— Не городи ерунды.
Я поморщился от его показательного самоуничижения и задумался. Заклятье, значит? Интересное кино. Троекуров специально готовился к столкновению со мной или это предосторожность ещё со времён, когда был жив дядя? Скорее второе, хотя сейчас это не имеет значения. Раз тихий вариант с Кижом не получился, придётся искать другие методы воздействия.
Как по мне, лучше было бы решить проблему силовым методом. Вот только людей у меня для этого практически нет. Опричники ранены, рисковать Таней и Александрой я не собираюсь, а вдвоём с Кижом мы много не навоюем. Просто не сможем разорваться между всеми направлениями сразу.
— Ты видел у него в усадьбе что-то интересное? Что там происходит вообще?
— Кхм… — Киж смутился. — Простите, Константин Платонович, но вы не просили этого. Я работал против хозяина, какое мне дело до самой усадьбы и крепостных.
Да уж, рано я сказал, что Киж начал оживать. Мертвец, как и раньше, в случае прямых приказов, выполнял их буквально, не проявляя излишней инициативы. Будто автомат или механическая кукла. Хочешь, чтобы он дополнительно осмотрелся? Добавь этот пункт в «техническое задание»!
— Ладно, придумаю, что с ним делать. А ты займись охраной усадьбы, пока опричники временно нетрудоспособны.
Киж щёлкнул каблуками и пошёл к двери чуть ли не строевым шагом. Такие задания он любил, лично осуществляя дозор вокруг усадьбы. Пусть себе развлекается, всё лучше, чем он будет героически уничтожать запасы крепких напитков.
* * *
Лежать мне надоело ещё вчера, и я вознамерился «прогуляться» по дому. Но тут же появилась Настасья Филипповна и попыталась уложить меня обратно.
— Костя, нельзя тебе ногу тревожить. Полежи хоть до следующей недели, дождись, пока заживёт, а там и расхаживай. Нет-нет-нет, никаких хождений тебе нельзя, и даже не думай.
— Настасья Филипповна, перестаньте. Я сам решу, когда мне ходить.
— Охохонюшки, Костенька, ну куда тебя несёт? Такая рана, а ты разгуливать собрался. Давай я тебе почитаю. На французском, хочешь? Такие замечательные романы в библиотеке есть, я каждый раз плачу над чтением. До чего хорошо пишут!
Видя, что уговоры на меня не действуют, ключница вздохнула и смирилась с неизбежным.
— Ну, хоть палочку возьми, чтобы ногу поберечь.
«Палочкой» оказалась щёгольская трость из красного дерева с набалдашником в виде черепа из слоновой кости. Судя по всему, вещица была дядиной, специально подобранной под образ страшного некроманта. Впрочем, ходить с ней было гораздо удобнее.
Первым делом я отправился навестить Марью Алексевну. Княгиня ещё не вставала, но уже не выглядела умирающей. Была свежа, бодра и, как мне показалось, слегка помолодела.
— Ах, Костенька, — она протянула мне руку для поцелуя, — как я рада тебя видеть. Так чудесно, что ты снова дома. В твоём отсутствии было что-то крайне несообразное.
Она принялась расспрашивать о моих «приключениях», больше интересуясь Петербургом, а не военными делами. Чувствовалось, что княгиня скучает по придворной жизни, и рассказы об императрице и интригах, в которые меня втягивали, бальзамом льются на её сердце.
— С Фридрихом ты правильно сделал, — одобрила княгиня, — а что Елизавета ругалась, так не обращай внимания. Она с молодости убийств не любит, насмотрелась, что Анна Иоанновна творила. Только омлет, не разбив яиц, не сделаешь.
Похлопав меня по руке, она хитро улыбнулась.
— А ты войну закончил, кому положено — запомнят такое дело. Глядишь, и до генерала в чинах дорастёшь.
— Честно говоря, не хотелось бы, — глядя, как удивлённо поднимаются её брови, я пояснил: — Служба меня тяготит, Марья Алексевна. Начальник на начальнике и начальником погоняет. Я уж лучше сам по себе буду. Займусь заводами, мануфактурами и всяким таким.
Княгиня задумалась на несколько мгновений.
