— Как же мы изготовим эти письма? — спросил Углов. — Что, самого Николая разбудим и заставим писать? Так он, скорее всего, не захочет…
— Зачем же беспокоить тяжело больного человека? Для этих целей у вас имеется специалист по почеркам капитан Дружинин, — ответил ему полковник Волков. — Мне говорили, что капитан не только определяет любой почерк, но и с легкостью его копирует. Верно, Дружинин?
— Да, это я могу, — кивнул капитан. — У меня в наборе для этого и ручки разные есть, и карандаши…
— А вот этого не будет, — покачал головой Григорий Соломонович. — Забыли, что я говорил? Никаких вещей! С собой вам взять ничего не удастся: ни ручек, ни отмычек, ни оружия. Все добудете на месте.
После этой фразы наступило молчание. Члены «группы заброски» сидели, осмысливая услышанное. А затем неугомонный капитан Дружинин задал новый вопрос:
— Простите, я не понимаю… Если вы думаете, что императора убили, то не лучше ли предотвратить убийство, а не расследовать его? Почему не заслать группу на несколько дней раньше? Когда убийца еще не начал действовать. Выявить его и… нейтрализовать.
— Я так и знал, что кто-нибудь выдвинет такое предложение, — усмехнулся Григорий Соломонович. — Ответ на него очевиден. Я даже не буду сам отвечать: по лицу вашей коллеги, уважаемой Екатерины Дмитриевны, я вижу, что она готова вам ответить.
— Представьте, капитан, что вы остановите убийцу, — сказала Половцева, повернувшись к Игорю Дружинину. — Таким образом, император Николай останется жив. И что случится вслед за этим?
И, поскольку кандидат технических наук не спешил ответить на этот вопрос, Половцева ответила сама:
— Случится то, что его сын, император Александр, не вступит на престол в 1855 году. И когда вступит, неизвестно, и вступит ли вообще. А ведь это император, прозванный Освободителем! Осуществивший в России коренные реформы! История страны пойдет по другому пути. Это вмешательство в ход истории, капитан…
— А этого мы ни в коем случае не должны допустить, — закончил Григорий Соломонович.
Наступило тяжелое молчание. Наконец Углов произнес:
— Ну, теперь, кажется, все понятно. Нам можно идти? А то некоторые дела закончить надо… Когда, вы говорите, отправляться, 12 февраля? Сегодня первое, значит, у нас еще две недели осталось…
В ответ на эти его слова трое руководителей проекта переглянулись, потом дружно усмехнулись, и Григорий Соломонович уже собрался ответить майору, но его опередила Екатерина Половцева.
— Погодите! — воскликнула она. — Как это через две недели?
И, повернувшись сначала к Углову, а затем к Дружинину, она спросила:
— Et mes compagnons qui savent parler le francais?
Теперь настал черед переглядываться для майора и капитана. Было понятно, что кандидат исторических наук что-то спросила — но что именно? Видя их растерянность, она пояснила:
— Я поинтересовалась, умеете ли вы говорить по-французски. И, судя по вашей реакции, ответ отрицательный. Как же вы собираетесь работать в середине XIX века? С вашим языковым багажом вы только с крепостными мужиками сможете разговаривать. Да и то если будете говорить «да» и «нет». Ведь и русский язык в то время был совершенно другой. А в высшем свете основным языком был французский. Без него — никуда. Им надо изучить его, причем в совершенстве. На это двух недель не хватит!
— Вы совершенно правы, дорогая Екатерина Дмитриевна! — воскликнул Нойман. — На освоение языка — причем в том варианте, который был принят в интересующее нас время, — уйдет никак не менее двух месяцев. А ведь вам понадобится не только французский, но еще и польский!
— А это зачем? — спросил Углов.
— А затем, уважаемый Кирилл Андреевич, что смертельными врагами императора Николая являлись участники польского освободительного движения — это вам и Екатерина Дмитриевна подтвердит. И вполне возможно, что именно они погубили Николая. Эту версию вам тоже надо будет проверить, а для этого желательно знать язык. И это еще не все! А умение фехтовать? Танцевать? Ездить верхом? А знание служебной субординации того времени? Манер? Тут и вам есть чему поучиться, а уж вашим товарищам тем более. Вас всех ждет полугодовой курс подготовки. Только этим будете заниматься! И вот тогда посмотрим, готовы вы или нет.
— Некоторые привлеченные нами эксперты настаивали на продлении такого курса до года, — добавил полковник Волков. — Но эти предложения пришлось отвергнуть. Время, понимаете, не ждет. Руководство страны ждет результатов вашего расследования. Так что придется вам уложиться в шесть месяцев.
