Всё-таки свой транспорт — вещь необходимая. Покупка автомобиля, даже какого-нибудь старого и поддержанного, пока совершенно недостижима. В это время машины своей смертью не умирают, их передают по наследству из поколения в поколение, а особо возрастные особи подолгу реанимируют перед каждой поездкой в гараже, проводя там сутки напролёт, как в своего рода мужском клубе.
Так что пока не только автомобиль, но и даже приличный мотоцикл я себе позволить не могу. Мопед — другое дело. Бензин он не ест, а словно нюхает, чинится на коленке, при этом экономя кучу времени и сил.
Я прощаюсь с Жендосом, договорившись о том, что завтра он поможет мне со съёмками.
— Ну, Алик, — крутит он головой недоверчиво, — неужто ты, редакторшу всё-таки уболтал?
— Смотри, не брякни ей чего-нибудь завтра, — показываю ему кулак. — Она — дама впечатлительная, надумает себе чего-нибудь и запорет нам всю съёмку.
— Я — могила, — Женёк делает жест, застёгивая губы на замок и выбрасывая ключ. — Да и, в конце концов, мы же с тобой профессионалы, — пыжится он.
— Вот-вот, — хлопаю его по плечу, — не забывай об этом. Дело фотографа не только на кнопку нажимать, но и с людьми работать.
На следующее утро я, бросая камушки в окошко, выкуриваю из дома заспанного Жендоса.
— Зачем в такую рань-то? — интересуется он.
— Солнце правильное, — коротко поясняю я.
— А, ну тогда, конечно.
Он давит в себе глубокий зевок, глядя на розовый солнечный диск, поднявшийся над горизонтом, с плохо скрываемой ненавистью.
— А куда мы идём-то?
— Уже почти пришли, — говорю. — Марину Подосинкину мы встречаем.
Няша-редакторша уже меряет шагами асфальтовую площадку для торжественных линеек прямо возле здания нашей школы и поглядывает на крохотные наручные часики.
Одета она в точности, как вчера: спортивные шортики, маечку-олимпийку с небольшим воротничком и лёгкие теннисные туфли. Светлые кудри подхвачены синей лентой.
— Привет, ребята! — бодро заявляет она.
Женька при виде неё впадает в ступор.
— Привет, — говорю я. — Ты ведь знакома с Женей Ковалёвым? Это мой одноклассник и лучший друг. Мы с ним хлам в нашей редакционной фотолаборатории разгребали, помнишь?
— Хмм… — выдавливает из себя Женька, явно потерявший дар речи.
— Кажется, знакомы, — кивает Подосинкина. — Я — Марина.
— К-хм… — также краснея, повторяет он.
— Ну, что, пошли? — спрашивает она меня.
— Пойдём, — соглашаюсь. — Чего тянуть-то?
Глава 25
— Ветров! — Подосинкина от возмущения даже ножкой топает. — Ты кем меня вообще считаешь⁈ Я серьёзный человек, главный редактор, между прочим! С какой радости я тебе буду тут на скакалке прыгать? Я даже забыла, как это делается!
— Марина, ты в курсе, что пишут прогрессивные советские психологи? — говорю, — в каждом человеке есть внутренний ребёнок! Подавлять его опасно, портится цвет лица и появляются ранние морщины.
Марина сердится, но к аргументу прислушивается. Любая девушка боится ранних морщин, даже если она комсомолка.
— Ты где такое слышал? — таращит глаза Женька совершенно невовремя.
— В журнале прочитал.
— А-а-а… — вспоминает он «кодовое обозначение» появления у меня совершенно неожиданных знаний.
— Внутренний ребёнок… — вздыхает Марина. — Давно я с ним не встречалась.
Вид у Няши действительно пришибленный грузом забот и ответственности. Поэтому я и не стал устраивать фотосессию на рабочем месте или в некой условной «нейтральной обстановке».
У себя за редакторским столом Подосинкина тут же натягивала «правильное» выражение лица, мигом прибавляя себе лет пять к тому, что значилось в паспорте.
Ей хотелось выглядеть солидно в окружении возрастных сотрудников. Или, возможно, Няша неосознанно копировала героинь советского кино на руководящих должностях.
Для газетной полосы такое фото бы подошло, но уж точно не для моей будущей выставки.