— Может, ты и прав. Вон, Василий Фёдорович высоко летал, одну половину двора в страхе держал, другую закадычными друзьями числил. Только не спасло это от ссылки, чуть лоб не расшиб, когда падал.
Пожевав губами, княгиня усмехнулась.
— Я тебе потом скажу, напишешь кой-кому письма в столицу. Заручишься поддержкой на всякий случай, да и привилегии тебе понадобятся для мануфактур.
Мысленно сделав себе пометку, я кивнул. Привилегией, насколько мне объяснили, называли патент на производство любого изобретения. Денег и времени на его оформление уходило тьма-тьмущая.
— Марья Алексевна, хотел спросить у вас. Еропкины, когда напали на усадьбу, какие документы требовали им выдать?
— Бумаги хотели, по которым ты лошадей делаешь.
Теперь пришла моя очередь удивляться. Неожиданно, однако. Откуда они вообще узнали про те записки, что я оставил Александре и Тане?
— Крику было много, — продолжала княгиня, — говорили, и что умер ты, и что бумаги эти ты украл у заграничного купца. Мол, не твои они, вернуть надо настоящему хозяину.
Интересно девки пляшут! Кому это я дорогу своими конями перешёл? Надо разбираться. Взять бы господина Еропкина, что лежит на леднике, да поспрашивать: кто такой красивый дал ему заказ на «лошадиные» бумаги? Меня останавливал только запрет на допрос без разрешения церкви, поставленный дядей. Но я уже придумал, каким способом можно попробовать его обойти.
— Мне Настасья сказала, — Марья Алексевна прищурилась, глядя на меня, — что ты мальчишку Еропкина отпустил.
Я кивнул.
— Отправил домой, всё равно не боец уже. Или надо было добить?
— Всё правильно сделал, — княгиня потрепала меня по макушке, — незачем лишний грех на душу брать. Да и Судья, коли приедет, пусть видит: всё по чести, только оборону держали, никаких беззаконий.
Она вздохнула и цыкнула языком.
— Сама не люблю Еропкиных: очень неприятная семейка, каждый второй разбойник и душегуб. Но и до кровной вражды доводить не следует: у них родственные связи со многими родами имеются. Понятное дело, что не графинь с княжнами в жёны берут, а всякую мелочь троюродную, но и этого хватает. Думаешь, просто так им безобразничать позволяют? Их опричников частенько в скользких делах используют: долги там выбить, прииск у конкурентов отбить, завод разгромить. Когда знатным родам мараться не хочется, в ход идут эти задиры.
— А кто их мог к нам отправить?
— Есть у меня подозрения, — княгиня покачала головой, — но огульно обвинять не буду. Хочу разузнать подробнее, чтобы точно быть уверенной. Ты тоже присмотрись да подумай. Боброва своего отправь на розыски. А потом сядем с тобой, разложим этот пасьянс в четыре руки и разберёмся, кого требуется наказать.
— Хорошо, Марья Алексевна, так и сделаем. Я, наверное, утомил вас разговорами?
— Утомил, — она фыркнула, — я себя так хорошо уже много лет не чувствовала. Будто помолодела лет на двадцать.
Она испытывающе глянула на меня, но развивать эту тему не стала.
— Так что ты ещё обсудить хотел?
— Хотел проконсультироваться насчёт Троекурова. Мне сказали, он три моих деревни хочет отнять.
— Умеешь ты, Костя, выбирать неприятные темы, — княгиня поморщилась. — Сто лет бы этого имени не слышала. Деревни он уже отнял: посадил там своих опричников, крепостным объявил, что теперь хозяин. Боюсь, я тебе в этом деле не помощница, самому придётся разбираться.
— Я и не собирался перекладывать на ваши плечи, Марья Алексевна. Вы мне лучше расскажите, что он за человек.
— Скотина он, а не человек. Тьфу, даже говорить противно.
Судя по выражению лица, княгиня знала Троекурова лично, причём далеко не с лучшей стороны.
— Самодур и хам, когда знает, что человек ниже его по положению. При дворе Анны Иоанновны он продвинулся. Улыбался всем, любезничал, а сам между тем наушничал и кляузничал. Фрейлин окручивал и через них делишки разные делал.
Мне почудилась в её голосе давняя затаённая обида. Но спрашивать подробности не стал: дело давнее, и бередить душевные раны Марьи Алексевны не хотелось.
