Потом я ошарашил Стельмаха, когда привел к нему в контору фактического главу республики. БООРовец сначала форменным образом охренел, а потом, когда сообразил, что речь пойдет о благородных оленях и вообще — об охоте, расцвел и токовал не хуже того глухаря. Машеров пообещал обязательно заехать к нам в сезон.
— Беловежская пуща — это прекрасно, но в нашей Синеокой полно прекрасных уголков… И так и знайте — вы все приглашены! — кажется, я в эти «все» тоже попал.
Как обещал, Петр Миронович наведался на стройплощадку на окраине города. Проект больницы одобрил, и сразу же наметил:
— Вот тут надо делать объездную, чтобы был прямой путь к Светлогорскому шоссе. Грунтовка тут — это смех один. Делайте проект под двухполосную, а лучше — четырехполосную дорогу, Дубровица — город богатый, потянете, а людям большое удобство…
Я мысленно ему зааплодировал. У нашего районного начальства только году эдак в 2015 до этого дела руки дошли! А он вон как — заметил перспективный участок.
Мы стояли на обочине, под соснами, у этой самой грунтовки, рядом с указателем «ДУБРОВИЦА».
— Ну что, товарищ Белозор, вы обратно сами доберетесь? — спросил Машеров, и, дождавшись моего кивка, продолжил: — Хорошо у вас, но нам в Минск пора, я обещался до ночи обернуться. Успеем, Валентин Васильич?
— Успеем, Петр Миронович, — начальник охраны решительно кивнул. — Но зря вы всё-таки на вертолёт не соглашаетесь. Прогресс не остановить!
— А я вот сейчас у прессы спрошу… — Машеров обернулся ко мне, затянулся сигаретой и спросил, выпуская клубы дыма: — Как думаете, Белозор, вертолет — это роскошь или насущная необходимость?
— Я думаю, Петр Миронович, что езда со скоростью сто пятьдесят километров в час по нашим дорогам это неоправданный риск. Если умру я — никто и не заметит. Ну, разве что когда штаны с карманами будут надевать — вспомнят. А если трагично погибнете вы, тогда… — мне показалось, что я заткнулся вовремя, но нет.
Сазонкин готов был врезать мне по затылку рукояткой пистолета, которую, кажется, сжимал в кармане. Машеров держал руку с сигаретой на отлете, и пошевелил пальцами нетерпеливо:
— Ну, ну, договаривайте… Чего вы замолчали?
Я пытался проглотить мерзкий ком в горле. Чернобыль, перестройка, разруха девяностых, бесконечные войны и конфликты после «бескровного» распада СССР, наркомания, преступность, ломка сознания миллионов, потеря всяческих внутренних и внешних ориентиров… Нет, нет, смерть Машерова вовсе не была первопричиной всего этого. Конечно, процессы были глубинными и мощными, и один человек не в силах развернуть их вспять, или хотя бы — возглавить, сделать чем-то более приемлемым… Или — нет? Или — в силах? Был один такой тип, который гаркнул, хмуро посмотрел, стукнул кулаком — и свернулась «прихватизация», и сохранился мощный госсектор, и социальная политика чуть ли не масштабнее советской проводилась… Ну да, персонаж одиозный, и роль его личности в истории оценят спустя полвека или век, но — получилось же! Хорошо ли, плохо ли — но сумел остановить, возглавить и повернуть реку истории одной отдельно взятой Синеокой республики в то русло, которое казалось ему наиболее приемлемым. Методы работы на посту главы государства, степень авторитарности режима — это всё детали. Суть в том, что обычный директор совхоза, один из многих депутатов Верховного Совета — смог. А если бы на его месте был человек с таким опытом госуправления и таким уровнем поддержки как Машеров? Или такой человек как Волков, или Рикк — прошедшие Машеровскую школу? Хотя Рикк — вряд ли. Национальность неподходящая.
Не выберут у нас президентом немца, а не то, что вы таки там подумали.
Машеров медленно докурил сигарету, потом глянул мне в глаза, и проговорил очень спокойным тоном:
— Вы ведь сейчас раздумываете над тем, говорить ли мне что-то невероятное или нет, верно? Судя по вашим глазам — сами вы относитесь к этому, чем бы оно ни было, очень серьезно…
— Не хочу заниматься мистификацией, — признался я. — Меньшее, чего желаю — так это прослыть дешевым шарлатаном, особенно в ваших глазах. Пётр Миронович, вы доверяете товарищу Сазонкину?
