— Это какие такие у тебя могут быть трудовые доходы, которых хватит на немецкий автопром?
— Как какие? Премия Коха. Сто тысяч марок ФРГ. Половина Морозова, вторая — моя.
— Ой, насмешил, Панов! — Чазов совсем не улыбался, но зато тему Суслова вроде забыл. — Премию забирает государство. У нас вся валюта идет в бюджет, так что не думай даже. Получишь чеками Внешторгбанка, тысячи две. Ну, может быть три. Это все. Но ты мне зубы не заговаривай. Как тебе надо довести, что надо подальше держаться от всяких игрищ? Ты думаешь Щелоков про тебя не помнит?!
Эх... я то про него точно пытался забыть!
— Евгений Иванович, — так же тихо, как и академик, ответил я. — А как вы себе это видите? Звонит мне помощник товарища Суслова, чтобы я приехал и посмотрел его, а ему в ответ: «Да идите вы подальше»? Я — человек подневольный, и желания таких людей приходится выполнять.
— Делать это можно по-разному. В том числе и так, чтобы от тебя отстали.
— Вам легко говорить. А мне неприятности от такого человека не нужны.
— Пришел бы ко мне, посоветовался. Нашли бы выход из положения.
— Да нечего там обсуждать. Ну померил давление, легкие послушал. Не более того. Он по какой-то причине не доверяет медикам ЦКБ, вот и перестраховывается. Хотя все врачебные назначения выполнял скрупулезно. Поверьте, возникло бы что, я бы не стал самодеятельностью заниматься.
— Ладно, завтра у вас выездная комиссия, после нее с Морозовым ко мне подойдете.
— И еще один вопрос...
— Ну что у тебя там? — уже развернувшийся было Чазов остановился.
— Насчет малоинвазивной хирургии...
— В смысле? — недоуменно спросил академик.
— Простые операции без большой травмы. Аппендэктомии, холецистэктомии, гинекология. С возможным расширением диапазона. В один маленький разрез вводится лапароскоп, во второй — специальный инструментарий. Пациента можно через сутки домой отправлять. Там загвоздка...
— Не на ходу, — оборвал меня Чазов. — Давай докладную записку, обзор имеющихся возможностей. Потом посмотрим. А то на словах красиво все у вас...
— Может, этим займется мой коллега? Он как раз в хирургию распределяется, темой интересуется. А мы вместе потом подойдем...
— Такой молодой, а уже в кумовство по уши влез. Далеко пойдешь, — как-то невесело улыбнулся Евгений Иванович.
И ушел, оставив меня в недоумении. А чего приходил-то? Предупредить насчет Щелокова? Поругать за Суслова? Посмотреть на мою реакцию? Был он в курсе особенностей той терапии в январе? И ожидал другого эффекта? Вот не знаю. Странный визит и совсем непонятный разговор. Надо сбегать в магазин, купить пару коробков спичек. Буду раскладывать ёжиков и собачек, как советский разведчик Штирлиц. И размышлять, когда я шею сломаю с такими обстоятельствами. Может, и правда, послать их всех в жопу да рвануть за границу? Как же они все надоели со своими подковерными играми.
* * *
Сколько заболеваний могут привести к жалобам типа «трудно дышать»? Правильно, нет им числа. Но погрузились, поехали. На месте узнаем, что там. И возраст почтенный, семьдесят пять, на покой бы. Хотя некоторые и постарше собираются страной рулить, причем не Лихтенштейном каким-нибудь. Мою встречу с самим Чазовым никто не комментировал. Да и не до того вдруг оказалось. Валентин рассказывал, что с ним случилось, когда он в другой смене две недели отработал.
— Утесова хоронили, — начал он рассказ. — Девятого числа еще.
— В Каретном ряду? — уточнил Геворкян. — У него же дочка умерла в конце января, наши ездили.
Да тут книгу писать можно, «Как мы закрывали глаза знаменитостям». Жаль, издать не дадут еще лет десять. Зато при перестройке ушлые товарищи откроют заслонку в канализации, потоком попрут кремлевские жены и любовницы генсеков. Но из ЦКБ вроде никто скандальных мемуаров не писал. Или я их не помню просто?
— Да, дома у него. Смерть до прибытия. Мы пока домчались, поздно было. Одна домработница была.
— Сколько же стукнуло ему? — спросил я.
— Восемьдесят шесть, — ответил Валентин.
