— Я не… могу… Закончи уже! — кричит Вера.
Я перехожу на максимальный режим, будто переставив свой рычаг управления двигателем ниже пояса в соответствующее положение. Вера продолжает шептать моё имя, но я ещё держусь, чтобы не сорваться в штопор удовольствия.
Ещё немного и мы вместе окунёмся в омут сладострастия, и от этого на меня накатывает новая волна экстаза. Я буквально лечу навстречу своей любимой. Перевожу себя на форсированный режим. Терпеть уже сил нет, и нет желания…
Мы оба финишируем и, ловя амплитудные колебания своих тел, погружаемся в объятия друг друга.
Съев всё мороженое и выпив пару кружек чая, Вера уговорила меня слегка нарушить предполётный режим и пойти погулять вечером. При свете солнца во Владимирске в июне это не самое приятное занятие, а вот после заката вполне терпимо. Всего-навсего 30° тепла.
— Пойдём. Тут кое-что поменялось, пока тебя не было, — сказала Вера и повела меня на мемориал погибшим лётчикам-испытателям.
Народу здесь гуляло в это время много. Среди них я обнаружил и Колю Морозова. Он что-то «пел» на ушко какой-то девушке, сидя вразвалочку на скамейке. Представительница прекрасного пола была явно в восторге от такого внимания со стороны красавца Коли.
— Родин, ты какими судьбами? С сестрой гуляешь? — спросил Морозов, вскочив со скамейки.
— Нет, с девушкой, — поправил я его. — Завтра на работу рано идти, не забывай.
— Конечно. Только у нас ещё много дел с… неважно, — улыбнулся Морозов и снова подсел к своей пассии.
Вера с пренебрежением посмотрела в сторону моего коллеги и не смогла удержаться от комментариев.
— Вы в школе испытателей, однозначно, хотите ему морду набить, — сделала она вывод после знакомства с Морозовым.
— У многих такое желание возникает, — улыбнулся я, и мы пошли дальше по аллее к мраморным стелам с именами погибших в разные годы лётчиков-испытателей.
Странное ощущение, но я будто почувствовал в себе своего реципиента. Будто он сам читает эти имена на стелах и ищет кого-то.
— А что ты мне хотела показать здесь? — спросил я.
— Смотри, — сказала Вера и показала на имя одного из погибших лётчиков.
«Сергей Владимирович Родин, капитан, орден Красного Знамени (посмертно)» — гласила свежая надпись на стеле.
Внутри было ощущение, что я вот-вот должен расплакаться. Вот только это будто не мои чувства, а реципиента. Хоть я и не знал отца настоящего Родина, он тоже оказался для меня не чужим человеком. Всю свою новую жизнь в Советском Союзе я то и дело чувствую присутствие имени Сергея Родина — старшего и его влияния на мою судьбу.
Возможно, именно сейчас этот круг замкнулся, и Родин-старший спокойно занял своё место «в небесном полку невернувшихся». Дальше всё зависит только от меня. И как-то пусто сразу стало…
— Ты чего? — спросила Вера, когда я тяжело вздохнул.
— Что-то в груди… Будто легче стало, — ответил я.
Может, этого и хотел мой реципиент, чтобы имя его отца было высечено на этой стеле. Теперь он спокоен.
Наутро всё как и всегда. Прибыли на службу, предполётные указания и ожидание своего вылета. Брилёв решил сегодня с нами закончить все вопросы и отпустить в Циолковск. Оттуда его уже и так подгоняют.
Мы выполнили с ним первый вылет — несколько полётов по кругу и предоставили самолёт Зучкову, Морозову и их остальному экипажу.
После обеда, меня и ещё двух штурманов, Брилёв повёл на 43 борт, на котором мы вчера летали. Я не забыл, что обращал внимание техников на странную работу сигнализации выработки баков.
— Фазилыч, как аппарат? — спросил Валентин Иванович у инженера.
— Всё норм. Лампа мигала. Лампу поменяли. Лампа в строю! — весело произнёс Фазилович. — Надолго сейчас летите? — спросил он у меня.
— Маршрут и зона. Часа полтора нас не будет, — ответил я, надевая шлемофон.
— Покемарить успею. Ну, всех благ, — пожелал нам удачи инженер и пошёл в небольшое строение напротив нашего самолёта.
