Конечно, в боевой рубке флагманского «Идзумо» неизменно считали, что японские комендоры добиваются больше попаданий, чем враг, но бой затянулся, ожидаемых результатов не наблюдалось.
Камимура сохранял видимое спокойствие, хотя так и рвалось наружу! То брался за подзорную трубу, то косился на хронометр – 14:35, думал: «Если не утопить, то успеть повредить их до наступления темноты так, чтобы они стали лёгкой добычей миноносцев».
Общее руководство лёгкими силами, в том числе и миноносными отрядами, осуществлял контр-адмирал Уриу.
Пока же в основном вся эта свора держалась на правой раковине колонны броненосных крейсеров.
Уриу оценил ход противника с разделением и соединением крейсерской эскадры – в совершенно безнадёжную ситуацию русских вносились вероятности.
На дымы с востока контр-адмирал отреагировал с разумным опасением – послал в разведку отряд быстроходных дестроеров, подозревая от гайдзинов новую неожиданность. Впрочем, не исключая транзитного каботажного движения «Симоносеки – Цусима».
Командующего эскадрой пока решил не беспокоить и не отвлекать.
Отряд умчал, и вскоре с флагманского «Сиракумо», оборудованного станцией телеграфа, оповестили о приближении четырёх миноносцев противника… и намерении атаковать!
Уриу мог бросить против вдвое, втрое больше, но отправил на усиление лишь ещё тройку истребителей. В этот раз уже доложив Камимуре.
Командиру Первого отряда истребителей капитану 1-го ранга Асай что-то не нравилось в этой фланговой демонстрации – вражеские миноносцы, судя по густому обильному дыму, извергаемому из труб, шли максимально полным ходом, не щадя машины, – чёрным затянуло почти весь восточный горизонт. Передав донесение на флагманский крейсер, Асай решил воспользоваться ошибкой врага, слишком растянувшего свой боевой порядок, направив «Сиракумо» на ближайший крайний по фронту миноносец.
Все четыре дестроера Первого отряда устремились в атаку, «четыре» на «одного» – гарантированная победа!
Суммарная скорость сближения составляла примерно сорок узлов, время до начала боевого контакта исчислялось минутами, японский капитан 1-го ранга Асай лишь удивлялся, прочему противник не реагирует – не меняет строй, не сходится в более компактное построение, оставляя «собрата» на растерзание.
Всего через минуту его удивление дополнилось чем-то большим!
Силуэт боевого корабля, что выскочил из-за дымовой завесы, напоминал пятнистую акулу! С мостика «Сиракумо» из-за этих нанесённых на борта разводов камуфляжа сразу и не признали «Новик». В то время как русский быстроходный крейсер, вырвавшись вперёд, уже не шёл в прямую пересечку – вытянутый, стремительный, он чуть довернул, открывая углы бортовой артиллерии.
Флагманский японский миноносец слишком выпячивался вперёд, чтобы избежать первых залпов.
Не дело командующего эскадрой отвлекаться на судовые дела, для этого есть командир крейсера, его помощники, старшие офицеры.
Но пока управлял боем из боевой рубки флагманского «Идзумо», мимо уха и внимания контр-адмирала проходили все боевые эволюционные корабля.
Командир крейсера, желая увеличить вес залпа, балансировал на грани, при столь высокой волне вводя в бой орудия нижних казематов. До поры успешно. Но на одном из манёвров открытые орудийные порты обильно черпнули забортной воды. Дело усугублялось полученной ранее пробоиной по ватерлинии. Вот именно тогда к авралу докладов и распоряжений борьбы за живучесть добавилась принятая от миноносников, можно сказать, шокирующая телеграмма.
Когда Камимура, перебежав на левую половину рубки, вцепившись в подзорную трубу, до боли вжался в наглазник оптики, русские миноносцы уже прибрали ход, оттягиваясь назад. А из редеющей дымовой завесы проступили первые мачты, а затем и сами угрюмые абрисы броненосцев Рожественского… словно материализовавшийся ночной кошмар.
Первой их жертвой стал бронепалубный «Сума», которого Уриу бросил разобраться с лёгким «Новиком».
