уже был. Я открыл кран, пропустил ржавую воду. Так и не попив, вновь вернулся к себе в палату.
Кайрат Айдынович лежал на кровати, отвернувшись к стенке, и спал, как ни в чем не бывало. Я тоже лег на свою кровать, но уснуть так и не смог. Всю оставшуюся ночь я слушал, как ворочается во сне старик Михаил Андреевич и тихо стонет от боли.
Утро наступило неожиданно. Я все же под самый рассвет задремал, потому что проснулся от того, что в коридоре кто-то зазвенел больничной «уткой», уронив ее на пол.
Скрипнула дверь палаты.
— Эй, молодой! — крикнула Тома, просовывая голову в двери. — Молодой!
И глянула на меня.
— Вы мне? — спросил я, растерявшись.
— Ну а кому еще⁈ Чего разлегся?
— А что делать надо?
— Быстро в коридор. По твою душу пришли.
— Кто? — не понял я. — Мать?
— Нет, не мать.
Тома вдруг нахмурилась и стало понятно, что ничего хорошего не жди. Я мельком глянул на Кайрата Айдыновича и поймал его довольный звериный взгляд, словно говоривший — вот ты и допрыгался, голубчик!
— А кто тогда? — спросил я Томы.
— Да мне то откуда знать? — раздраженно ответила та. — Человек в форме. Знать натворил что-то?
Я пожал плечами.
«Успел стукануть?» — украдкой глянув на Кайрата Айдыновича, подумал я.
— Чего разлегся? Иди! — приказала Тома, занося в палату половое ведро и швабру.
Я медленно побрел на выход, ожидая самого худшего.
Услышал, как в спину Кайрат Айдынович тихо, со злорадством, произнес:
— Доползался, альпинист!
Люди в форме — фраза, от которой сразу становится не по себе. Почему? Я и сам не знал. Ведь я никого не убивал, никого не грабил. Хотя, тут можно поспорить. Душа моя вселилась в паренька, который все же умер. Но я то не причем!
Люди в форме… От чего же становится не по себе после этих слов? Может быть, потому что просто так они не приходят? Значит, случилось что. Что-то нехорошее…
Я шел по коридору на ватных ногах. Чего ожидать? А может, рвануть наутек? Нет. Глупо вроде как-то получится. Лишние подозрения будут.
Одно я знал точно — говорить про переселение душ и то, что я из будущего точно нельзя. Никому. Даже самым близким. Даже матери. Упекут в психушку. Если что, буду держаться версии о том, что сильно ударился головой и частично потерял память. А там дальше видно будет. В крайнем случае пойду в полную несознанку.
Я подошел милиционеру, который стоял у окна.
— Здравствуйте! — как можно спокойным голосом произнес я.
— Добрый день, — устало ответил тот. Представился: — Участковый инспектор Елякин.
От него пахло жженными спичками, а сам он походил на сушенного карася. Худой, с впалыми серыми от щетины щеками, он выглядел не лучшим образом — видимо был после ночной смены.
— Я к вам протокол составить пришел, — пояснил инспектор. — Заявление будете писать?
— Какое?
— О падении с третьего этажа.
— Что⁈
— Ну вы же с третьего этажа упали. Или, может быть, вас скинули?
Участковый пристально посмотрел на меня.
— Надо разобраться. А то вдруг это какое-то хулиганство. А это уже сами понимаете, статья наказуемая.
— Я… не помню… — промямлил я. — Головой ударился.
— Не вспомнили? Эх, досада! Николай Игоревич обещал, что к следующему дню будете все помнить, — проворчал участковый. — Ладно, придется позже зайти.
— Нет, постойте, — остановил я его. — Кажется, все же что-то помню.
Я и в самом деле начинал что-то вспоминать, обрывочные картинки помимо моей воли всплывали в голове. Видимо адреналин и всплеск эмоций заставили протрясти память, выуживая оттуда произошедшее.
Вот мы стоим на улице вдвоем с… Артемом. Так, кажется, зовут этого курносого белобрысого паренька. Разговариваем. О всяких пустяках. Мы друзья. Учимся в одной школе. В одном классе. Ходим в одну секцию.
Потом мимо проходит… девушка. Красивая! Я ее знаю… Марина… Очень красивая. Она останавливается. Что-то спрашивает у нас. Мы отвечаем. Про секцию альпинизма. Она смеется. Мне неприятно. Обидный смех. Задевает за живое. Охота показать девушке чего я стою, чтобы понравится ей.
В порыве эмоций я запрыгиваю на подоконник первого этажа. Потом лезу вверх. Легко, привычно. Марина говорит, чтобы слезал. Артем напротив, подначивает. Я пытаюсь что-то доказать девушке. Странно, зачем? Кажется, понимаю — по уши влюблен в Марину. Вот и красуюсь.
