Значит, у Игоря под рукой оказался другой инструмент, который это сделал.
Даша?
Пальцы зашевелились, как будто в поисках смартфона. Как будто в тумане блуждаю. Сижу в ледяных чертогах разума и пытаюсь из осколков собрать слово.
Хоть какое-нибудь.
Впрочем...
Ну и что, что я не знаю, куда делись все эти люди? Если мне не попалось информации о них в будущем, это вовсе не значит, что они все трагически погибли, умерли при невыясненных обстоятельствах или пропали без вести. Может просто...
Тут я на себя разозлился. Что именно «просто», а, Жан Михалыч?
Или во мне заговорили кровно-родственные связи с Игорем, и я пытаюсь про себя его выгородить? Твою мать, да я же знаю про его жизнь все!
Так почему же я до сих пор продолжаю надеяться, что его еще можно как-то изменить? Что это он не с самого начала был отморозком, это его злой дядя Прохор испортил!
Я шепотом выругался матом.
Полегчало.
И даже вроде как забрезжило в голове какое-то подобие плана дальнейших действий.
Я потер кулаками глаза, взял чайник, набрал в него воды и поставил на плиту.
Надо перестать крутить эту карусельку в голове, попить чайку с печеньем и лечь спать. За ночь мысли утрясутся, встанут на свои места, вот тогда и выводы буду делать.
Проснулся я до будильника и успел выключить его до того, как он заголосил на весь квартал. Сварил себе кофе, намазал бутер маслом, предусмотрительно оставленным с вечера в тепле. Открыл книжку Конан Дойля.
Без пятнадцати восемь натянул пальто и вышел из дома. До работы мне тут два шага, без всякой толкучки. Хорошо все-таки, когда не приходится ездить. Если бы не воздух этот кошмарный, то идеальный был бы район...
Я распахнул дверь в редакцию и замер на пороге.
На месте Антонины Иосифовны сидел незнакомый мужик. В сером костюме, шея затянута галстуком так, что кажется, он собирался на нем повеситься, темные волосы гладко зачесаны на пробор. И выражение лица такое, будто у него под носом что-то протухло.
— Ну что вы встали на пороге? — сказал он, подняв на меня глаза от стола редакторши. — Вы же на работу пришли? Входите, давайте знакомиться.
Глава двадцать шестая. Больше никакого рок-н-ролла...
«Нда... Не повезло нам...» — думал я, слушая монотонный монолог нового главного редактора. Он сказал, что зовут его Сергей Семенович Торопыгов, что раньше он возглавлял дальневосточное отделение газеты «Красный флот». Что сюда его перевели по состоянию здоровья. Что он очень недоволен тем, как у нас поставлены дела. Плохо поставлены. Развели бардак. Предыдущий редактор относился к своим обязанностям наплевательски. Но теперь он, Сергей Семенович Торопыгов, это непременно исправит.
Тут открылась дверь, и в редакцию влетел запыхавшийся Семен.
— Ребята, там такое произошло! Просто атас! — с круглыми глазами воскликнул он. — Ой. А вы кто?
Сергей Семенович смотрел на Семена немигающим змеиным взглядом. Тот заметался, будто этот самый взгляд его приколок к косяку, как булавка бабочку. Он посмотрел сначала на Эдика, потом на меня, потом на Дашу.
Потом взгляд его вернулся к Сергею Семеновичу, который стоял перед монтажным стендом, где, как ему казалось, его лучше всем видно.
— Я спортивный обозреватель, Семен Колпаков, — пролепетал Семен.
— Ах вы вы кто... — Сергей Семенович посмотрел в свой журнал. — Вы числитесь в газете внештатным корреспондентом. Согласно новому графику, вы обязаны появиться в редакции во вторник с девяти до десяти ноль-ноль. Сдать материалы объемом сто пятьдесят строк. А в остальное время должны находиться на рабочем месте, согласно штатному расписанию. Вам все понятно?
— Ээээ... ааа... — Семен опять заметался, в глазах его не просто читался, а прямо таки светился ядовитым неоновым светом вопрос, который он не решался задать вслух. «Что за херня происходит?!» и мольба «Можно вернуть как было, пожалуйста...»
