а? И к «Игре престолов»? С этой-то попсой ты наверняка знаком?
— Ну, иногда я думал об этом, — признался я. — Но мне говорили… люди здесь черпают вдохновение из того мира…
На лице Грановского появилась понимающая улыбка доброго психиатра, беседующего с душевнобольным. Он ни сказал ни слова, а лишь склонил голову набок: дескать, чувак, ты же сам понимаешь, насколько беспомощно это звучит.
Его пальцы дрогнули, и книга раскрылась на другой странице, на которой мне бросилось в глаза имя «Кира» и фраза «замуж ее медлили брать, потому что рыжая, а рыжих в Арканаре не жаловали».
Господи, неужто и это тоже выдрано из книжки? Я почувствовал себя так, словно Грановский залепил мне увесистую пощечину, от которой звенит в ушах.
— Я понимаю, насколько реально все это могло выглядеть, — послышался сквозь звон спокойный голос Грановского. — Но этот мир просто выдуманный, от начала и до конца. Хичкок придумал его, а ты поверил. Добро пожаловать в реальный мир, Нео. Матрица поимела тебя.
— Другие люди, — проговорил я, не узнавая собственного голоса — он стал каким-то хриплым и надломленным. — Другие, кто тестировал игру. Я хочу знать, хочу поговорить с кем-то из них.
— Извини, но нет, — твердо сказал Грановский. — Это персональные данные, я не могу разглашать их без их согласия. А многие из них пережили в игре такое, чем вряд ли захотят с тобой поделиться. Нам приходилось не раз перенастраивать Хичкока, альфа-версия творила с людьми такое… Могу тебе только сказать, что я не знаю ни одного человека из тех, что ты описал. Кира, кажется, одна была: полненькая брюнетка лет двадцати пяти. Ничего общего…
— Погодите, — сказал я. — Но браслет-то вот этот, с синим камнем. Разве все они получили такой же?
— А какой еще? — удивленно спросил Грановский. Он открыл ящик стола, покопался там и извлек оттуда связку черных ремешков и бросил на стол.
— Вот, — сказал он. — Это просто реквизит, мы их в Китае заказывали, они все одинаковые.
На меня в самом деле смотрела пара десятков одинаковых голубоватых камешков, вставленных в резиновые браслеты.
Я вдруг почувствовал, что растекаюсь в мягком кресле, словно медуза, выброшенная на берег. Силы будто разом покинули тело — их не осталось даже на то, чтобы сидеть прямо.
— Ладно, — сказал я. — Я верю. Все это сон. Ничего не было. Но мне-то что теперь с этим делать?
— Жить дальше, — ответил Грановский, пожав плечами. — Тебе там верно сказали: самое главное, как ты сам относишься к увиденному.
— Но я же теперь не смогу жить, как раньше…
— В этом же весь смысл, — произнес Грановский, вздохнув. — Книги, фильмы, музыка, игры… После хорошего произведения ты не можешь жить, как раньше. Меняешься. Значит, у Хичкока в этот раз вышло хорошо… слишком хорошо, я бы даже сказал.
Я с трудом проглотил ком в горле. Мне совсем ничего не хотелось сейчас говорить.
— Давай, развяжу, — сказал Грановский и, когда я кивнул и привстал, расстегнул ремни, стягивавшие мои руки. Я осторожно встал и размял покрасневшие запястья.
— Ну, вот и все, — сказал он, хлопнув меня по плечу. — Ты свободен, в принципе. Тебе наш рекламщик напишет на днях — подумаете вместе, как дальше сотрудничать будем. И вот что… держи мою визитку. Звони, пиши в любое время, если что-то будет беспокоить. Если решишь, например, что тебе психолог нужен — у меня есть на примере хороший. И тебе это будет бесплатно, естественно. И еще — нам тут, скорее всего, через полгодика дополнительный сценарист понадобится…
— И что, я подойду?
— Знаешь, — сказал он. — Я тут заметил, что Хичкок наиболее сложные сюжеты придумывает для тех, кто сам человек творческий. А если так… значит, у тебя перспективы точно неплохие. Ладно, бывай. Настя тебя проводит… или лучше не надо?
* * *
Когда я вышел из заводской проходной на свежий воздух, мир перед глазами на секунду закружился, словно в алкогольном угаре. Шум машин казался ревом неведомых чудовищ, а летний воздух казался иссушающе жарким после зимних ветров Монланда.
Я остановился, прижавшись к кирпичной стене. Обычный московский пейзаж казался чем-то нереальным, фантастическим. Не было слышно ржания лошадей, в воздухе не было привычной вони средневекового города.
Что со мной? Действительно ли я это пережил? События моей трехлетней одиссеи начинали стираться из памяти, и я стал задумываться, не выдумал ли я их сам, на пару с Хичкоком. В детстве со мной бывало, что я выдумывал какую-нибудь небылицу, рассказывал ее друзьям в школе, а потом сам начинал в нее верить…
Из ступора меня вывела короткая вибрация мобильника, который я включил минуту назад. «Ну, что ты молчишь?» — высветилось на экране.
Ах, да. Алина. Черт возьми, мне понадобилось секунд тридцать, чтобы вспомнить о ней хоть что-то, кроме имени. Я бы и его не сразу вспомнил, если бы его не было в сообщении.
Ни секунды не раздумывая, я открыл Whatsapp, и набрал сообщение: «Да нет, ты права, я в самом деле не тот, кто тебе нужен, и дорога у меня своя. Всего тебе хорошего, найди свое счастье!», после чего нажал на «Отправить». Прежний Рома никогда бы на такое не решился. Прежнего Ромы больше не было.
И только тут в глаза мне бросилось что-то странное — не в телефоне, а за ним, на моей ладони. Я убрал телефон в карман и взглянул на правую ладонь внимательнее.
Вся она была в ссадинах — я машинально выставил ладони вперед, когда споткнулся — так, по крайней мере, мне сказали. Да и с моими ощущениями это полностью совпадало. Вот только теперь, после того, как я вымыл руки в туалете студии, стало заметно еще кое-что.
