Мысли в панике метались по черепной коробке, многократно повторяясь, словно действительно отскакивали от стенок. Тем не менее это не мешало Русу быть предельно собранным, готовым ко всему. Вдруг взор его уперся в стоящего буквально в трех шагах массивного мускулистого заросшего дикаря, возникшего из ниоткуда. И в то же время создавалось упорное впечатление, что тот был здесь всегда.
– Ты?! – Рус узнал Френома, и воспоминания последних статеров «прошлой жизни» хлынули в него широким потоком, смывая века бестелесного существования…
– Ха-ха-ха… – весело, по-доброму рассмеялся Френом. Из его глаз хлынули настоящие слезы, и он совсем по-человечески размазал их своей длинной, до пояса, густой черной бородой.
Рус продолжал скалиться. Это выражение застыло на его лице, за сотни лет превратившись в маску.
– Ты… ты… – сквозь смех выдавливал Френом. – Ты, сынишка, зубы-то скрой. А то застудишь ненароком… – И закатился еще сильнее.
Пасынок дернул одной щекой, другой, и звериное выражение сползло. Теперь он хмурился.
– Хватит, папаша, хватит, – раздраженно проговорил он. – Не корчи из себя человека. Тебе не идет.
– Хах… – не спешил останавливаться папаша. – А ведь знаю… что… в чертогах… или в… Бездне, – бог буквально давился словами, – память у людишек от… шибает… хах… но на тебя… я все же… надеялся. – И вдруг совершенно неожиданно, мгновенно перестал смеяться. Люди так не могут. Его серые глаза сразу высохли, и в них засияла многомерная, глубочайшая, кружащая голову глубина. – Расскажи. Просто любопытно. Как тебя мамочка Создательница отпустила? Иль сбежал?
– Что? – ошарашенно вымолвил Рус. – Какая мамочка?! – И в следующий миг в его голове взорвалась граната…
Но на этот раз пасынок встретил воздействие отчима во всеоружии. Щупальца, показавшиеся ему покрытыми липкой противной слизью, как у осьминога, были выкинуты из мозгов с легкостью. И Рус знал совершенно точно – Френому не удалось считать ни одной его мысли.
Бог оставался невозмутим. Огорчился ли он или, наоборот, порадовался за «сыночка» – было непонятно. Небожители в принципе испытывали чувства, весьма далекие от человеческих. Но не позавидуешь тому существу, кто имел глупость принять аватар божества за личность, подобную себе! Таких они имели привычку наказывать. В зависимости от «настроения», конечно. Могли и подыграть. Некоторые так и вовсе любили устраивать целые представления.
– Завязывай, папа, с понтами, знаешь ведь… – вальяжно заявил обрадованный победой «сын», но был перебит Френомом:
– Не зазнавайся, сынку. – И в следующий миг Рус почувствовал дикую боль в шее.
Голова его оторвалась от туловища: совершенно бескровно, но с жутким хрустом. Поднялась на пару локтей и зависла. С болью пасынок привычно справился, но, почувствовав на собственной шкуре ощущения лжекормилицы, когда он сам наказывал женщину такой же пыткой, ужаснулся.
– Позволь, я тебе кое-что объясню, – спокойно сказал «отчим», глядя на Руса снизу вверх. Небрежно смотрел, как на букашку. У «сыночка» возникло стойкое впечатление, будто все наоборот: его голова валяется на земле, а дикарь наблюдает за ним сверху вниз, презрительно трогая нелепый череп пальцами грязных голых ног.
– Как ни напрягай свою Волю, глупый человечек, а ничего ты мне не сможешь сделать. Здесь ты – никто. Да и в мирке своем по большому счету тоже. Но там еще полбеды – у тебя есть тело. Какое-никакое, пусть и немного эльфийское, но – твое. А у меня? Вот я отнимаю у тебя Силу. Чувствуешь?
Глаза Руса распахнулись так широко, как невозможно себе представить. Дабы не доставить лишнюю радость «папаше», вздумавшему его поучить, он молчал. Терпел сосущие, требующие заполнить вдруг возникшую внутреннюю пустоту ощущения, недовольно отмечая, как сильно он успел пристраститься к Силе! Мелькнула неприятная мысль о том, что как он теперь на Земле-то будет? Он туда не рвался, но шальное желание «сходить в гости» иногда посещало.
– По недомыслию своему ты отказался от Силы – отдал Защитнику. И как он тебя защитил? – продолжал вещать Френом. – Теперь все, в мире больше не осталось бесхозной Силы. О Звездной тьме забудь – не подчинится она тебе. – И угадал же! Мелькнула у Руса мыслишка по поводу изгнанного Бога. – Скоро хозяин вернется, и печать твоя ему не помешает. Она только ваших, людских магов сдерживает. Ты, возможно, доживешь до его прихода. Если дурить перестанешь. Эльфы – живучие. А женушка твоя и сынишка – вряд ли. Не скалься, не страшно, – усмехнулся Френом в ответ на выходку Руса.
