— Делать-то теперь что? — напарник явно не ожидал такого казуса.
— А ничего. Ждать, пока отреагируют. Если мы на следующий сеанс на связь не выйдем, то должны будут кого-то прислать и проверить.
Был еще один простой как мир способ — сигнальный. У нас имелись специальные красные флажки, которыми в особых случаях можно подавать сигналы, но при этом нужно выбраться на само стрельбище и привлечь внимание. Наблюдатели это дело заметят и дадут команду прекратить стрельбу. А там и выяснится, что со связью на точке беда.
Но в нашем случае дело осложнилось тем, что уже практически стемнело. Стрельбы закончились, судя по тишине. Никто нас в темноте с флажками просто не заметит, а где находятся другие точки оцепления, мы не знали — дорог тут было полно, хрен его знает, по какой прапорщик укатил?! Да и расстояние будь здоров — все оцепление растянулось цепью километров на десять, а то и больше.
С одной стороны, ситуация вовсе не безвыходная. Мы же не где-то в заснеженной тайге на морозе в минус сорок, за двести километров от цивилизации. Но с другой стороны у моего напарника прогрессирующая пневмония, а это настолько поганая вещь, что даже в таких щадящих условиях, осложнений не избежать. Из лекарств у нас не было ничего. Руки бы оторвать тому, кто нас снаряжал.
С сожалением отметил, что в Российской и Советской армиях, в плане экстренных ситуаций все было одинаково. Никаких особых мер солдатам не сообщали, а специальные инструкции может и были, да только пылились где-то, так никому и не доведенные.
Погода отвратительная, стало еще холоднее. Температура опустилась до плюс трех.
Я торопливо разжег небольшой костер. Быстро закипятил в котелке чаю. Заставил Генку пить. Тот продолжал кашлять, дыхание стало хриплым. Появилась одышка. Температура тела, судя по ощущениям, уверенно перевалила за тридцать восемь. Дело плохо.
Вечерний сеанс связи мы по понятным причинам пропустили. Я рассчитывал, что на этот счет со стороны центра должна быть какая-то реакция, но к моему удивлению, было тихо. Ни через час, ни через два — так никто и ни приехал. Света фар на дорогах не было видно, казалось, на нас положили болт. Да что за дерьмо?!
Я начал волноваться.
Время тянулось очень медленно, а грамотного решения все не было.
Догадался развести большой костер, хотя делать такое возле лесополосы нам строго запрещалось. Конечно, как сигнал — средство хорошее. Должен же кто-то его увидеть? Если заметят, то непременно должны вызвать нас на связь и выяснить, что за самодеятельность такая. Причина-то у нас серьезная, но не факт что сигнал вообще кто-то увидит. Скорее всего, офицерам не до нас сейчас — по любому растопили где-то у штаба баню и расслабляются, празднуя успешное окончание второго дня стрельб. Ну а раз нет офицеров, то соответственно и сержанты расслабились.
Я надеялся, что на других точках оцепления могли увидеть наш костер, но почему-то и там никто не отреагировал. За разжигание костра нас накажут уже потом, по окончании тренировок… Ну и пусть. Уже потом я узнал, что ближайшие к нам точки заняли те «земляки» с Урала, из-за стычки с которыми все и началось. Им было глубоко фиолетово на то, что там у нас горит.
Часа два я сидел возле костра, напряженно глядя по сторонам и ожидая появления хоть кого-нибудь. Грелся, то и дело подкидывал сухие ветки. Напарник, закутанный в плащ-палатку, тревожно спал в шалаше.
Заметил, что на севере появился легкий туман. Это тоже плохо — через туман никто наш сигнальный костер точно не увидит. Я начал нервничать.
Примерно в двенадцать ночи, мокрый от пота Генка проснулся и выбрался из палатки.
— Леха, ты тут? — позвал он, ища меня сонными глазами. Выглядел он неважно.
— А куда я денусь? — отозвался я, сидя у костра. — Как себя чувствуешь?
— Дерьмово. Я отойду отлить, а? Что-то придавило.
— Иди, только под ноги смотри.
Генка накинул бушлат, побрел в сторону. Отчетливо слышался мерно отдаляющийся хруст веток и шорох сухих листьев. Я еще хотел крикнуть ему, чтобы далеко не уходил, но не успел.
Вдруг раздался резкий треск, почти сразу крик и тяжелый удар.
