Ребята заохали, а Петрович, не поведя бровью, продолжил:
— Мужики почесали репу и дознание учинили. Стали, так сказать, реконструкцию событий составлять. Оказалось, что под тем деревом пень торчал. Верхушка расщеплена и острая, как пика. Может, молнией так обломало или ветром. Медведь упал прямо на него. Может, я его спугнул или пес мой, когда залаял. Или просто косолапый вниз сорвался от того, что ветка обломилась. Только приземлился он прямиком на тот самый кол и, как говорят в милицейском отчете, получил травмы, несовместимые с жизнью. А камешек мой, из рогатки пущенный, у него в шерсти нашли. Попал я в мишку все-таки. С тех пор меня на охоту всегда брали и даже ружьишко мелкашечное доверили. Вот такая история…
— Ну ничего себе! — восхищенно в голос выдохнули Погодин и Трошкин.
Я молча улыбался. Эту байку Петрович всегда по пьяни травил…
Глава 24
Утренний луч протиснулся сквозь дырку в брезенте палатки и щекотнул по глазам. Я сильнее зажмурился и перевернулся на другой бок, пытаясь прикинуться спящим, но больше уснуть не вышло. Хотя отдохнуть так и не получилось. Всю ночь Петрович и Быков соревновались, кто громче храпит. Поначалу лидировал Быков. Легкие у него помоложе и звук погромче. Но к утру Петрович разошелся и на финишной прямой вырвал победу. Такие звуки выдавал, что палатка тряслась.
Молния брезента расстегнулась, и в проеме показалась морда фронтовика:
— Подъем, тунеядцы! Я каши наварил. Бегом к ручью, умываться и завтракать!
Я растолкал друзей и первым вылез из палатки. По траве стелилась зябкая дымка. Солнце улыбалось, набирало силу и резало туман лучиками. Лес ожил трелями птиц. На костре шипел котелок с перловой кашей. Аппетитный запах коснулся ноздрей. Умеет же Петрович из нехитрых продуктов вкуснятину сварганить. Может, все дело в костре? Говорят, всякое блюдо на нем вкуснее, чем с плиты.
После завтрака быстренько свернули лагерь и двинули дальше. Петрович растянул нас цепью и отправил прочесывать территорию. Мы пробирались через заросли, высматривая хоть какие-то приметы, что Олег действительно где-то здесь. Так прошли с пару километров, но все тщетно. Я уже грешным делом подумал, что следы Олега мы окончательно потеряли, когда вдруг увидел в кустах оранжевую бумажку. Я нырнул в заросли и поднял ее. Это оказался фантик от конфеты «Кара-Кум». На песочном фоне пустыни почти черный верблюд.
— Сюда! — крикнул я. — Я кое-что нашел!
Наш поисковый отряд стянулся ко мне.
— Фантик, — скептически пожал плечами Быков. — Ну и что? Его мог оставить кто угодно.
— И много ты в глухом лесу фантиков находил? — я вертел в руках бумажку. — Рисунок еще не размок от дождей. Явно лежит здесь недавно.
— Дай-ка посмотрю, — протянул руку Трошкин. — Так это же «Кара-Кум»!
— И что? — спросил я.
— Как что? Это же любимые конфеты Олежки. Я даже сам ему такие покупал, когда он на фабрику к нам приходил. Раиса Робертовна… — он чуть замялся, вспомнив возлюбленную, — еще шипела на меня, мол, нельзя ему столько сладкого, а я тайком его угощал, не слушал ее. Олег прятал конфеты по карманам. Часто забывал даже, куда. Вот и нашел, наверное, такую заначку.
— Добрая новость, — Петрович задумчиво поскреб лысину. — Теперь мы точно знаем, что он здесь был. Стало быть, надо определиться, в какой стороне шукать будем. Есть добровольцы — окрестности осмотреть с высоты дерева? Вон та столетняя сосна самое то будет. Кто залезет и расскажет, что в округе делается?
— Я могу, — пожал плечами Быков.
— Осади, — замотал головой фронтовик. — У тебя жопа тяжелая и плечи громоздкие, не сподручно будет карабкаться. Квелому проще. Пущай Илюха попробует. Худой, как куница, и пальцы длинные, цепкие, наверное.
— Я?… — Трошкин с тревогой задрал голову, осматривая могучую сосну. — А почему я?
— Но если бздишь, тогда Андрюха пусть лезет.
— Да ничо я не боюсь, — захорохорился Илья. — Я полезу.
