Сознание вытянуло в трубочку, отдалив от точки зрения на десятки и сотни километров. Вдали виднелась точка жёлто-серого цвета, бывшая моим взглядом на пол пещеры из моих же глаз. Стенки трубки серого цвета облепило чем-то чёрным, склизким и маслянистым.
Потом добавилась боль. Всеобъемлющая. Она была и всюду, и нигде, и разрывала каждую мысль на миллионы клочков, и вновь скалывала их воедино в неправильном порядке.
Потом пришла тьма.
Потом пустота.
Потом ничто.
Всё стало откатываться назад. В пустоту вернулась тьма, чтобы уступить место боли. Она сформировала из себя стенки трубки, облепленные чёрной смолой. Вдали показалась точка жёлто-серого цвета, она быстро приближалась.
— Ха-а-а, — я вдохнул. В сформировавшиеся лёгкие поступил воздух. Слышалось биение сердце. Кожа чувствовала тепло. Глаза смотрели на серо-жёлтый пол пещеры.
Я осознал себя в новом теле. Я чувствовал новое тело.
Взгляд поплыл, погружаясь во тьму.
Внимание, изменение формы Вашего тела завершено
Внимание, благодаря достижению «???» сокращено время до повторного использования основного свойства достижения «Двуединый»
Время до повторного использования:
365 дней
364:23:59:59
364:23:59:58
— Как, год? — было последним и единственным, что я успел подумать, прежде чем сознание покинуло меня.
Глава 8
Сколько я бессознательно валялся в пещере — сложно сказать. Голова болела, распираемая чем-то изнутри. А ещё было такое противное чувство, словно я находился не в своём теле. Будто моё «я» выгрузили из тела как компьютерную программу, а потом впихнули в кучу навоза — по-другому я себя не ощущал. Где мои лапы, крылья, хвост? И ещё это зрение: хоть и чёткое, и даже из двух глаз, но я не видел своего носа.
Я попытался вздохнуть, но боль в боку обожгла сознание. Похоже, я упал на острый камень и сломал ребро, но не мог подвигаться и проверить это.
Стоило почмокать губами и провести языком во рту по зубам — как меня чуть не вырвало. Какая же это гадость, не иметь вытянутой морды и без клыков. Обычные зубы — это… мерзость. Я подвигал челюстью, и меня вновь чуть не стошнило, ведь маленькая челюсть — это крайне неудобно. Ей же не напиться, даже если утопиться.
Попытка пошевелить хотя бы пальцами не увенчалась успехом. Пришлось начать с малого — с век. Глаза пересохли, будто в них высыпали ведро песка, и лишь спустя минут пять резь и сухость исчезли.
Постепенно слабость медленно отступала. Я смог двигать шеей и попытался поджать голову, явно лысиной чувствуя неровный пол пещеры. И было что-то ещё, непонятное. Словно на голове остался роговой отросток, он шкрябал по камням, отчего вибрация давила на мозг и меня укачало. Пришлось закрыть глаза и отдышаться. Стоило их открыть, как степень отвращения к самому себе унеслась в космос.
Я стал морской губкой. Морщинистой морской губкой. Сухой морщинистой морской губкой. Старой сухой морщинистой морской губкой… Гадость, мерзость, фу-фу-фу!
Кожу рук покрывали морщины, а сама кожа приобрела противный цвет: то ли розово-серый, то ли морковно-серый. С такой внешностью собрать гарем выйдет лишь в доме престарелых, но с условием, что там дедушек не будет, иначе меня затмит своим неотразимым видом даже самый дряблый маразматик.
Всё же одна причина для радости нашлась: на внутренней стороне ладоней не было морщин. Но… Ну нет морщин и нет, чему тут радоваться?
Постепенно сжимая и разжимая пальцы, получилось вернуть подвижность сначала ладоням и кистям, потом локтям, затем пошли плечи, и уже через минуту я двигал верхней частью тела. В этот момент я был похож на приколотую к столу гусеницу — но плевать.
Следующими я размял ноги, и уже хотел было встать. Но понял — я забыл, как вообще пользоваться двуногим телом. Надо же выпрямиться на двух ногах, притом без хвоста или другого баланса. Не, эволюция точно пошла по кривой дорожке. С четырьмя ногами же проще… но и быть кентавром тоже не самое приятное удовольствие.