Произвели запуск и медленно порулили на предварительный. В процессе руления, Брилёв предупредил, что сегодня даст мне больше заданий. А ещё, посмотрит, как я захожу на посадку.
— Понимаю, рано. Подстрахую, если что, — сказал Батя, когда нас осматривали на техпосту.
На взлёте проблем не возникло. Всё же, он попроще посадки. Тем более что я его уже отработал сегодня в первом вылете.
— Занимаем 1000 метров и курс во вторую зону, — сказал Брилёв и я, доложив группе руководства полётами, что отвернул в левую сторону.
Не спеша, набираем высоту над Волго-Владимирской поймой. Большое число маленьких островков, зелёные травянистые берега, а слева — сам Владимирск.
Ни с чем не передаваемое ощущение! Хоть это уже не первый полёт во Владимирске, но только сейчас я обратил внимание на свой родной город сверху. Скромный, небольшой, но не менее родной от этого.
Вон площадь Ленина, рядом с которой и девятиэтажка Веры.
— Задумался? — спросил у меня Батя.
— Никак нет, — ответил я. — Сосредоточен.
— Второй разворот, отход на маршрут в зону, — сказал штурман Роман.
Руководитель полётами дал нам разрешение на отворот в зону, и я отклонил штурвал влево.
Не сразу я привык выполнять двойное движение органом управления. Чтобы не раскачивать Ту-16, необходимо выполнять основное движение и вспомогательное, соблюдая небольшую паузу между ними.
— Уже и момент двойного движения поймал. К «туполевцам» пойдёшь после окончания школы? — спросил Батя.
— Надо поступить ещё, — ответил я, выравнивая самолёт по курсу.
На высотомере 650 метров, скорость 450 км/ч. Отчего-то меня дёрнуло проконтролировать топливомер и насосы топливной системы. Ведь там же что-то исправляли вчера.
Лампы насосов первой и второй группы баков погасли. Следом и третья с четвёртой группой.
Приплыли!
— Командир, топливоподкачивающие насосы, — сказал я по внутренней связи.
— Вижу. Управление взял. Возвращаемся. Обороты? — запросил Брилёв.
— 4000. Больше нельзя, — сказал я, держа правую руку на рычагах управления двигателей.
— Знаю. Высота?
— 550, командир. Можем сесть. Самолёт был не полностью заправлен, — подсказал штурман.
— Грачёвка, 010й, отказ насосов. Нужна экстренная посадка, — доложил Брилёв руководителю полётами, и тот сразу же начал разгонять в стороны все самолёты над аэродромом.
— Полоса будет свободна. Шасси, механизация контроль, — громко сказал руководитель.
— Второй, помогай с управлением. Тяжело идёт, — сказал Батя.
Похоже, что и в системе управления какие-то неполадки. Я взялся за штурвал и почувствовал, что он слишком трудно отклоняется.
Начали выполнять разворот в сторону аэродрома. Курс посадки 298° более хорош в этом отношении — на предпосадочной прямой нет населённых пунктов, а только степь.
— Аккуратнее, — с натугой говорит Брилёв, которому, как и мне, очень сложно бороться с тяжёлой машиной.
— Выходим на посадочный курс. Высота 500, — доложил штурман.
— Нормально, нормально! — говорит Брилёв, и я уже вижу перед собой серую полоску взлётно-посадочной полосы.
Но рано я начал расслабляться.
— Левый двигатель встал! — доложил я, почувствовав, что самолёт потянуло в сторону, а обороты двигателя начали падать.
— Встречный запуск! — командует Батя.
— Правый встал! — доложил я, и уже никакой из запусков нам не поможет.
Высота 450 метров и самолёт валится в степь.
Глава 25
До полосы слишком далеко. Нам не хватит высоты, чтобы спланировать на бетон. Хоть мы и успели выпустить шасси.
— Нормально, нормально… — продолжает твердить Брилёв, но особой уверенности мне его слова не придают.
— Высота 450. Катапультируемся? — задал вопрос штурман-оператор по внутренней связи.
С такой высоты шансов у них выжить нет. На Ту-16, штурмана катапультируются вниз, а у нас уже выпущены шасси. Ребят просто размотает под фюзеляжем.
— Люки сбросьте! — громко сказал по внутренней связи Роман, который уже притянулся ремнями и занял положение для катапультирования.