Человек себя обругал: не хотел показывать эмоций, а на слова о Гелинии и Гнатике среагировал. И тут же со злостью подумал: «Это мы еще посмотрим, Френомушка!..»
– Гы-ы. Злишься? Любовь – это ваша, людская, слабость и сила. Запоминай мои слова, советую, долго я тебя учить не намерен. На заемную Силу излишне не надейся: боги могут отнять ее в любой момент. Как я статер назад сделал. А представь, если бы это случилось в бою? Мы лишь попустительствуем, дозволяем магам пользоваться частью нашей сущности. Сразу скажу: Духов твоих я отнять не смогу, сильно ты их перекроил своей Волей. Только ты сам успел убедиться – их любой шаман на время изгоняет, в самый неподходящий момент. Уяснил? Ну, молчи, упрямец. – В этих словах послышалась огромная, воистину божественная гордость за сына.
Любой другой человек непременно бы купился: забыл бы о смерти, которую посылал ему «отец», о боли, о лишении Силы. Отбросил бы неприятные воспоминания, как отряхивают с обуви грязь пред сияющим дворцом могущественного правителя, и возгордился бы. Еще бы! Лишь избранные удостаиваются приглашения. И рассыпался бы в благодарностях. И стал бы абсолютно счастлив. Рус же не выразил ничего. Ни один мускул на его лице не дрогнул.
– Гы-ы! – снова идиотски, совершенно по-дикарски усмехнулся Френом, оправдывая свой образ. Блистательный замок, невольно возникший даже в Русовом воображении, сразу померк. – Не кичись своей глупостью, – добавил отчим, но, вопреки ворчливой строгости этих слов, пустил в пасынка Силу. Всю, разом.
Рус задохнулся, оглох, онемел, отупел от блаженства. Он на вкус ощущал все ее нюансы и наслаждался каждым оттенком. В ней, единой, чувствовались сладость Жизни и гнилостность Смерти, соленость Воды и терпкость Огня, горечь Земли и кислинка Света. Пасынок Френома узнал Силу каждого своего Духа, весь тысячный сонм. И ему было не до учета их количества…
– Хо-хо-хо!.. – раскатисто хохотнул дикарь и вернул голову Руса на место. Правда, «сынок», пребывавший в нирване, этого должным образом не оценил. Хотя заметил. – Как любят выражаться в твоем безбожном мире: «Почувствуйте разницу!» Никогда не понимал идиотизма называть друг друга во множественном числе. Не хочешь объяснить зачем?
За время короткого божественного монолога Рус успел полностью «прийти в себя», что бог, разумеется, видел.
– А черт его знает… – промямлил пасынок, трогая руками шею и осторожно вертя головой.
– Наконец-то! – ухмыльнулся Френом. – Вы изволили нарушить обет молчания, сударь, так поясните, почему вас много? Только что да, вас было как бы двое.
– Да иди ты! Сам прекрасно знаешь! Не коси под дурочку.
– Гы-ы… Да откуда же мне, жалкой дикарке, разбираться в ваших цивилизованных мудростях? – И заросшая массивная мускулистая фигура, сравнимая с много лет не бритым располневшим культуристом, одетая в перекинутую через плечо звериную шкуру, скрывающую левую половину накачанной груди и ноги до середины бедра, выполнила изящный дамский реверанс. Будь Рус в ином настроении, то непременно бы рассмеялся. Но задал глупый вопрос:
– А почему я раньше вкус Силы не замечал?
Бог скривился, как от зубной боли. Весь его облик выражал смесь удивления с презрением. Рус заторопился и поинтересовался о более важном:
– И почему ты имена Богов не называешь? Раньше, помню, не стеснялся… – Мгновенно очутившись рядом, Френом сгреб «пасынка» за грудки и поднял над землей. Рус от неожиданности заткнулся и выдержал пристальный взгляд, зовущий в невообразимую глубину.
– Ты же сейчас даже Слов не видишь, глупец! А лезешь в мои дела, будто ровня мне. Будто не променял ты свою божественность на жалкое земное существование. Тебя снова убить?
«Точно! Слова не вижу, – очнулся Рус. – А ведь после «Ссоры» всегда их замечал!!! А как же «универсальная защита»?!» Сунул ладонь за оттопыренные куртку и свитер и похолодел. Амулета не было.
– Нет, сынку. Пожалуй, скорее меня от твоей потешности разорвет, чем я тебя угроблю. – С этими словами Френом поставил парня на место. – Об именах сам догадаешься и не вздумай здесь и сейчас проорать хоть одно. – Пасынок с готовностью кивнул.
