— Отойдите в сторону, — приказал он чуть громче.
Евнух Ган повиновался первым. За ним, неохотно и постоянно держа в поле зрения принца Веймина, последовала и Мэй.
А Дан уже не отрываясь смотрел на своего противника.
— Ты победил, братец, — криво усмехнулся он и тут же зашелся в приступе кровавого кашля, — Гордись. Можешь забрать мою жизнь, я не смогу тебе помешать. Но знай, что это будет уже не бой и не казнь преступника. Это будет лишь убийство своего брата. Человека, который спас тебе жизнь. И какие бы обоснования ты ни приводил, настоящая причина видна всем. Ты просто так жаждешь власти, что готов ради нее на все.
Веймин занес меч для удара. Казалось, черный клинок жаждет вонзиться в плоть поверженного врага и выпить его кровь. Сгустились тени, пробежали по лезвию алые искры.
А затем первый принц вдруг опустил клинок.
— Ты прав, — брезгливо бросил он, — Ты спас мне жизнь. И за это я сохраню твою... В этот раз. Но на этом мой долг уплачен. Знай, что я никогда не прощу тебе того, что ты сделал. Знай, что отныне я не считаю тебя своим братом и не считаю себя связанным клятвой. Знай, что в следующий раз, когда мы столкнемся в бою, я убью тебя.
В темных глазах читалась какая-то лихорадочность. Казалось, Веймина несло неостановимым потоком.
К черте, из-за которой нет возврата.
— Да будет так... брат, — ответил Даниил.
«Считай, что это война», — как будто говорили друг другу они оба.
И оба не собирались уклоняться от неё.
Слишком хорошо Даниил Беронин помнил то чувство беспомощности, что первый принц заставил его пережить вновь. Даниил Беронин, смертельно больной студент, терпел это как неизбежное зло. Но теперь, будучи принцем Шэнь Лиминем, он узнал другую жизнь. Он узнал, что значит быть сильным, что значит обладать властью и иметь право на свои желания.
И он никому не позволит забрать это у него.
Сейчас все преимущества были на стороне первого принца. Но мысленно Дан дал себе обещание, что это не навсегда.
Что скоро он превзойдет его. И победит в этой войне.
Он не стал обещать себе, что непременно убьет Веймина, но вполне рассматривал такую возможность. И странное дело, эта мысль не вызывала у него никакого протеста.
Он принял правила игры.
Размышления прервал новый приступ кровавого кашля.
— Если у тебя больше нет вопросов, то мы пойдем отсюда, — превозмогая боль, чуть усмехнулся Дан, — Со связывающим заклятьем уж разберешься сам, поскольку чтобы ты себе ни думал, его автор по-прежнему не я. Евнух Чжан, сейчас беги во дворец Чиньчжу и распорядись, чтобы доставили паланкин, а также чтобы лекарь Бо был наготове.
Веймин хмурился, но возражать не стал. Хотя теоретически он вполне мог затруднить ему погрузку в паланкин, но видимо, счел такое мелкое вредительство ниже своего достоинства.
Принцы Шэнь предпочитали вредить друг другу по-крупному.
Первый принц развил бурную деятельность.
По его приказу городская стража перерыла весь дворец. В процессе обнаружились четыре тайника принца Сяолуна; в одном из них нашлась даже подробная документация о его делах с контрабандистами. Некоторые из имен Веймину были знакомы: за этими людьми стража охотилась давно и плотно, но каждый раз им удавалось ускользать.
Оказывается, вот почему.
И много чего еще интересного или полезного нашла стража при обыске дворца. Найденное по приказу Веймина делили на две группы. То, что могло прояснить картину преступления, и то, что представляло ценность само по себе.
Второго было многократно больше.
Вернувшись в ритуальный зал и безмолвно матеря упрямца Лиминя, первый принц сжег связывающее заклинание в очистительном белом пламени. В каком-то смысле он был даже рад этой необходимости.
Концентрация на заклинании помогала хоть ненадолго отвлечься от тяжелых мыслей.
