Амбал с глухим стуком шлепнулся на ковер и на четвереньках быстро пополз к лестнице.
– Б-будешь? – Влахий показал мне на бутылку. – Т-ты извини… у меня тут бардак…
Стол в маленькой, очень скромно обставленной комнате был завален пустыми бутылками и объедками. На полу валялись неряшливо разбросанные вещи.
– Зачем?
– Человек слаб, а я есмь человек… – Влахий опять присосался к горлышку. – М-мне сделали предложение, от которого я не смог отказаться. Это все… все…
– Алисия?
– Гор, я честно попытался, все должно было получиться, но…
– Где Франка?
– В Хлебови́цах, ее загородном имении Алисии… это недалеко… три версты. Но ты не переживай… с Франтей ничего не случится… Просто… просто… Синод затеял какую-то игру… а Алисия… тоже человек, со своими слабостями…
Я постоял пару секунд молча и еле выдавил из себя:
– Все равно спасибо тебе… боярин. За все спасибо…
А потом развернулся и пошел на выход. Бросил униженно кланявшемуся мне вышибале монетку, подхватил суму с вещами, тюк с доспехом и вышел на улицу.
– Быстро ты, – весело осклабился урядник. – Да ты не переживай, парень, после наших-то подвалов у кого хошь не получится…
Я его перебил:
– Ты мне лучше скажи, служивый: где здесь можно лошадку приобрести?
– Дык у Назария, – охотно подсказал второй гвардеец. – Прямо за городскими воротами корчма и постоялый двор. «Петух и курица» зовется. Колбаски там… я тебе скажу, это что-то! А вот с девками не связывайся.
– Тогда пошли.
Гвардейцы подождали, пока я переберусь через ров по узенькому приставному мостику, и потрусили в кордегардию сдавать смену. А я глянул на звездное небо и пошагал к здоровенному дому с ярко освещенными окнами первого этажа. Судя по пьяным воплям, визгу девок и запаху жареного мяса, это и была корчма «Петух и курица».
Как ни странно, никакой злости к Влахию и Алисии не испытывал. Ничего из ряда вон не случилось. Кто им мы? Я – так вообще никто, а Франка – всего лишь бывшая ученица и бывшая же подруга. Ничего особенного, вполне можно променять на какие-нибудь преференции от Синода. Или просто сдать, если основательно прихватят за какие-нибудь грехи. Надо сказать спасибо, что помогли в самом начале. Ну а потом… потом началась суровая проза жизни. Пусть их. Но Франтю я заберу. Хрен меня кто остановит. Вот сейчас прикуплю какую-нибудь худобу и отправлюсь в Хлебовицы. А потом? Потом пристрою где-нибудь – и в Дромадарские топи. Да, я уверен, Петка там. Больше негде ей быть…
– А может, послушаешься совета прелата? – предложила вслух самая благоразумная часть моего сознания. – Ну их в задницу, эти клятвы. Сейчас пожрем колбасок, надеремся пивом, и айда путешествовать. Мир посмотрим, себя покажем…
Я подумал и буркнул:
– Сама иди в задницу. Раскудахталась. Все уже решено.
Постоял пару минут, окончательно понял, что не откажусь от своего замысла, и толкнул дверь в корчму. В лицо мгновенно ударила и чуть не сшибла с ног плотная смесь запахов прогорклого масла, квашеной капусты и прокисшего пива. М-да… в корчме я еще никогда не был. А ничего, колоритно.
Свет масляных светильников едва пробивается сквозь туман чада и гари. В правом от входа углу за длинным столом горланит большая компания бородатых мужиков в длинных жупанах из сермяги. Насколько я понял из обрывков фраз, это были возницы, пригнавшие обоз с продовольствием в город. Между ними пристроилась пара худых гулящих девок с ярко раскрашенными мордочками. Девки лениво попискивали, когда их тискали, и активно опрокидывали в себя пивные кружки.
Чуть поодаль от возчиков гулеванили городские стражники, опять же с падшими женщинами, только видом получше и потолще размерами. Хотя про лучший вид я, кажется, ошибаюсь. Просто потолще.
На меня никто не обратил ровно никакого внимания. Тем лучше.
Разглядел кабатчика и шагнул к нему. Рыжий как огонь коренастый мужик мрачно гонял по стойке пивную лужу, периодически тыкая мокрой замызганной тряпкой в морду прилично одетому, но мертвецки пьяному индивидууму. Индивидуум мирно храпел и пускал носом пузыри, уткнувшись физиономией в блюдо с квашеной капустой.
М-да… просто идиллическая картина.
– Чего прикажете? – Кабатчик окинул меня взглядом, определяя общественное положение вкупе с платежеспособностью, и решился ограничиться нейтрально почтительным титулованием: – Так чего прикажете, вашество?
– Коня куплю.
– Ехать никак ночью собрались? – Лицо рыжего изобразило явную уверенность в моем слабоумии.
– Не твое дело. Так есть?
