— Ну ты же любишь сложные задачи, Иван, — промурлыкала Даша, не открывая глаз.
— Ты рассталась с Игорем? — спросил я.
— Ой, ну вот зачем ты о нем вспомнил? — поморщилась девушка. — Он предложил мне выйти за него замуж.
— О... — удивился я. История поменялась? Там, откуда я прибыл, никакой жены Даши у Игоря Мельникова не было. Эффект бабочки? Моя бабушка осталась жива, и это повлекло за собой массу всяких неожиданных изменений... Хотя о чем я? В оригинальной версии истории не было никакого корреспондента многотиражки Ивана. Он вернулся в Новокиневск из Москвы и в тот же день выпал с балкона и насмерть разбился. А я уже много всякого успел наворотить, не размышляя о последствиях.
— О чем задумался? — спросила Даша и подняла голову, заглядывая мне в лицо.
— Тебе не понравится, — я подмигнул и улыбнулся.
— Я же вижу, что ты хочешь о чем-то спросить, — Даша уперлась кулачком в мою грудь и села. Очаровательное бесстыдство! Никакого «давай выключим свет, пожалуйста» и «ты не думай, я не такая». Как она выжила в Советском Союзе без этих предрассудков?
— Понимаешь, я не видел брата много лет, — вздохнул я. — Мы и раньше не были очень близки, а сейчас его как будто вообще подменили. Так что да, наверное, я бы хотел спросить, вот только не знаю, о чем спрашивать.
— Ну вот, а он все время задает вопросы о тебе, — Даша захихикала, как школьница. — На каждом нашем свидании, представляешь? «Что сегодня сказал Иван?», «А Иван что делал?», «Иван тоже там был?» Мы даже из-за этого поссорились пару раз.
— Тогда я не буду ничего спрашивать, — я потянулся к ней руками, обнял и вернул обратно в положение лежа. — Мне вообще неинтересно, как там у него дела, что он сказал или сделал.
Спрашивать ничего и не пришлось. Как бы ни было обидно это осознавать, но Даша оказалась первой женщиной в моем новом жилище именно благодаря Игорю. По намекам, оговоркам и смехуечкам я более или менее смог понять, что там у них произошло и почему так вышло. Почти одновременно со мной в Новокиневск приехал Прохор. Неприятный липкий мужик, который Даше ужасно не нравился. Вот только в ее жизни этого Прохора стало слишком много. Приглашает Игорь на концерт или в театр, а там третий. В ресторан вечером? Столик на троих. А на днях Игорь попросил развлечь Прохора без него. Погулять по ВДНХ, посидеть потом в ресторане, ну и все остальное. На это самое «все остальное» Даша смертельно обиделась и попыталась даже уйти. Но Игорь тут же сдал назад и сделал ей предложение. Но потом снова завел разговор о том, что ему очень надо, чтобы она, Даша, помогла ему. И что сегодня, в смысле уже вчера, после работы опять намечалась встреча с этим Прохором. Но Даша сказала, что ужасно занята и никак не может.
Она уснула первой. А я еще долго лежал с открытыми глазами, переваривая услышанное. Похоже, что не было никакого события, толкнувшего Игоря на путь криминала. Он с самого начала был типом мутным и неприятным. Подкладывать свою девушку под столичного чиновника, чтобы получить какие-то преференции — это... Фу. И это было очень в духе того самого Игоря Мельникова, которого я знал по своим временам. Того, кем он станет в девяностые. Вот только Даша оказалась крепким орешком. И отомстила за непристойное предложение. Со всем пылом своей бунтарской натуры.
Правда, что делать дальше, было по-прежнему непонятно. Держать курс на сближение с родственником, а там... там посмотрим.
— А у нас на заводе есть психолог? — спросил я, откладывая в сторону длинное письмо на трех двойных листочках, вырванных явно из школьной тетрадки.
— Психолог? — похлопал глазами Семен. — А тебе зачем? Голоса в голове появились?
— Темный ты человек, Семен! — засмеялась Даша. — Голосами в голове занимается психиатр. А психолог — это для семейных проблем и всякого такого. Да, Иван?
