— Товарищ генерал, — я долго этот вопрос у себя в голове катал, и вот решился, под настроение. — А скажите, зачем я вам? Порученец из меня никакой, с бумагами тоже получше меня найдутся. Неужели в управлении толкового офицера не нашлось бы?
— Толковых до хрена, это ты точно сказал. Только не в этом дело. А ты не догадался? — улыбнувшись, спросил Кирпонос. — Ты удачливый. Вас там возле этого танка в Христиновке должны были в первый день раскатать, а ты выжил и такое большое дело сделал! Жену себе вон какую отхватил! Красавица! А ведь мне сказали, она мужиков к себе на версту не подпускала. А ты пришел — и свадьба чуть не через неделю. А медсанбат? Петя, сам подумай, сколько у вас шансов было? Ни одного! А ты вывел людей, да еще и с прибытком! Тебе на этой войне удачи отпущено намного больше, чем другим. Вот и мне хочется, чтобы твой фарт рядом со мной был. Вот Аркадий — он верный и надежный, а ты будешь удачливый. А вдруг и мне повезет тоже?
Я внимательно посмотрел на Кирпоноса. Да, везения бы тебе не помешало. Сгинешь ведь при выходе из киевского котла. Да еще и кучу командиров с собой утянешь.
— Значит, с особистами…, — начал я.
— Конечно, я попросил Реваза Чхиквадзе, чтобы он тебя не обижал. Так что служи, Петр Николаевич, служи как следует. Только не думай, что я тебе послабления давать буду!
— Да я и не надеялся, — смутился я. Вот огорошил меня комфронта. Не ожидал я такого. Про что угодно думал, только не про это. — Хотя про одно попросить можно всё же, в виде исключения?
— Что там у тебя? — мгновенно нахмурил брови Кирпонос.
— Разрешите завтра утром задержаться? Жену хочу проводить, в Москву отправляют, — и зачем-то добавил, будто это имело значение: — К Бурденко.
— Завтра с утра? — задумался Михаил Петрович. — Откуда летят?
— Узин, в шесть.
— Возьмешь Охрименко, отвезете на аэродром, и назад. Понял?
— Понял, товарищ генерал, — вскочил я. — Спасибо.
— Только мухой, туда и назад!.
В той, первой жизни я слышал одну байку про удачливого солдата. Якобы, на передовую попал какой-то верующий, не то баптист, не то пятидесятник, и заявил, что оружие в руки брать не собирается, вера не позволяет. Разбираться не стали, а выставили особо идейного на бруствер. Тот стоял и не рыпался, упасть не пытался. Проторчал так под обстрелом минут десять, потом комвзвода решил, что толку из такого военного, даже если ему винтовку веревкой к организму привязать, не будет, и определил христианина в санинструкторы. Раненых тот таскал за милую душу, никогда не отказывался, как бы тяжело не было. И снова — ни царапины. Про странноватого санинструктора узнал генерал и забрал мужика к себе. Просто чтобы рядом был. До победы так и прокатались. Не знаю, правда ли, говорят, что больше всего врут после войны и охоты, но всё может быть.
* * *
Марченко я встретил совершенно случайно. Я мчался по лестнице вниз, он поднимался.
— Товарищ Марченко, какая встреча, а я про тебя только вспоминал!
— Здравствуйте, товарищ старший лейтенант, — он как-то незаметно оказался сбоку от меня, хотя только что мы стояли лицом к лицу. Не совсем так, физиономия интенданта было на уровне моего живота. Но в сторону он сместился мгновенно. Наверное, есть какие-то специальные курсы для снабженцев, на которых учат вот так быстро уворачиваться, даже если угрозы еще никакой нет.
— Да не спеши ты, вопросик у меня к тебе, — сказал я, хватая его за ремень. — Скажи-ка, дорогой товарищ, а как так получилось, что у моей жены есть твой номер телефона и она знает, что тебе можно по нему звонить?