Мне хотелось показать Марину Подосинкину настоящей. Человеком, а не функцией. Поэтому я и притащил её сюда, несмотря на все протесты.
Прямо за зданием школы построенным в форме буквы «П» с ножками, торчащими в обратную сторону от фасада, располагается берёзовский стадион.
Звучит это куда громче, чем выглядит на самом деле. Футбольное поле, заросшее разнотравьем и пестреющее белыми точками ромашек и розовым клевером.
Пара металлических ворот без сеток. Асфальтированная беговая дорожка по кругу, с расчерченными белой краской отметками на тридцать и шестьдесят метров и яма с песком для прыжков в длину. Вот, пожалуй и всё.
Именно здесь неизменно проходили уроки физкультуры у моих одноклассников, а я впервые оказался, когда Коля Степанов позвал меня после одной из пробежек «покрутиться на турниках».
Тогда то я и присмотрел эту локацию для будущей фотосессии. Ведь, помимо всё тех же свежевыкрашенных турников и брусьев тут присутствовали чудесно антуражные трибуны, состоящие из нескольких рядов ярко-голубых скамеек, уходящих вверх небольшим амфитеатром, стенд со схематичными значками видов спорта и лозунг «Мы хотим всем рекордам наши звонкие дать имена», как вишенка на торте.
Спортплощадку недавно капитально отремонтировали, и, очевидно, чтобы подольше сохранить «товарный вид», всех неорганизованных любителей физкультуры отсюда гоняли.
Так играть берёзовским пацанам на школьном футбольном поле было категорически запрещено «чтобы траву не вытаптывали», поэтому все баталии проходили на большом лугу за чертой посёлка возле пляжа.
Даже нас с Николаем с турников попыталась выставить строгая школьная сторожиха, и, только разглядев младшего лейтенанта поближе, удалилась, бурча себе под нос что-то вроде: «во всём должОн быть порядок…».
Зато сейчас, невытоптанное поле поражало травяным буйством, а в самом его центре паслась на привязи белая коза, с элегантной мушкетёрской бородкой и оловянными глазами.
— Ой, какая симпатичная, — первым делом заявляет Подосинкина, — интересно, её можно погладить?
— Я бы не советовал, — отвечает осторожный Женька, — это Семёновой бабки коза, у неё глаз недобрый.
— У козы или у бабки? — интересуюсь.
— У обеих, — хмурится Жендос.
Совместными усилиями, Подосинкину удаётся отговорить от лобызания с козой. Как все сугубо городские жители, она хоть и прожила в Берёзове уже два года, не перестаёт умиляться домашней живности.
Сельские смотрят на всё это куда более прагматично, стараясь к будущим супам и котлетам излишне не привязываться.
Утреннее солнце действительно было мягким, резких теней не давало, так что Женька был мне нужен в основном не как осветитель, а для перетаскивания инвентаря. «Ограбив» прошлым вечером наш тренировочный зал, я прихватил с собой скакалку, пару маленьких килограммовых гантелей и алюминиевый обруч.
«Лепить» из Подосинкиной спортсменку я не собирался. В моей фотосессии она была задорной активисткой физкультурницей. Именно в этом образе её наивный и непоседливый характер удивительным образом проявлялся.
Словно она, как старательная отличница заучила все остальные роли, а вот как правильно играть эту — не знала.
Вот только сегодня у Няши всё валится из рук. Скакалка запутывается на втором прыжке. Металлический обруч, который легкомысленные буржуйские фифы в нейлоновых купальниках и гетрах называют хула-хупом, звеня спадает с её талии.
Она раскручивает его снова, опять безрезультатно. Злится на себя, потом на меня, за то, что втравил её во всю эту авантюру.
Я понимаю, что Мариной что-то не в порядке. Впервые с момента нашего совместного полёта в редакцию «Знамени Ильича» я наблюдаю блондинку в столь растрёпанных чувствах.
Инстинктом чую, что фотосессию стоит отложить. Но это почти наверняка означает «никогда». Почуяв слабину, Марина в следующий раз отвертится от моих условий. Да и обидно так просто сдаваться, даже не попытавшись исправить ситуацию.
— Жень, — спрашиваю, — ты не в курсе, магазин уже открылся?