– Коня нет, – отрезал кабатчик и уточнил: – На продажу нет. Прикажете пива? С перчеными колбасками? Тока вчера вепря завалили. Пальчики оближете.
– Кобыла? Мерин? – Я в отчаянии перечислил все известные мне лошадиные производные. – Э-э… мул, может быть, лошак?
– Ослица! Нет, не ослица… – Рыжий отбросил тряпку в сторону и внушительно ткнул пальцем в закопченный потолок. – Настоящий рысак, а не ослица! И сильна, как леший. Отдам за сущую безделицу в десять солей. С упряжью и санками. Почти новыми.
– Сдурел, борода? Десять солей – это полцехина. Да за эти деньги…
– Тогда извиняйте. – Кабатчик сразу потерял ко мне интерес.
Я мысленно покрыл кабатчика всеми известными мне ругательствами, изобрел несколько новых, скосил глаза на стражников, вдруг заинтересовавшихся мной, а потом через силу выдавил:
– Добавишь в придачу к этому… этой ослице фунт твоих колбасок. Идем, покажешь… гм… рысака…
– Муська, замени меня! – рыкнул Назарий дебелой румяной подавальщице в измазанном фартуке, подхватил со стойки лампу и поманил меня за собой.
Осел… что такое осел, я знаю, хотя здесь подобного зверя пока еще не видел. Должен быть небольшим упрямым существом с длинными ушами. Вполне добродушным. Лошади здесь такие же, как были в моем мире. И почти все остальное совпадает. Значит, и ослы должны быть похожи. И ослицы, шишига их побери.
Действительность не обманула. Животина оказалась мохнатая, длинная, невысокая и длинноухая. Вполне себе мирная и даже симпатичная. Стоит в стойле, мотает хвостом с кисточкой на конце и мирно хрумкает сеном.
Торговаться и воротить носом я не захотел, все равно выбора нет. К тому же три версты до рассвета пехом ну никак не одолеешь, поэтому отсыпал монеты кабатчику и приказал запрягать.
– Может, останешься, вашество? – Назарий впряг ослицу в сани и попробовал последний раз уговорить меня: – Чай, ночь на дворе. Зверье-то повыбили, да мало ли что…
– Надо, борода. Надо. Тащи колбасу, хлеба и наполни вот эту баклагу пивом. Только лучшим. Держи еще монетку… Стой, если есть, еще куль морковки для животины. Или капусты…
Ослица, вывернув башку, внимательно следила за нашим разговором. С таким очень живым интересом. Как будто все понимала. Честно говоря, я даже немного побаивался животину. Ну… не в прямом смысле, конечно. Просто… вот хрен знает, как с ней обращаться. Погонять палкой? Так жалко… вон какие глаза умные…
– Как тебя назвать, худоба? – Я потрепал животину между ушами. – А будешь ты у меня… точно, нарекаю тебя Явдохой!
Ослица неожиданно фыркнула и обиженно отвернула морду.
– Что, не нравится? А плевать… решение уже принято… – Я распаковал тюк с доспехом и стал экипировываться. – Дело такое, Явдя… ночь на дворе, так что поостережемся…
Кабатчик сгрузил провизию в повозку, я попробовал, как выходит из ножен меч, пожалел о рогатине, оставшейся на острове, взгромоздился на санки и тронул поводья.
– Но, Явдоха!
Ослица повернула голову назад и так укоризненно посмотрела, что у меня чуть сердце кровью не облилось. Нет, это хрен знает что…
– Ну… ты это… тут деву одну надо спасти. Обязательно спасти. А потом еще одну. Понимаешь?
Явдоха тяжело вздохнула, напряглась, стронув санки с места, и, мерно цокая копытами, потащила меня в темноту.
– Молодец, моя девочка. – Я поерзал задницей, устраиваясь поудобнее, и неожиданно понял, что смертельно проголодался.
Рука сама по себе подтянула пакет с колбасой и баклагу пива.
– Умм… Фкуфно… – Гвардеец не соврал: кабатчик действительно знает толк в колбасе. И пиво тоже ничего.
Не заметил, как слопал половину припасов. Настроение сразу поднялось. Даже несмотря на то, что я даже не представляю, как буду освобождать Франку. И еще…
– И с Синодом придется поссориться, – вслух озвучил я последствия. – А это, братец, вовсе уж скверно. Ну да ладно, разберусь как-нибудь. Поддай, красавица, поддай, хорошая!
Явдоха, с хрустом ломая копытами наст, ускорилась. Санки вполне уверенно скользили по укатанной дороге. С правой стороны чернела сплошная стена леса, с левой – раскинулись заснеженные поля, а на обочине дороги виднелись равномерно поставленные виселицы. Почти все занятые. Впрочем, кто там на них висит, я так и не разобрал и скоро перестал обращать внимание. Висят – значит, виноваты. Или не виноваты. Суета это. Главное, дорога ведет прямиком в Хлебови́цы, что меня полностью устраивает.