— А жена? — не унимался Авис Акопович. — Он же женился в прошлом году буквально, говорят, из загса домой к нему ездили.
— Не, не было никого. Может, вышла куда. Да мы и недолго были, смерть зафиксировали, и уехали.
Мужик на вызове представлял собой студенческое пособие. Вот так — один раз увидел и на всю жизнь запомнил. Он сидел, бледный, покрытый крупными каплями пота, со вздутыми венами на шее, и пытался вдохнуть. А у него почти ничего не получалось. Понятное дело, губы синие, руки трясутся. Вокруг курсировала, скорее всего, домработница. Уж очень непохожа она была на контингент, не видно в ней чувства собственного величия. Впрочем, иной раз клиент и вовсе как забулдыга выглядит, а на стене портрет с таким количеством наград, что и Ильичу завидно стать может.
— Поскользнулся Кирилл Дмитриевич, упал, — объяснила она. — Вроде и несильно, а вон как заплохел. А я же предупреждала, что пол мокрый, что осторожно... Ой, беда... А я скорую...
Ее уже никто не слушал. Все и так понятно: при падении разорвалось легкое, сейчас воздух из него в плевральную очередь фигачит. Пневмоторакс называется. И чем больше он пытается вдохнуть, тем хуже, потому что легкое спадается сильнее с каждым вдохом.
Мы с Валентином в четыре руки быстро сняли рубашку и майку. Ну вот она, ссадина на правом боку. Вроде даже и перелома нет. Хотя в таком возрасте... Иной раз и делать ничего не надо, особенно если эмфизема есть. Вдохнул чуть глубже, и получай. Давление упало, девяносто на пятьдесят, наверное, точно я не усмотрел, а устно мимо ушей пропустил. Зато пульс сам посчитал, ровно сто двадцать в минуту.
— Дренаж? По Петрову? — сказал я Геворкяну, доставая шприц-двадцатку и новокаин.
Авис Акопович вдруг наклонился и тихонечко спросил:
— Сам сделать можешь? Потом объясню.
Я кивнул. Ничего сложного нет, если знать, что и куда совать. Я знал.
Поехали. Нашел третье межреберье, как раз над соском. Некоторые делают это чуть выше, во втором, но мне не нравится, тут свободы действия больше, что ли. И методика это не запрещает. Помазал кожу спиртом двумя шариками, такое добро экономить нельзя. Кстати, пить медицинский спирт можно только с глубокой безнадеги, потому что это технарь в чистом виде, и никто его на содержание метанола и сивухи не контролирует.
А дальше всё просто: новокаин под кожу, клиент тощий, у него это сразу за более глубокие слои пошло. Подождать бы пару минут, пока подействует, но некогда, мужик реально задыхается. Потерпит. Втыкаю иголку перпендикулярно коже и по верхнему краю ребра. Прошел пару сантиметров буквально, и вот оно, чувство проваливания. На месте. У нас дренаж не стационарный, только до больницы довести. Так что обычной инъекционной иглой делаем, этого хватит. Теперь подсасывай воздух и выпускай, заткнув пальцем отверстие канюли. И эффект прямо на глазах наступает.
Раздышался дед, порозовел даже слегка. Вены на шее спались чуток. Пульс пореже, а давление — сто на шестьдесят. Можно и везти.
Сдали пациента в приемное, вышли на улицу.
— Спасибо, Андрей, — сказал Геворкян.
— Да не за что, — ответил я. — Нормально всё.
— Просто у меня как-то на установке подключички катетер легкое продырявил. Давно, на старой работе еще, — начал объяснять доктор. — Замяли, решили, что не виноват. С тех пор прямо сам не свой, если в грудную клетку лезть приходится. Головой понимаю, а руки ходуном ходят.
— Да не стоило и переживать, вместе же работаем.
* * *
От выездной комиссии я ничего плохого не ждал. Не, ну не пустят меня, и как это будет выглядеть на награждении? Лауреат не приехал, потому что не знал имена членов ЦК компартии ФРГ? Шутка, в этой стране компартия отсутствует. То появляется, то исчезает. Последний раз два года назад распустили. Но про какого-нибудь Карла Либкнехта и Вильгельма Телля, тьфу ты, Эрнста Тельмана, могут спросить. Смотрел я, конечно, про всех этих ленинских дружбанов, но очень по верхам. Расслабился.
