Или же прорываться в сторону Сасебо, продираясь сквозь двенадцатидюймовки, хотя бы оторваться от броненосцев. Отбиться. А там и ночь… надеясь на отряды миноносцев, что верными собаками не покидали своего хозяина, и может быть, они, за нас, за мёртвых отомстят…
Что ж, так тому и быть!
Вот только мореходность вверенных крейсеров… вот только волны, что допенивали до нижних казематов, о чём он совсем недавно поэтично грезил, «пропустить через себя и вовне себя».
«Идзумо» изрядно набрал воды… и по докладам «Асама», и…
И «Якумо» и «Ивате» не дадут семнадцати!
Камимура… нет, не с обречённой тоской, а со щекочущим душу фатализмом, с каким-то будто посторонним любопытством снова взглянул на левый траверз, где «разъезжались» в строй пеленга три громилы… Наконец открыл рот, скривив, выдавив улыбку (подчинённые должны видеть):
– Интересно, Рожественский долго гнал свои утюги? Долго он ещё сможет держать полный ход?
Под первые пристрелочные «Суворова» в эфир, в Сасебо ушло короткое сообщение о главном: «Веду бой с тремя вражескими броненосцами».
Упоминание о шести крейсерах уже не имело значения.
* * *
Для Того этого было достаточно. Он всё понял!
Оброненный клочок бумаги с коротким текстом донесения падал, словно осенний лист. Притороченная к переборке ритуальная сталь манила, как никогда.
С портрета с укоризной взирал лик божественного Тэнно. А в голове скребло зазывно и невозможно: «Ослушаться приказа императора?»
В этот момент он пронзительно позавидовал Камимуре, у которого оставалась прекрасная и красивая возможность умереть в бою.
* * *
И не так-то всё и безнадёжно было… для отчаявшихся, отчаянных азиатов.
Действительно – не дожимали уже отрядно «рожественские страшилы» до «полных, неполных паспортных», опустившись неуверенной стрелкой лага к метке «16».
Паля, пристреливаясь, накрывая, добиваясь… ещё пока удерживая устойчивую дистанцию на остром угле схождения.
И если «камимуры» сохранят скорость – ведь вполне прорвутся узкоглазые черти! Ускользнут, оставляя Зиновия за кормой, пусть и поставленные в «два огня», но и огрызаясь с двух бортов… чем там у них уцелевшим ещё было огрызаться.
Тут многое зависело от того, сумеют ли комендоры в башнях «Суворова» со товарищи сбить кому-нибудь ход.
* * *
В 15:40 «Ниссин» уже почти не двигался и ждал своего конца! Крен перевалил за пятнадцать градусов, забортная вода всепроникающе растекалась по отсекам, заливая трюмы. Котельные продолжали гнать давление, но валы вяло передавали вращение винтам… Команда машинного отделения была мертва.
Его участь должен был решить третий в строю «Александр».
«Суворов» и «Ретвизан» основательно взялись за следующих кильватерных мателотов – «Якумо» и «Ивате». Их спас «Асама».
Видя несогласованность с выбором целей, что вела к неразберихе во всплесках, Рожественский приказал Иессену «грызть» исключительно головные корабли неприятеля, что не замедлило сказаться – перепало «Асаме»… Крейсер вывалился из строя, закладывая неуправляемую циркуляцию, совершив полный разворот, выходя «против шерсти», прямиком на флагман Рожественского. Там подумали – таран, чёрт побери! Перенося ураганный огонь на встречного!
В разбитой боевой рубке «Асамы» только-только удалось восстановить управление. Минный офицер, принявший на себя командование, верно оценил, что, возвращаясь назад в строй на развороте, крейсер подставится, и его окончательно добьют! В отчаянии решил прорываться самостоятельно на контркурсе!
Подранка добили и на контркурсе, не пожалев полновесных двенадцатидюймовых бронебойных! В потрохах крейсера разгорался неожиданно бесконтрольный пожар. В казематах беспощадным шимозным пламенем детонировали отдельные снаряды. Ко всему сказалась поспешность выхода из состояния ремонта – корабль выпихнули в море столь быстро, что на борту оставалось много чего из портовых приспособлений и средств, ставших пищей для огня. Почему это добро не выбросили за борт, особенно когда стало понятно, что «лёгкой прогулки» не будет, бес его знает? Может, уже не до того было.