Наконец, более-менее составив план действий — я приготовился перевернуться на живот, а потом встать на четвереньки. И стоило перевернуться, как моя догадка подтвердилась наполовину: я действительно упал рёбрами на небольшой камень. Спасибо, что обошлось без перелома.
— О-о-о! — протянул я ртом от удивления. — О-о, у-у-у! У-у, у-у-у, у-у-о-о!
Я старательно изображал неандертальца не зная, как ещё выразить распиравшие меня эмоции. Сложно говорить ртом тому, кто привык общаться лишь мыслеречью. Да и вопрос «Как говорить» сам по себе вполне непраздный.
— Хо-о, — протянул я, придя к окончательному выводу. Многими испытаниями грозило мне будущее: как неприятными и грозными, так удобными и даже счастливыми.
Действительно, мне было о чём думать и чему удивляться. Ведь когда я наконец опёрся на ладони и смог немного подогнуть колени — голова невольно опустилась, чтобы осмотреть живот. И я видел «это». Что-то, что своими размерами явно не принадлежало миру сему. Огромная палка докторской колбасы, которой впору дрова колоть. Нефритовый не стержень, а карданный вал от самосвала. Просто широченная труба от теплоцентрали, доходящая мне чуть ли не до колен.
Вдоволь налюбовавшись срамным удом — я стал постепенно выпрямляться, но вестибулярный аппарат то и дело вёл сознание в сторону. Пришлось сначала сесть на колени, и только тогда получилось выпрямить спину и немного отсмотреть себя.
Всё тело покрывали морщины. Они были везде: живот, бока, ноги, руки, спина. А вот на голове было что-то странное, но это не острые уши как у равнинного эльфа. Казалось, мои роговые отростки уменьшились, всё также идя по голове тремя рядами: один ото лба к затылку по центру и по бокам ещё по ряду. Я насчитал шесть отростков в каждом: намного меньше, чем было раньше. На всякий случай потрогал шею и спину — там отростков не было, как и волос на голове. И это странно, так как у мамы волосы-то были. Может быть, они ещё отрастут и превратятся в шикарную и густую шевелюру.
После третьей попытки встать на обе ноги я понял, что быстрее кожу на ладонях рассеку от постоянных падений. Следовало поступить мудрее, и вскоре я подполз на четвереньках к стене. Колени болели нещадно. Пол в пещере хоть и был ровным относительно горизонта, но вот сама поверхность очень даже ребристая. Частенько попадались острые выступы и лишь чудом повезло обойтись без царапин, но рано или поздно я точно изуродую себе ноги.
Зато сейчас, стоя на коленях лицом к стене и упершись в неё руками — я чувствовал, что смогу многое. Я даже не упал, когда поднялся во весь рост. Но моё сознание всё равно хотело улететь в трубу: меня шатало и укачивало, а точка зрения в единожды вообще перевернулась, поменяв местами верх и низ.
Вскоре всё пришло в норму. Придерживаясь обеими руками за стену, я медленно направился к выходу. Практически не поднимая ступней и старательно распинывая камни с пути, добрался до лежащего недалеко от прохода чёрного полотна. Когда в припадке носился по пещере — не посмотрел, какая на улице погода. Полотно уж точно пригодиться, а уж если там зима, то… что-нибудь придумаю.
Когда я добрался до полотна с вышитым золотым рисунком и накинул его на плечи как плащ — то понял, что зря охал, ахал и угукал. Всё решала точка зрения и расположение тела. Карданный вал уже не казался огромным, а лишь достигал половины бедра. С одной стороны — обидно, а с другой — спасибо большое, всяко легче будет.
Придерживая левой рукой импровизированный плащ, а правой держась за стену — я медленно направился к метровому тоннелю между пещерами и входной пещере, выход из которой ярко освещался солнцем, утопая в белом цвете непроглядной стеной. Сквозь неё я не видел, пока не встал на порог, границу, между пещерой и склоном горы.
— Нэ-эм, — я медленно спустился на колени, а потом и вовсе сел на пятую точку, завернувшись в полотно и прячась от ветров. Даже пришлось зажмуриться, пока новые глаза не привыкли к солнечному свету. Чтобы как следует осмотреться.