Вот тут я мог огрести пистолетом по затылку второй раз, но Бог снова миловал.
— Как самому себе, — раздался твердый ответ.
У Сазонкина даже лицо расслабилось, а я сказал:
— Я сообщил кое-что ему, приватно. Если он посчитает, что к моим словам можно относиться серьезно — то передаст вам, и вы примете решение — хотите ли выслушать от меня вот это самое, невероятное. Думаю, для такого человека как вы будет несложно найти меня где угодно и в любое время дня и ночи… А про вертолёт — здесь я на стороне Валентина Васильевича.
Машеров задумчиво кивнул, махнул рукой и сел в машину. Сазонкин закрыл за ним дверь, ожег меня недобрым взглядом и тоже занял свое место в кортеже. Автомобили один за другим срывались с места и на бешеной скорости скрывались из виду.
Я постоял некоторое время на обочине, провожая их взглядом и пошел в сторону автобусной остановки. Мне нужно было писать интервью. У кого еще в нынешнее время был рецепт драников от Машерова, история его знакомства с женой и секреты воспитания дочек от всенародного Батьки?
***
— Удивительно, — сказала Светлова, читая черновик статьи. — Я прямо человека увидела. Знаете, у нас ведь многие его почитают за икону! Машеров — имя нарицательное, его просто обожают. А тут — такой приятный человек. Драники вон делает на сливочном масле… Послушайте, мне очень понравилось. Хотя про охоту я бы вырезала, мне животных жалко… Вот почему так — вся партийная верхушка увлекается охотой? Как в Древней Руси прямо… Лучше бы в теннис играли!
Я помотал головой:
— Не надо в теннис… Может лучше в хоккей? Хотя — хоккей тоже не-не-не!
Светлова странно посмотрела на меня, расписалась на черновиках, мол — «в печать», и я вышел из ее кабинета.
Были у нас горячие любители тенниса, ну их к черту. Любитель хоккея тоже имелся, но к нему отношение совсем неоднозначное — тот еще тафгай. Дзюдо тоже вошло в число избранных видов спорта… Бабушка надвое сказала с этим дзюдо... Хватаются, понимаешь, за одежду, повергают наземь, с философским выражением лица. Сложно!
А Машеров — это не только охота. Это еще и водные лыжи. То есть — ясное видение цели плюс крепкая хватка и умение балансировать и держаться на плаву при любых скоростях. Очень неплохо! Это вам не ракеткой размахивать!
***
Не успел я войти с материалом в кабинет Арины Петровны, как дверь за моей спиной неким мистическим образом затворилась и щелкнул замок. Я тут же напружинил колени и отшагнул в сторону, пропуская некую фигуру, порывисто дернувшуюся ко мне.
— А-а-ай! — пискнула Езерская, потеряв равновесие и едва-едва не рухнувшая на письменный стол.
Она надеялась найти опору в виде моего бренного тела, но я — бедный зашуганный и издерганный человечишко, вместо того чтобы принять ее в пылкие объятия едва не заехал ей в челюсь. И чуть успел изменить движение и ухватить за плечо, чтобы предотвратить падение.
— Гера! — Ариночка Петровночка хлопала ресницами в сантиметре от писчих принадлежностей, которые едва не оказались причиной серьезной травмы. — Поставь меня на место!
Я без особого напряжения перевел ответственного секретаря в вертикальное положение и сказал:
— А не охренели ли вы, товарищ Езерская, меня в своем кабинете закрывать?
— А? — ее глаза стали более чем квадратными. — Да что ты себе…
— Ну вы же сами сказали — на место поставить, вот я и решил…
Он просто сделала шаг назад и села на стол, и закинула ногу на ногу. Однако! Формально Ариночка Петровночка требование Светловой соблюла — на ней было то же самое платье. Но- на ладонь короче! И колготки — совсем не осенние, даже не колготки, а, черт бы меня побрал — чулки! Очень такие чулки, надо сказать. И туфли — на высоченном каблуке. Это ради Машерова она так вырядилась?
