ТУ»л6а 3
Впервые ко мне в келью никто не приходил и не выспрашивал жадно новости. Я даже подходил к двери, прислушивался, но и в коридоре тихо, словно все переселились в соседнее крыло.
Лишь через пару часов появился брат Альдарен и, не переступая порог, сказал бесстрастным голосом:
— Отец Ансельм собирает церковный суд. Через час, брат паладин, тебе надлежит явиться в главный зал.
— Альдарен, — спросил я, — это по моему делу?
Он молча отступил в коридор и закрыл дверь. Я в бессильной тоске сжал кулаки. Конечно, по моему делу, а спросил глупо только для того, чтобы спросить, завязать разговор. Но этот молодой монах передал сообщение, ухитрившись ни разу не назвать меня братом паладином, словно это высокое звание уже сняли заранее.
Когда через час я вышел из кельи, ни одного человека не встретил на пути, только перед дверями зала с полсотни, если не больше, молодых монахов, но все разбежались, как испуганные овцы при виде огромного злого волка.
Я переступил порог, с холодком в сердце увидел три стола, сдвинутые полукругом, шагах в пяти от них одинокая табуретка, даже не стул, и все отцы священники сидят лицами к этой табуретке. Еще около сотни человек в рясах до полу и с надвинутыми на лица капюшонами стоят вдоль всех четырех стен.
Запнувшись на мгновение, я отвесил общий поклон и медленно пошел к своему месту, на ходу пытаясь придумать в свою защиту хоть что-то, отыскать какие-то весомые слова, что убедят всех в моей правоте... вот только сам все еще не чувствую себя правым.
В центре шеренги сидящих судей отец Ансельм, строгий и с жестоким выражением лица, справа приор Кроссбринер, слева отец Хайгелорх, Велезариус, Аширвуд, Ромуальд, Зибериус, Леклерк, Мальбрах и несколько священников, лица которых я увидел впервые.
Отец Ансельм молча указал мне на табуретку. Я поклонился и молча сел, опустив ладони на колени в христианском жесте смирения и покорности судьбе, которую ниспошлет Господь.
После паузы, во время которой как я не двигался, так и никто в зале, отец Ансельм медленно поднялся и вперил в меня нещадный взор.
— Мы собрались здесь, — сказал он голосом, в котором я слышал примесь металла, — по очень срочному и неотложному делу... чрезвычайной важности!.. Как большинство из вас уже знает, сэр Ричард, которого мы называли братом паладином...
Отец Леклерк произнес мягко, но достаточно громко и властно:
— Пока вина его не доказана, он остается братом паладином.
Отец Ансельм бросил в его сторону испепеляющий взгляд.
— Сэр Ричард, — сказал он, — не отрицает своей вины. Но поправка с благодарностью принята. Сэр Ричард, являющийся паладином, был послал в недра земли, где темные силы свили свое гнездо, с приказом уничтожить демонов!.. Но он не просто не выполнил задание, что было бы только понятно. Он ослушался!
Отец Леклерк поинтересовался:
— Ослушался, в смысле, не пошел?
Отец Ансельм ответил в раздражении:
— Вы знаете, что он пошел! И спустился в самые недра. Однако ни одного демона не уничтожил... почему? Вас это поразит, как гром: он просто не возжелал этого делать!
Отец Ромуальд сказал ровным голосом:
— Полагаете, это действие черной короны?
— Полагаю, — отрезал отец Ансельм, — он ощутил себя Повелителем Темного Мира!..
За столом переглядывались, наконец отец Велезариус, который самый крупный специалист по демонам, помалкивающий и рассматривающий целую стопку бумаг перед собой, явно не имеющих ко мне никакого отношения, поднял голову.
Я ощутил на себе его внимательный взгляд.
— Брат паладин, — произнес он ровно. — Повлияла ли корона на вашем челе на решение, которые вы приняли?
Я подумал, ответил предельно честно, все равно засекут любую ложь и повернут ее против меня:
— Полагаю, что да.
— Но не уверены?
— Нет, — ответил я.
— Почему?
— Просто не знаю, — ответил я, — где кончается влияние короны и в чем оно и где начинается моя ответственность сюзерена.
Он покосился на судей, те выжидающе молчат, спросил так же ровно:
— Ответственность сюзерена?
-Да.
— Поясните, — попросил он. — Здесь люди духовного звания, могут не знать тонкостей.
