его полиции.
— Полиция живёт по кодексу рф, а не по пацанскому.
— Ну, он же наркоман. Его бы всё равно упекли.
— У него обеспеченная семья. Его бы выкупили.
Овечкина опять вздыхает, то и дело поглядывая в навигатор. Остаётся всего ничего по сравнению с тем, что я уже преодолел.
Я молюсь на то, что нас там уже ждёт наряд и Лерка, закутанная в уютный тёплый плед.
***
Я выбрасываю пятый по счету бычок и выхожу из машины. Ни намёка на полицию поблизости, даже мигалок не слышно. Но здание комплекса видно хорошо, а ещё хорошо видно тачку без номеров, припаркованную у этого же здания.
— Не ходи туда один! — Опуская окно, в который раз просит Овечкина, и голос её дрожит.
— Закрой машину, — отвечаю ей я, а сам двигаюсь к дверям.
У меня ни плана, ни оружия, нихуя. Сознание подсказывает, что это плохая идея. Но ноги сами несут к разрушенным сводам, и я поддаюсь первобытному желанию защитить то, что мне дорого.
Оттолкнув металлические незапертые двери, я проникаю внутрь. Двигаюсь вдоль стены в поисках места, где лучше всего слышно. Но никаких признаков жизни на первом этаже нет. Я понимаю это, поэтому брожу по комнатам и коридорам в поисках пожарной лестницы. Должно же быть хоть что-то, что приведёт меня в подвал. Стены здесь херовые. Дохера песка и всего один шлакоблок. Я догадался об этом ещё в первый раз, когда заметил, как стена крошится каждый раз, когда я слегка на неё надавливаю спиной.
Это хорошо, ведь благодаря этому я могу слышать каждый чих, но и каждый чихнувший может услышать меня, особенно если напряжёт слух. Так что я стараюсь идти как можно более медленно и скрытно, таким образом добираясь до лестницы.
Я спускаюсь вниз не касаясь перил. Иногда что-то хрустит под ногами, потому что чем ниже я спускаюсь, тем меньше света. Хуева заброшка.
Ещё через пару шагов я начинаю слышать тяжелое дыхания. А потом кто-то начинает задыхаться, будто слишком долго пробыл под водой. Потом кто-то говорит, кто-то, кого я не вижу, но по-настоящему ненавижу:
— Умничка, — это звучит так слащаво и отвратительно, что меня тянет блевать. Хотя блевать мне не чем. Я нормально не жрал уже около суток. — Полежи пока, ладно? Папа скоро вернётся.
Хлопает дверь, начинают разлетаться шаги. Я осознаю, что этот уёбок поднимается по той же лестнице, на которой сейчас стою я.
С титаническим трудом я даю заднюю и поднимаюсь на первый этаж, бросаясь за угол. А там опускаюсь на корточки и жду.
По лестнице наверх поднимается он... Серёга. В его руке блестит раскладной нож, а вдоль шеи с затылка стекают несколько капель пота. Я умоляю высшие силы, чтобы он съебался куда подальше. Но этот мудак очень долго стоит на последней ступени. Он нюхает воздух. Затем медленно выдыхает и ссутуливается, двигая в длинный противоположный коридор. Как только его фигура выпадает из моего поля зрения, я снова вползаю на лестницу и так быстро, насколько это возможно, спускаюсь вниз.
Потянув за дверную ручку, я вхожу в подвал. Это он. Это то место, где я очнулся чуть больше суток назад. Здесь пахнет сырым бетоном, плесенью и загустевшим отчаянием.
Я нахожу Леру сразу. Она лежит на полу в одном белье, всё ещё прикованная к батарее, мокрая до последней волосины. И судя по тому, что она не двигается, ещё и без сознания. Тело обмякло, глаза закрыты. Но видно, что она всё еще жива. Грудь поднимается и опускается.
Недолго думая я заныриваю внутрь помещения и подлетаю к ней.
— Лера, — шепчу настолько тихо, насколько это вообще возможно. — Вставай, — обхватив её маленькое плечо я трясу его и одновременно пытаюсь поднять Лерку с пола. Но Лерка реагирует не сразу. Лишь спустя несколько секунд она вздрагивает и с ужасом отползает от меня к стене, прижав к себе колени. В её глазах появляется животный страх, плечи трясутся то ли от озноба, то ли от нервов с адреналином — уже без разницы. Но как только она понимает, что я не отчим, её хрупкое тело слегка расслабляется. Она сипло спрашивает:
— Вы кто?
Засыхающая кровь собирается у неё под носом и вокруг рта. Её это, кажется, уже не беспокоит.
— Валера, — коротко представляюсь и протягиваю ей свою руку. — Я вытащу тебя отсюда, — и прислоняю палец свободной руки к собственным губа, умоляя её не шуметь. Потом я добавляю: — Но тебе придётся побыть приманкой. В последний раз, обещаю. Нужно выманить этого уёбка, а я возьму предмет потяжелее и вырублю его. Но сперва надо его выманить...
— Ладно, — шепчет Лера, шумно сглатывая нервяк со слюной.
— Я спрячусь за стеллажом, — говорю ей. — А ты покричи, чтобы он спустился. Лады?
Лерка медленно кивает. Я вижу, что это даётся ей с трудом. Тяжело сохранять хладнокровие, когда тебя трясёт как лист на ветру. Но сейчас я не могу её даже укрыть собственной одеждой.
Вместо этого я спешу занять позицию за одним из ближайших стеллажей. Пальцами делаю незатейливый жест, давая Лере понять, что уже можно шуметь. И пока та мешкает, я ищу тот самый тяжёлый предмет. Но выбор, честно говоря, невелик. Пара лёгких гирь, да матрасы. Матрасом особо не уебашишь, факт. А вот деревянной битой, что закатилась под стеллаж, огреть можно. Я вытаскиваю её и прежде, чем дверь откроется, замираю со своим оружием в руках.
Отчим Леры заходит в подвал с таким грохотом, будто он уже не тот дрыщ, коим я его запомнил. В нём теперь как будто больше ста килограмм каменных мышц, судя по топоту.
— Незачем шуметь, малышка, — заговаривает зубы это уёбище. — Там какие-то глупые люди приехали, — сообщает он, и у меня на мгновение перехватывает дух. Всё-таки заметил, сука. Я крепче сжимаю биту в своих руках. — Твои друзья? Ах, да, есть там одна девочка... как же её зовут? Может, мне с ней поступить так же, как я поступил с тобой? Давай-ка мы её рядом посадим. Будешь с подружкой. Не так скучно, верно? Но... — мне начинает казаться, что его голос звучит всё ближе и ближе, хотя шагов я не слышу. — Но что мы будем делать с твои