— Иванец! — заорал я, вскакивая на ноги и бросаясь в ту же сторону. — Где ты?
Опять крик, полный боли и страданий. Надсадный кашель.
— Помоги Леха… — откуда-то из темноты раздался слабый голос Генки…
Глава 17. Стечение обстоятельств
— Где? Не вижу ни хрена! — закричал я, не понимая куда идти.
— Сюда… Я упал.
— Овраг! — мелькнула у меня тревожная мысль. — Он в глубокий овраг провалился, а там же бревен и веток навалено было… Вот черт!
И верно. В темноте мой товарищ не разглядел края оврага и естественно провалился вниз.
Темно, хоть глаз выколи — луну и звезды скрыли густые серые тучи. Шел я медленно, но так, чтобы контролировать пространство перед собой, дабы не повторить ошибку напарника.
— Ну, куда ты побрел, дурень? — возмутился я, поравнявшись с ямой. — Возле палатки нельзя было нужду справить? Ты там цел?
— Кажется, я ногу сломал… — голос жалобный, полный боли. — Леха, что делать, а?
Я решился на крайние меры.
Бегом вернулся к костру, сразу же накидал туда веток побольше, чтобы стало еще больше света. Ухватил горящую головешку и используя ее как факел, бросился обратно к краю оврага и наконец, разглядел внизу Генку, лежащего в непонятной позе.
— Держись, сейчас помогу! — крикнул я.
Лезть в овраг было опасно — темно, земля влажная. Трещины повсюду.
Вернувшись к костру, я подхватил еще пару разгоревшихся веток, расшвырял их по краю оврага. Неожиданно подул сильный ветер, затушив несколько веток. Разозлившись, и недолго думая, я подхватил и швырнул еще одну пылающую головешку в дальний конец оврага, прямо на кучу наваленных там веток. Загорится — хорошо, хоть светло будет. Может, наконец, хоть нас кто-то увидит. Правда, север все еще был затянут туманом.
Стало светлее. Наконец-то хорошо различил внизу пострадавшего.
Правая нога напарника застряла между двух поваленных бревен. Левая оказалась неестественно вывернута — оказался действительно перелом в районе голени. Ну, еще бы — рухнуть с такой высоты, под непонятным углом, да еще и с его массой…
Генка, кое-как уперся руками в бревна, приподнялся и пытался вытащить покалеченную ногу. Вскрикнул. Лицо исказилось гримасой острой боли.
— Не шевелись, хуже сделаешь! — крикнул я, пытаясь понять, откуда проще спуститься. — Я сейчас спущусь и вытащу тебя!
Почти весь склон оврага был очень неудобным, сырая земля то и дело осыпалась. Можно было легко потерять равновесие и скатиться вниз, попутно сломав себе пару костей.
И все же я рискнул.
Ноги безнадежно вязли в грязи, налипая на и без того тяжелые сапоги. На мне был неудобный бушлат, на поясе болтался штык-нож.
Кое-как спустившись, я весь перемазался в грязи. Подобрался ближе к раненому, раскидал мешающие ветки. Аккуратно, стараясь закончить поскорее, я попытался помочь Генке освободиться. Предварительно зафиксировал сломанную ногу ремнем, снятым с пояса пострадавшего. Тот скрипел зубами от боли, но молчал. Поразился его стойкости — не ожидал от парня такого.
А тут еще беда — при падении, его бушлат намертво зацепился за какой-то корявый сук и как я ни пытался, сдернуть его не сумел. Разрезать штык-ножом не получилось — не для тех он целей создавался. Пришлось расстегивать на бушлате пуговицы и снимать его целиком. Несколько минут ушло на то, чтобы подтащить парня к краю. Освободить-то я Генку освободил, но как теперь его вытащить из проклятого оврага? Справа и слева склоны совсем неприступные. А тот что был перед нами я и сам подняться не смогу, а с пострадавшим тем более.
В это же время, пока я возился с раненым, в дальней части оврага активно разгоралась куча сухих веток — там, куда я швырнул горящий факел. Внезапно, на нас накатил плотный клуб едкого дыма, отчего оба закашлялись. Глаза мгновенно заслезились. Вот же ж дерьмо. Хотел вернуться за бушлатом Генки, но усилившийся ветер погнал вперед клубы еще более едкого дыма, полетели искры.