— Иерархия везде одинакова, — возразил я. — Высший всегда отвечает за присягнувших ему. Точно так же аббат является авторитетом и отвечает за вас. Если я Властелин Темного Мира, то как я могу уничтожать своих подданных? Пусть захватил корону хитростью или силой, а не по праву, но когда надеваю, а они все преклоняют колени... по-своему, конечно, я как бы обязуюсь править ими мудро и справедливо. Ну как могу я велеть им умереть или убиться о стены?
Он напомнил сурово:
— Короли убивают.
— Только виновных, — возразил я. — А мне предписали убивать всех, кого встречу или отыщу. Я бы, честно говоря, так и сделал... если бы они дрались... а не сразу же поклонились мне и выразили полнейшую покорность моей воле!
Кроссбринер сказал резко:
— Простите, что вмешиваюсь, но они... чудовища, не так ли?
— Они мои чудовища, — сказал я виновато, — я за них в ответе... Один дурак еще в древнем языческом Риме сказал: «Да свершится правосудие, пусть даже погибнет мир!» — и ему хлопали в диком восторге. И доныне цитируют как образец истинного правосудия, строгого и бескомпромиссного.
На меня смотрели выжидающе, по лицу приора я понял, что он и сейчас твердо верит в эту формулу, дескать, все верно, пусть хоть мир погибнет, но чтоб правосудие свершилось и ни один гад не ускользнул от кары.
— Я тоже так думал, — продолжил я, — ну дурак был, а что с дурака взять? Только послать его учить умных, как у нас обычно и делается. А еще дурака выбирают править... Но мне повезло, как-то все же соображаю вот. Если мир погибнет, кому нужно будет там, в пустоте, что мы строго и скрупулезно следовали закону?
Они молчали, хотя по лицам многих видел готовые сорваться резкие и колкие возражения.
Я продолжил торопливо:
— Господь все это учел, забыли? Справедливость нужна, но если из-за дотошного следования справедливости губить мир... где найти еще таких идиотов? Господь готов был пощадить распутные и нечестивые Содом и Гоморру, если бы Авраам отыскал там хотя бы пару десятков праведников!
Аббат Бенедарий поморщился, поднял руку, я послушно замолчал.
— Весь наш мир держится на справедливости, — напомнил он. — В мире, где ее нет, не возникнут ни королевства, ни даже племена. В волчьей стае и то царят справедливость и дисциплина. Не будь справедливости, сильный всегда будет угнетать слабого, грабить и насиловать его жену, обижать детей...
— Господь дал нам законы справедливости, — напомнил я, — и милосердия. Человек еще юн, по горячности все больше напирает на справедливость, отодвигая милосердие в дальний темный угол, так что скоро и не вспомнит о такой ненужной хрени. Да и в самом деле, какое милосердие к гадам? Но, оказывается, оно не просто нужно, а необходимо.
Отец Кроссбринер сказал резко:
— Ну-ну, просветите нас.
— Если откроете Библию, — сказал я и, заметив удивление на его лице, как и лицах отца Аширвуда, его первого помощника, и двух очень серьезных бейлифов, пояснил: — Это книга такая! Толстая, правда, но читать ее вам всю не обязательно, устанете, вы ж не привыкшие. Достаточно посмотреть первую главу, где Господь сказал, что создал лучший из миров. Этим сказано, что уже создавал раньше, но те оказывались неудачными... и я даже могу предположить с большой долей вероятности, почему!
Кроссбринер сказал с ядовитой усмешкой:
— Соблаговолите пояснить вашу мысль.
Аширвуд и еще несколько священников, которым
я как кость в горле, приободрились и начали смотреть, словно на кролика перед стаей волков.
— Он создавал их, — сказал я, — на законах справедливости. Но по законам справедливости, ничем их не нарушая, могут жить только камни, горы, реки,моря да еще облака. А все живое... Будучи молодым и полным жажды сделать вселенную лучше, он уничтожал такие миры и делал их более совершенными, но и там все приходилось рушить. Наконец начал допускать ту неправильность, которую называем милосердием. Это отклонение от справедливости, да, но, как оказалось, мир без нее существовать не может, на что справедливо указывал Богу еще Авраам.
Они переглянулись, я видел, как у многих уже формируются резкие возражения, и заговорил быстрее:
— Даже в нашем мире Господь постепенно сдвигается в сторону все большего милосердия!.. Сперва наслал потоп на прогневившее его человечество, потом уже только сжигал отдельные города, а затем наказывал лишь отдельных людей. Это вы заметили или у вас Библия на столах только для красивости? И для торжественных клятв их можно дать, даже не раскрывая Святое Писание. Теперь Господь и вовсе разрешил нам жить, как сами хотим... Это милосердие и понимание человеческих слабостей!
— Понимание, — резко сказал отец Ромуальд, — не значит прощение!