— А как же 12 февраля? — спросил Углов.
— Это вы с непривычки так спрашиваете, — сказал Нойман. — 12 февраля — это точка, в которую мы должны вас отправить. А уж когда состоится отправка — совершенно неважно. Скорее всего, она произойдет летом. Возможно, 1 августа…
С той минуты, как Государь передал все дела наследнику, состояние его не улучшалось. Правда, придворные медики — и Каррель, и Мандт, и Ерохин — иногда делали обнадеживающие заявления. Например, 14-го числа лейб-медик Мандт, пользовавшийся полным доверием Государя, заявил, что кашель у его пациента ослабел, и сон был крепкий, налицо признаки выздоровления. Однако уже на следующий день, 15-го, у императора появились хрипы в правом легком.
В тот день в одном из залов Зимнего встретились три лица, наиболее близких императору. Это были военный министр князь Василий Андреевич Долгоруков, граф Алексей Федорович Орлов и министр государственных имуществ граф Павел Дмитриевич Киселев. Встреча эта не была специально назначена, произошла, можно сказать, случайно: министр государственных имуществ как раз вышел от Государя, у постели которого он находился чаще других, а Долгоруков и Орлов только что приехали во дворец. Однако, встретившись, они естественным образом захотели обменяться мнениями о состоянии больного и о положении империи.
— Ну, что Государь? — спросил Орлов у министра государственных имуществ. — Мне передавали, что ночью будто бы стало ему лучше?
— Мы все на это надеялись, — кивнул Киселев. — Но эти сведения, полученные от медика Карреля, оказались ложными. Достаточно сказать, что Его Величество уже третий день не принимает докладов. Вы сами знаете пунктуальность Государя в этом вопросе. Чтобы он пропустил чей-то доклад — дело немыслимое. И вот, извольте… К тому же у него появился жар.
— А что лекари? Делают хоть что-нибудь? — спросил военный министр, отличавшийся суровостью.
— Все то же, — отвечал Киселев. — Примочки, горчичники, пиявки… Больше ничего медицина рекомендовать не может.
— А может быть, следует употребить народные средства? — предложил Долгоруков. — Мой денщик, бывало, лечил меня от всех хворей горячей русской баней с веником, да медом, да чаем. Все как рукой снимало!
— Ах, оставьте, князь! — поморщился начальник 3-го отделения. — Вы же знаете, Его Величество не признает всех этих методов «а-ля рюс». Он во всем следует науке. Да и я, признаться, не понимаю всех этих les resettes de ma grand-mere (рецептов моей бабушки). Будем надеяться на лучшее. Ведь у Государя и ранее случались недомогания. Однако всякий раз его могучий организм с ними справлялся.
— Вы правы, князь, — кивнул Киселев. — Но прежде никогда недуг не одолевал его с такой силой. Я только что беседовал с Ее Величеством императрицей. Она не может найти причин для такой упорной болезни.
— Возможно, на Государя удручающе подействовали неудачи военной кампании… — заметил Орлов, бросив искоса взгляд на военного министра.
Тот немедленно почуял выпад в свой адрес и горячо возразил:
— Это все одни лишь слухи! Я на прошлой неделе беседовал с Государем, и он был, как всегда, бодр, энергичен… Отдал ряд распоряжений…
— Но разве он не был разочарован ходом Крымской кампании? — спросил шеф жандармов.
— Ну, надо признать, некоторое разочарование имелось… — нехотя выговорил Долгоруков.
Граф Киселев, как человек умный и чуткий, поспешил вмешаться и вывести военного министра из неловкого положения.
— А скажите, Василий Андреевич, как обстоят дела на театре военных действий? — спросил он. — Есть ли известия от Паскевича?
— Как же, известия я получаю ежедневно, — подтвердил князь. — Правда, доходят они с большим опозданием. Пока ничего утешительного Иван Федорович не сообщает. Евпаторию отбить у неприятеля так и не удалось.
— А что наследник? — спросил Орлов, меняя направление разговора. — Ведь вы, граф, с ним виделись?
— Да, не далее как сегодня утром, — подтвердил Киселев. — Должен сказать, что Его Высочество принимает происходящее очень тяжело.
— Да, я это тоже заметил, — кивнул Орлов. — Он совсем не рвется занять трон. В этом он весьма похож на своего царственного отца. Тот в роковые дни декабря памятного года, я помню, тоже воспринимал восхождение на престол не как подарок, а как тяжкий крест.