— У вас есть какие-то вопросы, Семен? — холодно спросил новый главный редактор.
— Нет, — буркнул Сеня и спешно ретировался.
Дверь захлопнулась. Я спешно попытался отделаться от ощущения, что это была не привычная плохо подогнанная редакционная дверь, которую чтобы открыть приходилось чуть приподнимать. А неподъемная и непрошибаемая дверь тюремной камеры.
А наш новый главный редактор продолжил свой монолог. Он сообщил, что избавился от корректора, поскольку считает, что если кто-то из нас не способен писать без ошибок, и за ним требуется приглядывать, это означает профессиональную непригодность. И что с этого момента у нас появится график «проколов и косяков». Мера временная, потому что ему, Сергею Семеновичу, надо оценить потенциал вверенного ему коллектива. Кроме того, он убежден, что штат нашей многотиражки непомерно раздут. И как минимум один штатный сотрудник здесь лишний. А то и два. И вообще он убежден, что материалы газеты должны писать рабкоры. И именно с ними, судя по документам, с которыми он успел ознакомиться, работа у нас велась из рук вон плохо.
— С этого дня каждый из вас должен будет отмечать время своего прихода в редакцию и время своего ухода из нее, — Сергей Семенович потряс тетрадкой, на обложке которой печатными буквами было написано: «ЖУРНАЛ УЧЕТА РАБОЧЕГО ВРЕМЕНИ».
— Что, и когда в туалет ходим, отмечаться? — ухмыльнулся Эдик,
— Несомненно, — утвердительно кивнул новый редактор. — И в туалет, и в столовую, и на перекур, и по рабочей надобности. Все ваши перемещения должны быть зафиксированы. Далее... — он обвел немигающим взглядом кабинет и уставился на подоконник. Туда, где стоял наш чайник, пакет с печеньем, вазочка с карамельками и прочие чайные вкусности. — От этого безобразия нужно немедленно избавиться. Для вас организовали полноценное питание в столовой, еда на рабочем месте недопустима.
Он говорил, гововорил и говорил. В подробностях расписывал наше светлое будущее в условиях соблюдения графика и трудовой дисциплины. О том, что так и только так мы сможем вывести газету на достойный уровень и искоренить разгильдяйство.
А наши лица становились все грустнее и грустнее.
Он заклеймил позором прическу и яркую рубашку Эдика. Потребовал, чтобы уже завтра тот явился на работу в подобающем виде. Потом сфокусировал внимание на джинсах Даши.
— Наша легкая промышленность выпускает достаточное количество одежды, чтобы не нацеплять на себя тряпки иностранного производства, — скзаал он. — В свободное от работы время вы можете одеваться как хотите, но на работу извольте являться нормальной одежде.
Когда он наконец-то замолчал, в редакции повисла гробовая тишина. Кажется, даже лампы дневного света под потолком перестали жужжать «не по уставу». Чтобы новый редактор не призвал их к порядку и не потребовал жужжать в строго определенной тональности.
— Есть вопросы? — сказал он и еще раз обвел нас плотоядным змеиным взглядом. — Нет вопросов. Очень хорошо. На этом совещание окончено, можете приступать к своим прямым обязанностям.
Он вернулся за свой стол и продолжил ревизию стола Антонины Иосифовны.
«Ничего себе, перемены...» — подумал я, утыкаясь носом в свою тетрадку. Похоже, Антонина вчера уже знала, что ее уволят. Просто нам ничего не сказала. Наверное, чтобы не расстраивать. Или ей не хотелось говорить о причине этих кадровых перестановок.
Друг на друга мы почти не смотрели. Не знаю, какие чувства испытывали остальные, но лично у меня доминировала досада. Наша многотиражка была отличным местом с очень классной атмосферой. Здесь было здорово и работать, и просто находиться. А сейчас...
Сейчас даже не знаю.
Уволить молодого специалиста, то есть меня, было довольно сложно. Но можно.
И этот наш новый редактор как раз сейчас принялся развешивать и раскладывать по редакции инструменты, которые ему могли в этом вопросе помочь.
Вряд ли, конечно, он прямо сходу задался целью меня изжить, но он ясно дал понять, что нас много. И кого-то он обязательно уволит. По результатам соревнования в профессиональных качествах.