Илья подошел к хвойному великану, уцепился за сук, с трудом подтянулся и взобрался на нижний ярус веток. Прижался к стволу и посмотрел вниз. Пока не высоко, но глаза его расширились.
— Ты как? — поинтересовался я. — Может, все-таки я полезу?
— Справлюсь, — подрагивающим голосом небрежно бросил Трошкин и стал осторожно подниматься.
Уж очень ему хотелось хоть как-то проявить себя в нашей компании. У него не было силы Быкова, опыта Петровича, моей хватки, и даже Погодину он уступал, так как у последнего было удостоверение. А у Трошкина никаких преимуществ. И вот появилась такая возможность выделиться.
Трошкин осторожно карабкался наверх. Ствол был густо утыкан толстыми ветками. Взбираться по ним не составляло особого труда. С каждым движением Илья обретал уверенность. Поглядывая вниз, даже стал улыбаться. Освоился. А ведь не удивлюсь, если он вообще в первый раз жизни лазал по деревьям.
Вот он уже почти на самой макушке. Ветра, к счастью, нет, но сосна покачивалась под тяжестью тела. Трошкин прижался к стволу и огляделся.
— Там река! — махнул рукой на юг.
— Это мы и без тебя знаем, — крикнул в ответ Петрович. — По карте до неё километров пять. Смотри поляны, костры или что-то необычное.
— На реке дым вижу!
— Точно дым? Не туман?
— Точно! Столбом идет… В той стороне.
— Люди там есть? Лодка?
— Не видно, берега заросшие.
— Ладно, слезай, проверим, что там за дым на реке.
Трошкин стал спускаться, и уверенности у него в этот раз поубавилось. Спускаться по дереву всегда сложнее, чем карабкаться вверх. Я видел, как подрагивают его плечи, как он сопит.
— Осторожно! — крикнул я. — Не торопись. Ты молодец. Справился…
Вот до земли осталась всего пара метров. Почти все. Илья повис на нижнем ярусе веток и торжествующе глянул на нас сверху:
— Это было не сложно!
Илья слишком расслабился и непредусмотрительно наступил на сухой сук. У сосен нижние ветки обычно сохнут и отмирают. Раздался треск, и Трошкин кулем полетел вниз. Приземлился на ноги, но тут же завалился на бок и стукнулся плечом.
— У-у-у! — завыл он. — Больно-то как!
Мы подбежали и осторожно помогли ему подняться.
— Рука! Черт! — стонал Илья.
— Скидай куртку! — скомандовал Петрович. — Где болит? Здесь?
— Ай! Не трогай! Да, здесь! Плечо!
— Похоже на перелом, — безрадостно заключил Петрович. — Что же ты, дурья башка, разве не знал, что на сухие сучья надежды нет. Только ветки с хвоинками тело держат и не ломаются.
— Да откуда ж я знал? Я же в первый раз по деревьям лазил!
Так я и знал. Рука у Трошкина опухла и налилась краснотой. Петрович соорудил ему из палок шину и подвесил руку на шею, подвязав ее шнурком из ботинка:
— Домой тебе надо, в больницу.
— Нет, я с вами пойду, — мотал головой Илья. — Ноги целы, рука поноет и пройдет.
— Петрович прав, — возразил я. — Вдруг у тебя смещение, осколки или другая холера. Тьфу-тьфу. В больницу надо. Придется тебе возвращаться, а мы дальше пойдем.
— Одному? Через лес?
— Да нет, конечно, Быков с тобой пойдет.
— Почему это я? — возмутился Антон. — Я с вами хочу мальчика искать.
— А больше некому, — пожал я плечами. — Петрович у нас за главного, и проводник, опять же, он. Погодин — единственный законный представитель власти.
— А на фига его удостоверение в лесу? — не унимался Тоха. — Пусть он Илюху и провожает.
— Нет, Антон, Погодин нам может пригодиться. Мало ли с чем придется столкнуться. Не обижайся. Тебе придется вернуться.
Я подошел к Антону и тихо проговорил, чтобы слышал только он:
— Тут такое дело, Тоха, Погодин и Трошкин, они же, как дети малые. Их вдвоем в лесу нельзя оставлять. А за тебя я спокоен. Доведешь нашего раненого без проблем. А если этих вдвоем отправить, уверен, что потом и их еще искать и спасать придется. Будь другом, отведи Илюху обратно, ладно?
— Лан… — смягчился Антон, напитавшись чувством собственной важности. — А как мы без машины-то? Когда из леса выйдем?