Едкий дым заволакивал внутренние помещения, проникая в котельное, машинное отделения, удушая команду. А противогазов ещё не придумали.
«Асама» медленно и неотвратимо проседал на корму, высовывая на обозрение свежеокрашенный таран.
Зиновий пёр дальше, передав на «Александра» Бухвостову: «Он ваш!»
Впрочем, пустить на дно броненосный крейсер быстро одной артиллерией оказалось далеко не просто… Пришлось зазвать на oup de grâc миноносец [62].
«Ниссин» попал под анфиладу!
Двенадцатидюймовый пробил что надо, где надо, как надо, взметнув столб пламени из погребов главного калибра, вышибая внутренние переборки, доставая котлы-огнетрубы, что, пыша на максимуме, рванув, разломили «итальянца» надвое!
На миг, кто мог увидеть и смотреть, остановились, завороженно взирая на клубящееся под сотни метров облако огня и пара.
По месту гибели крейсера наскоро прошлись «Новик» с миноносцем «Решительный», подобрав выживших – лишь десяток матросов и всего одного офицера, некоего мичмана, назвавшего лишь имя – Исороку [63]. (Но это уже другая история.)
* * *
До этого предпочитая держать лёгкие крейсера на солидном расстоянии, контр-адмирал Уриу понял, что и его время пришло. Всё, что он мог сделать, это собрать все свои бронепалубники в кулак, отвлекая у врага то, что по зубам – такие же бронепалубники.
«Аскольд» и «Богатырь» продолжали держаться обособленно в стороне. К ним прибилась, как сирота – ни туда, ни сюда, «Паллада».
Пять японских вымпелов (авизо «Чихая» не в счёт) обходили сражение по дуге, долго примериваясь, чтобы, дождавшись удобного момента, наскочить и куснуть.
А Рейценштейн не посмотрел, что их вдвое больше, бросил два своих («Паллада», естественно, отстала) задвадцатиузловых крейсера навстречу, разогнав противника огнём, решительно доведя дело до предсказуемого результата – не поздоровилось нерасторопному «Такачихо», «подсадившему» от непрерывной службы машины. Не выдержав получасового массированного обстрела, крейсер второго класса погружался в воду почти на ровном киле. По палубам уже перекатывались волны, и Рейценштейн ушёл, милостиво позволив японцам спасать команду.
* * *
Сообщения поступали уже не с флагманского «Идзумо», где станция беспроводного телеграфа была разбита, – транслировал Уриу.
Сохраняя видимое спокойствие в присутствии адъютантов и штабных офицеров, Того был потрясён не столько наметившейся катастрофой, сколько тем, как изящно провели партию белые варвары, всегда считаемые им грубыми и прямолинейными, ресурсы и масштаб государства которых позволял опираться на одну лишь силу и мощь.
Командующий вычёркивал кораблики, вёл свою грубую прокладку на развёрнутой карте, взвешивал, порывался отдавать приказы… и отвергал.
То, что Камимура не заикнулся о «Фудзи», говорило: вице-адмирал понимает ситуацию.
Опоздавший одиночка «Фудзи» ничего не решит. Только сам подвергнется угрозе потопления в довесок к уже имеющимся погибшим.
Того, никогда не склонному к волюнтаризму всяких альтернативных «а если бы», именно сейчас вдруг подумалось: «Если бы сделка с приобретением чилийских броненосцев состоялась на месяц раньше и эти корабли сейчас были бы в моем распоряжении?»
* * *
Запас бронебойных снарядов с новыми взрывателями на кораблях Рожественского был практически выстрелян ещё в линейно-маневренном бою у Квельпарта.
Погреба пополнили доставленными Иессеном «переделками» – спасибо Дубасову, организовавшему в цехах Владивостока замену дефективных взрывателей Бринка на старые проверенные, которые если и не обеспечивали достаточного пробивного замедления, хотя бы гарантированно взрывались!