Вот как могу! Прохожие оглядываются. Кто-то усмехается — во дает парень! Большинство же ворчит и упрекает. Я не слушаю.
Лезу все выше, выше, выше. Второй этаж. Третий. Закидываю руку на бетонную плиту балкона.
И вдруг чувствую там что-то скользкое, вонючее. Капуста! Хозяева оставили ее на балконе еще в прошлом году, да забыли. Она провела на улице зиму, сгнила и вся потекла. Вот в эту лужу я и вляпался. Да неудачно. Сразу, не проверив, перенес весь вес на эту руку. А она соскользнула. Я выкинул вторую руку, пытаясь зацепиться. Не успел. Полетел вниз. И… темнота. Больница.
Теперь все стало понятно. Вот так глупо паренек и умер, в которого я попал. Из-за гнилой капусты.
— Понимаю, что не самые приятные воспоминания, — произнес участковый, возвращая меня в реальность. — Но рассказать надо, что случилось. Я запишу, а вы распишитесь. Мне закрывать квартал еще нужно.
— Да, конечно, — кивнул я.
И коротко рассказал ему о произошедшем.
— Так значит, вас никто не толкал? Вы сами полезли туда?
— Сам, — опустив голову, ответил я. И спросил: — А «скорую» значит, Артем вызвал?
— Нет, — покачал головой участковый.
— Как это? — удивился я.
Лучший друг не вызвал «скорую»? Может быть, Марина вызвала, а Артем со мной сидел?
— Звонок поступил от некой Лидии Леонидовны, пенсионерки. А с вами никого не было.
— Ничего не понимаю… — одними губами прошептал я. — Как это — никого? Я один был?
— Именно, — кивнул инспектор. — Лежали возле дома. А про то, что вы на балкон карабкались, очевидцы рассказали. Подтвердили, что стояло с вами двое, но они потом исчезли.
Инспектор вдруг пристально глянул на меня своими рыбьими глазами.
— А может быть, вы в квартиру хотели пробраться? А это ваши подельники были?
— Что⁈ — вытянулся я в лице.
— Ну вовсе вы не из-за девушки решили навыки свои показать. А квартиру обмести, через балкон. Домушники так делают.
— Никакой я не домушник!
— На слово вам поверить? — усмехнулся инспектор. А потом вдруг очень серьезно произнес: — Вас, Андрей Александрович, мы еще проверять будем. И в школу зайдем характеристику взять, и с родителями поговорим. Воспитательную работу нужно с вами провести, чтобы вы впредь по домам не лазили.
— Да я же…
— Ладно, не оправдывайтесь. Разберемся, — участковый заполнил бумагу, протянул мне. — Все версии проверим, и вашу, и мою. Вот здесь распишитесь. «С моих слов записано верно». И дату.
Я взял ручку, долго рассматривал ее, не в силах сдержать улыбку. Тонкая, из матово-белой пластмассы, больше похожей на кость, с завинчивающейся красной верхней частью, какую обычно я в школьные годы нещадно обгрызал.
— Шариковая. Два рубля за нее отдал, — с гордость ответил инспектор. И посмеялся: — Смотри, не прикармань. А то живо дело на тебя заведу!
Я расписался. С датой пришлось повозиться. Но подсказал инспектор. Выводить на бумаге цифру «1970» было самым необычным из всего сейчас произошедшего.
— Скорейшего выздоровления! — забирая бумагу и ручку, пожелал мне Елякин и ушел.
Я задумчиво побрел к себе в палату. В голове не укладывалось одно обстоятельство. То, что я перед девчонкой человека-паука разыгрывал — это как раз таки понятно. А вот почему я остался один, когда шмякнулся об асфальт? Куда подевались Артем и Марина? Испугались и убежали? Что же это за друзья такие?
— Ну, все в порядке? — спросил Михаил Андреевич, когда я вошел в палату.
— Все в порядке, — ответил я, украдкой глянув на Кайрата Айдыновича.
Тот лежал на кровати, делая вид, что не замечает меня.
— Ну и хорошо, — кивнул старик и продолжил чтение газеты, которую, казалось, перечитывал уже раз на пятый.
* * *
Мать не обманула. На следующий день медсестра Тома принесла пакет.
— На вот. Передачка тебе, — кинула она мне посылку.
От слова «передачка» повеяло какой-то уголовной романтикой, подумалось, что в пакете будут сигареты, чай и напильник в батоне хлеба. Но внутри оказались учебники и тетрадки. Там же лежала записка:
Андрюшенька! Готовься к экзаменам! Нужно их хорошо сдать, чтобы поступить в институт. Целую, мама
Экзамены… Что же мать так рано панику наводит с ними? Сейчас апрель, еще есть время в запасе. Хотя, его
