На стоянке нас готовили к предстоящему вылету. Заглушки сняты, кабина открыта, стремянка приставлена. Я выполнял осмотр, а Дубок всё равно находился рядом.
— Елисеевич, ты на самолёт не опоздаешь? — спросил я, когда закончил с обходом самолёта.
— Как же я тебя оставлю? Конфету надо дать на дорожку, — сказал Дубок и достал из кармана две конфеты. — Крайние.
— Ты прям рассчитал, чтоб к концу командировки всё закончилось, — улыбнулся я и стал надевать шлем.
— Рано улетаем, — выдохнул Дубок, наблюдая, как я осматриваю маску.
— Нет. Мы своё дело здесь сделали. Пора домой, — ответил я. — Всё здесь закончилось.
— Знаешь, а я вот чувствую, что всё только начинается, — сказал Елисеевич и пошёл к стремянке вместе со мной.
Не стал он меня сегодня усаживать в кабину. Всё-таки болит рука и я уже не такой лёгкий.
— Янтарь, 107й, группе запуск, — запросил Гнётов в эфир, как только я подсоединился к радиостанции.
— 107й, запуск разрешил, — ответил ему руководитель полётами.
Очередной цикл запуска двигателя, проверка оборудования и параметров. Фонарь кабины закрыл. Разрешение на руление от РП получил.
— 107й, 117му, — запросил я.
— Ответил.
— Проход с кем в паре будете делать? — задал я вопрос.
— Эм… — задумчиво в эфир сказал Гнётов.
А про прощальный проход над полосой все позабыли!
— Янтарь, 107му. Разрешите после взлёта над полосой проход. Прошу разрешение всей группой, — запросил Гнётов.
Это интересно! Нас четверо, так что звеном будет смотреться красиво.
— 107й, разрешил проход. Сбор на петле и далее группой не ниже 100 метров проход, — ответил нам руководитель полётами.
Первая пара Гнётова и Менделя вырулила на исполнительный. За ними по готовности будем взлетать мы с Барсовым.
— 107му, группой по одному по отрыву, взлёт разрешил, — дал команду РП и Гнётов тут же включил форсаж.
Через несколько секунд уже и я мчался по полосе, поднимая носовое колесо, а затем и основные стойки шасси. Разворот вправо и вижу впереди, как собираются в пару два самолёта.
— Разрешите пристроиться слева, — запросил Мендель и получил разрешение.
Я продолжал выполнять разворот и одновременно подходить ближе к Паше.
— 117й, слева на месте, — доложил я.
Прошло несколько секунд, и рядом со мной появился Марик.
— 118й, слева на месте, — доложил он.
— Разворот вправо, крен 45, и рааз! — дал команду Гнетов, и мы пошли разворачиваться в сторону аэродрому.
Вот он Шинданд. Вокруг пустыня, кишлаки и где-то на западе отдельные горные хребты. Полоса перед нами и время уже снижаться до расчётной высоты.
— Занимаем 100, — дал команду Гнётов.
Но снижаться стали ещё ниже. Аккуратно, как будто пытаемся погладить полосу.
— Выравниваем. Обороты 90%, — подсказал нам Гнётов.
Проходим ближний привод и вот он аэродром, который мы сегодня покидаем. Нескоро здесь сядут очередные МиГ-21. Возможно, мы последние, кто летал здесь на легендарных «балалайках».
Красивый проход и не менее красивое покачивание с крыла на крыло от нашего ведущего.
Далее выполнили роспуск и заняли курс на Бокайды. Как обычно, сначала там дозаправка, а потом ещё немного долететь до Осмона.
Высота большая, но даже отсюда видны те самые горы хребтов Гиндукуш и Паропамиз. Красивое зрелище, но сколько жизней забрали эти каменистые исполины?
Приближалась речка Амударья, а за ней и граница Советского Союза. С трепетом и немного неуверенно, Гнётов выдал в эфир заветную для многих фразу.
— 12107й, группой из четырёх единиц пересекаю границу Союза Советских Социалистических Республик.
Глава 3
Голоса группы руководства полётами своего аэродрома нельзя спутать с другими. После столь длительной командировки, уникальную интонацию, ударения в словах или съедания последних букв слышать очень приятно. На душе становится теплее.
— 117й, на посадочном, удаление 12, на курсе, режим, — дал мне команду руководитель зоны посадки.