— Все так, — покивал я. — Подумал, что рубрика с письмами про личную жизнь смотрелась бы авторитетнее, если бы в ней давал советы профессионал. Вот тут, например, женщина задает массу всяких каверзных вопросов, а я боюсь, что если я сам начну на них отвечать, то могу накосорезить. И вместо помощи только хуже сделать. А психологов ведь как раз чему-то такому учат...
— У меня подруга психолог, — сказала вдруг наша корректорша. — Она при клубе знакомств работает в в дк «Трансмаш».
— О! — оживился я. — А может нам ее привлечь в качестве внештатного консультанта?
— У нас нет ставки внештатника, — покачала головой Антонина Иосифовна. — Но ты можешь написать заявление директору, что нам нужен штатный психолог. К тебе он может и прислушается.
— Ах да, Иван же у нас теперь авторитет! — язвительно заметил Эдик.
— Между прочим, мы можем от всего коллектива редакции написать, — предложил я. — Так будет даже лучше смотреться, чем я один буду просить...
— Будет лучше, если мое имя фигурировать в официальных письмах некоторое время не будет, — помолчав, сухо сказала Антонина Иосифовна. Лицо ее стало замкнутым. Кажется, история, развитие которой я приостановил, выплеснув в лицо парторга стакан воды, все-таки не осталась без внимания руководства... Либо этот ее родственник, которого она скрыла, в тюрьме, либо в Израиль уехал. Причем второе, как я понимаю, много хуже. Если авторитета загадочного покровителя Антонины окажется недостаточно, чтобы ее прикрыть, то скорее всего, в один совсем даже непрекрасный день мы все придем на работу, а за ее столом будет сидеть какой-нибудь консервативный хрен в роговых очках, убежденный строитель коммунизма, или желчная дамочка с характером сержанта морской пехоты...
В дверь вежливо постучали.
— Не заперто, входите! — немедленно отозвалась Антонина Иосифовна.
— Можно? — в приоткрытую дверь просунулась голова Гали. — Иван? Ты забыл, что сегодня собрание комсомольского актива?
— Ой-ой! Дырявая голова! — я собрал разложенные по столу письма в аккуратную стопку и убрал в ящик. — Уже бегу!
Комсомольская организация на заводе была откровенно так себе. Собрание проводилось в кабинете профкома, и председатель его всем своим видом показывал, как мы ему тут мешаем. После нашей новогодней диверсии с публикацией в газете он изо всех сил делал вид, что ничего не произошло, никак случившееся не обсуждал и вообще старался минимизировать разговоры. Заводские активисты выглядели совершенно даже неактивными, в обсуждении планов на ближайший квартал принимать участие ленились. Послушно поднимали руки в нужные моменты, а все остальное время сидели со скучающими лицами, смотрели в окно или куда-то под стол. Баклажаноголовый председатель профкома тоже добавлял нашему собранию нотку неорганизованности. Каждый раз, когда Галя пыталась выступить с мотивирующим воззванием, он или что-то ронял, или ему срочно требовалось открыть шкаф и начать перекладывать какие-то папки.
— А почему мы не в ленинской комнате заседаем? — спросил я.
— Трубу прорвало, — Галя развела руками. — Там весь угол залило и половину потолка. Сделают ремонт, тогда и...
— А может тогда в актовый зал пойдем? — предложил я.
— На актовый зал надо заявление писать, и... — беспомощно ответила Галя, провожая взглядом в очередной раз направляющегося к шкафу председателя.
Галя панически боялась принимать решения. И совершать активные действия. Она разговаривала со своим активом так, будто извиняется, что ей приходится отнимать их драгоценное время.
Сначала мне показалось, что просто комсомол не очень влиятельная сила на заводе, потому что есть партком и профком. Но чем дальше, тем больше становилось понятно, что дело в самой Гале. Она была слишком нерешительна для этого поста.
Прямо-таки готовое тепленькое местечко для карьериста. Буквально несколько несложных телодвижений, и я смогу подмять под себя весь этот комсомольский «актив». Как два пальца об асфальт...
Потом я посмотрел на Галю. Миловидное личико ее было растерянным. Она смотрела то на бумажку с планом заседания, то на председателя профкома, то на меня. Черт, да она даже карту нашего оглушительного успеха с новогодним праздником разыграть как следует не сумела! Да эту статью из «Новокиневской правды» надо было вырезать и в рамочку здесь же в профкоме поставить!