Долго и не отрываясь смотрел Веймин в лицо брата. Сяолун никогда не любил свое тело. Хотя он не был ни слабым, ни больным, ни уродливым, он находил в нем все новые и новые недостатки. На самом же деле недостаток у него был лишь один, и вовсе он не в том был, что его тело не могло исцеляться, как тела Веймина и Лиминя.
А в том, что из-за этого отец никогда не смотрел на второго принца как на равного братьям. Никогда не видел в нем наследника. И никогда не любил его так же, как их.
— Прощай, младший брат, — тихо проговорил Веймин, — Пусть в новой жизни... ты будешь единственным сыном в семье. Пусть в новой жизни ты получишь всю любовь для себя одного.
После чего ладонью закрыл ему глаза.
— Прощай, Сяолун...
Отвернувшись, первый принц приказал слугам готовить тело к похоронам.
Пока были дела, требующие его пристального внимания, Веймин еще как-то держался. Но вернувшись во дворец Яньву, он первым делом заперся в своих покоях и разрыдался.
Непобедимый первый принц плакал тихо, почти беззвучно, но горько и безнадежно. Сквозь поволоку слез он видел картины их прежнего беззаботного детства.
Он вспоминал, как радовался известию о скором появлении младших братьев. Веймин был сильно старше остальных: с Сяолуном его разделяли восемь лет, а с Лиминем — все одиннадцать. Но несмотря на это, в детстве они трое были не разлей вода.
Он помнил, как Сяолун завидовал ему, когда отец взял его на войну с мятежным кланом Фен. Лиминь тогда еще не понимал, что происходит: он был еще слишком мал. Сяолун же знал, что война — это где старший брат сразится с врагами и покроет себя славой.
Тогда этого было для него достаточно.
Оглядываясь назад, он часто думал о том, как сильно его рассказы об увиденном повлияли на младших братьев? Может быть, не повидай он войну и не передай этот образ им, и они были бы другими?
Может быть, тогда все не пришло бы к тому, что есть сейчас?
Он вспоминал, как Лиминь, тогда еще мелкий, как обезьянка, повадился брать книги из запретных секций Королевского Архива. Смешно. Младший брат с самого детства стремился к знаниям; даже то, что он был неспособен понять в силу возраста, вызывало у него жгучий интерес. Никакие запреты на него просто-напросто не действовали. Лиминь с легкостью обманывал наставников, но Веймину всегда признавался. Даже зная, что старший брат неизбежно заставит его вернуть украденное так же незаметно, как взял.
Он вспоминал, как они, все трое, обсуждали найденное Лиминем и сравнивали с тем, что преподали наставники самому Веймину. Они долго и азартно спорили. О том, почему в каждом из прошлых поколений борьба за титул наследного принца, борьба между родными братьями в итоге оборачивалась кровью.
Почему власть становилась для предков дороже братской любви.
И тогда решили они принести клятву на крови. Клятву, что ни один из них никогда не убьет родного брата. Что бы ни случилось. В те годы Веймин, не говоря уж об остальных, не владел техникой Клятвы Заклинателя; однако никто из них не сомневался, что их чести и их любви будет достаточно, чтобы их клятва была нерушима.
Когда же все изменилось?
Может быть, через два года, когда Сяолун получил дворец Хуаджу, — и с этих пор никто из принцев больше не жил под одной крышей? Или еще через четыре, когда в учебном поединке неожиданно выяснилось, что Сяолун не только так и не сумел освоить Дыхание Жизни, но и не исцеляется, когда Дыхание Жизни использует на нем кто-то другой?
Что рана, нанесенная ему Лиминем, будет отравлять ему жизнь вечно?
А может быть, еще позже? В какой-то момент, который Веймин пропустил, — пропустил, ведь разъехавшись по своим дворцам, братья больше не были под его надзором и его опекой? Он мог даже не знать, что произошло во дворцах Хуаджу и Чиньчжу, что подтолкнуло братьев нарушить их клятву.
А может быть, какого-то конкретного события и не было? Быть может, все менялось постепенно, и никто из них сам не заметил, как братоубийство стало лишь ходом в игре?
Жажда власти — это порог, что переступаешь единожды? Или же это червь, что неустанно прогрызает себе дорогу в твое сердце?