— 117й, приступил, 600, — ответил я и начал плавное снижение по глиссаде.
Погода была прекрасной. Яркое утреннее солнце припекало через остекление фонаря кабины. Самолёт шёл ровно, не ощущая на себя болтанки от бокового ветра у земли.
Машинально смотрю по сторонам, вспоминая прошедшие дни «за речкой», когда каждая посадка — это риск попасть под удар ракеты душманов.
— 117й, удаление 6, контроли шасси, механизация.
— 117й, выпущено, 300, — снова доложил я, бросив взгляд на три зелёные лампочки сигнализации выпуска шасси.
Полоса приближалась. Впереди свой пробег закончил Мендель, сбрасывающий парашют перед освобождением полосы. Теперь и моя очередь пришла произвести посадку.
— 117й, дальний, 200, полосу вижу, к посадке готов, — доложил я, проверив включение фары.
— 117й, посадку разрешил, слева под 40, до 8 метров, — разрешил посадку руководитель полётами.
— 117го вижу, управляю, — вышел в эфир помощник руководителя на стартовом командном пункте у самой полосы.
Прошёл ближний. Самолёт болтало, но не критично. Выравниваю нос по осевой линии, а земля продолжает набегать. Посадочное положение принято. Осталось коснуться полосы и закончить этот полёт к дому. Касание!
— Задержи! — командует мне помощник руководителя, чтобы я повторно не отделялся.
Пробег по полосе был устойчивый, нос держался легко, не поддаваясь влиянию ветра. Мягко опускаю его. Самолёт всеми тремя стойками на осевой линии.
— Парашют… есть тормозной! — подсказал помощник, наблюдая за мной оранжевый купол на стропах.
— С прибытием, 117й! — громко и радостно поздравляет руководитель полётами меня, указывая маршрут дальнейшего руления.
— Спасибо! Соскучился! — весело отвечаю я, переводя сбившееся от полёта дыхание. — Полосу освободил.
Рулил медленно, поскольку нужно оказаться на центральной заправочной в определённое время. Встреча прибывших из Афганистана, как мне довелось узнать, теперь является обязательным мероприятием.
На стоянке перелетающих экипажей построение личного состава, флаги, много гражданских, среди которых и дети. Все встречают своих родных, возвращающихся с войны.
— Паша, не торопись выходить, — тихо в эфир говорит Марик.
— Отставить разговоры! — громко осаживает его Гнётов.
Мда, сейчас и правда Менделю будет не особо радостно. Однозначно среди этой толпы есть его настоящая семья, которая вполне могла узнать про роман на стороне. Может и Алёна Буянова тут как тут.
Выключил двигатель и стал отстёгиваться от подвесной системы. Одновременно смотрел по сторонам и заметил, что на аэродроме много новых самолётов, строящихся укрытий и строений. Расширение нашего полка налицо.
— Как долетели? — весело спросил молодой техник, которого я видел впервые на нашем аэродроме.
Низкого роста, губастый и с маленьким «пушком» волос под носом. Откуда только он появился? Наверное, мне непривычно, что не Дубок меня встречает после полёта.
— Всё хорошо. А ты… — решил спросить я у техника, но он меня опередил.
— Сержант Бубко, первая эскадрилья, — представился он, поднося руку к головному убору.
— Без гимнастики, брат, — сказал я, снял перчатку и протянул ему руку, которую он не торопился пожать.
— Это… у меня руки после циатима, — неуверенно сказал Бубко, спрыгивая со стремянки и пропуская меня из кабины.
— И что? Как будто у меня чистые, — улыбнулся я и, уже стоя напротив техника, снова протянул руку для приветствия.
— Ну, ладно, — радостно улыбнулся Бубко и поздоровался со мной. — Мне сказали, что я теперь ваш техник…
— Не ваш, а твой. А что с Елисеевичем? — спросил я.
— Не могу знать. Тут перевооружение идёт очень быстрыми темпами, — махнул рукой вдоль стоянки Бубко, где уже красовались и Су-25, и Су-17, и МиГ-23.
— Понятно. А нас на 29е пересадят, значит? — спросил я.
— Так точно. Мы уже успели переучиться. К нам сюда из Липецка и Подмосковья люди приезжали. Показывали, рассказывали, зачёты принимали… лояльно, конечно, — застеснялся Бубко.