* * *
Атмосфера в боевой рубке «Суворова» взвинтилась до предела! Голоса офицеров в азарте порой неестественно фальцетили. Все уже прекрасно понимали – дело выгорело!
Вытянутый кильватер камимуровских броненосных крейсеров лежал впереди в курсовом секторе, дальномерщики отсчитывали последние кабельтовы до дистанции пристрелки, орудия заряжены, расчёты замерли в ожидании команды.
Растерзанный серией прямых попаданий подвернувшийся бронепалубник только добавил боевого восторга.
Этот общий подъём с какой-то намеренной едкостью остудил адмирал:
– Ни черта бы у нас, господа, не получилось, если бы не столь дрянная видимость по горизонту, и вообще дурная погода-балльность для японских миноносок и рыбаков, которые могли рассекретить наши броненосцы ещё вчера или позавчера! Впрочем, и сейчас не будем говорить «гоп», покуда…
– Господа! Каски! – С грудой железа, что тащили два матроса, в рубку явился минный офицер. – И стальные нагрудники нового облегчённого кирасного типа. Как приказывали.
Последовал разбитной ропот, вздохи от неизбежности адмиральской прихоти – господа офицеры по-прежнему изволили храбриться с усмешками и чванством.
Рожественский только бровью повёл – не перечить! А завозившись со своим облачением, будто только сейчас заметил стоящего в стороне «попаданца»:
– Это что ещё за явление?!
– Но как же? – Вздёрнул брови в фальшивом недоумении Тютюгин, тыча чем-то нелепым из дерева и коричневой кожи (замаскировал типа камеру). – Хроника боя… для истории! Репортаж веду!
Адмиралу помогали с застёжками, он ворчал, ему уже всё не нравилось… Досадливо отмахнулся, дёрнув рукой, как бы говоря «ин ладно, стоял в стороне, там и будь»:
– Но чтоб боевой работе не мешал, и… эти доспехи ланселотов тоже извольте напялить. Пуля, по Суворову, она – дура.
Кильватер шести броненосных крейсеров Камимуры следовал прежним курсом. Японский адмирал не предпринял каких-либо кардинальных эволюций.
Стало быть, выбор сделан. От этого и исходили – броненосцы перестраивались в строй пеленга с уклоном на румб влево, намечая вектор курсового схождения.
Сыпались показатели дистанции, артофицер корабля проговаривал данные орудийным комендорам. Флагманский артиллерист, завладев трубкой радиостанции, распределял цели.
Прерогатива на открытие огня оставалась за флагманом.
Жахнул пристрелочный.
* * *
По лицу Камимуры Хиконодзё ничего невозможно было сказать – оно застыло. Командующий японской эскадрой был просто парализован открывшимися похоронными перспективами, с несвойственной ему заторможенностью обдумывая варианты и шансы.
Офицеры продолжали озвучивать данные – он всё слышал!
Два его корабля вряд ли могли вытянуть даже семнадцать узлов.
Три броненосца выходят с фланга, и дистанция быстро сокращается.
По курсу преследуемые, нет уже не преследуемые крейсера Иессена – прекрасно отработавшая приманка, будь прокляты хитрые лисы гайдзины!
Уходить к Цусиме, к защищённой гавани – это полный эскадренный разворот! Да, это даст на время разрыв огневого контакта с крейсерами Иессена. Но не более.
Зато броненосцы Рожественского (а кто бы сомневался чьи) в этом случае только получат лишнее время для сосредоточенного полновесного огня своим жутким главным калибром, против которого не выстоять.
Опять же, уходить к Цусиме – обречь себя на полное отсутствие манёвра, а значит, неизменно подвергнуться жесточайшему огню и быть потопленным, идя по ниточке фарватера рейда Озаки, с риском нарваться на собственные минные банки или ночные постановки противника. Или выброситься на берег?!
И то и это, и третье и четвёртое будет похоже на трусливое бегство!
Корабли не сохранить, русские добьют… добьются своего!
Только что если попытаться спасти экипажи… А зачем нам экипажи, когда уже не будет кораблей? Соблюсти ритуал последнего боя и уйти, как подобает?