— Так я это…, — с видимым облегчением ответил Марченко, видать, грешки побольше за ним имеются, — номер телефона Вере Андреевне еще здесь, в управлении дал, она записала, я сказал, что может звонить в любое время, мало ли по хозяйству надо… Для пользы дела, как говорится…
— Слушай, Марченко, — осенило меня, — а куда можно собаку пристроить? А то бесхозная же остается.
— Ничем не могу помочь, — с видимым сожалением ответил техник-интендант второго ранга. Наверное, вот такое участливое выражение лица они тоже на специальных курсах осваивают. — Была бы служебная, куда ни шло, а так… Сами понимаете, время такое.
* * *
Ночью глаз не закрыли ни на секунду. Какое там спать, тут бы надышаться напоследок одним воздухом с любимой, запомнить запах складочек ее кожи и прикосновение волос, звук ее голоса! Эх, не могу я про любовь, простите, но поверьте, от меня будто часть тела, да что там тела, души моей собирались отнять. Как представлю себе, что уже утром моя рыжая сядет в самолет и улетит за тысячу верст в далекую Москву — аж волком выть хочется! Уж не знаю, что там на душе у нее было, она молчала, но, видать, тоже не праздник, всплакнула пару раз, видел.
Собрались, вышли на улицу в потемках. У подъезда чернел силуэт «эмки». Гриша заметил нас, вылез из кабины, взял у Веры вещмешок. Даже дверцу заднюю открыл перед ней. Комфронта у Охрименко дверь открывал сам. И Эмилия Карловна, помнится, очень даже равноправно вместе с мужским полом самостоятельно располагалась в машине, водителя тогда это не волновало никак.
Тронулись. Григорий даже машину вёл мягче, что ли, трясло совсем не так, как обычно. И на скорости это не отражалось. До Узина ехать километров семьдесят, при очень большой удаче часа полтора, а так — и все два, если не дольше. Но Охрименко вел машину как самолет, не обращая внимание на помехи. По крайней мере, объезжал он их так, будто их и не было. Уж не знаю, что там у него со зрением, но темнота для нашего шофера проблемой не была ни разу.
Мы с Верой сидели сзади, взявшись за руки. Время от времени она прижималась ко мне теснее и шептала на ухо всякие нежности, от чего я просто таял. Так и дорога до аэродрома пролетела совсем незаметно.
— Готовьтесь, сейчас потрясет, — заговорил молчавший до сих пор Охрименко. — тут грунтовка, километров пять, наверное, но ужас просто какой-то. Хорошо еще, дождей не было, а то тут, если грязь расквасит, то считай пропало, и танк утонет, не только наша «эмка».
Почти рассвело, так что дорога, состоящая, казалось, из одних рытвин и ям, была хорошо видна. По ней, наверное, и не ездили уже, разбивали обочину.
Через пару километров параллельно нам протянулась узкоколейка, скорее всего, от какого-то заводика. По ней, понурив голову, брел какой-то военный, время от времени сбиваясь с шага на шпалах.
— Подвезем? — спросил Охрименко. — А то ему еще километра три по путям плестись.
— Конечно, — ответил я. — Отчего же не подбросить?
Пешеход остановившуюся машину заметил, сбежал вниз с насыпи.
— Здравствуйте, — заглянул он в стекло возле водительской дверцы. — А то я иду, иду, на этих шпалах все ноги посбивал. А дорога сами видите… лучше по железке.
— Садитесь, товарищ младший лейтенант, — сказал Охрименко и кивнул на сиденье рядом с собой.
Молоденький парень, лет двадцати, наверное, а если и старше, то не намного, быстро обежал машину и запрыгнул на переднее сиденье.
— Еще раз доброе утро, — сказал он. — Вчера отправили с донесением на ночь глядя, вот и пришлось в потемках добираться.
Слово за слово, пока доехали, познакомились. Младшего лейтенанта звали Егором Саблиным, был он в меру разговорчив, поведал, что летает на СБ (на других самолетов в 138 полку и не летали), и заодно командует комсомольской организацией, собирается в партию вступить.
— Сколько боевых вылетов? — поинтересовался я.
— Пока два, — покраснел Саблин. — Но сказали, что будут чаще выпускать.
Военлет в подробностях рассказал о своих подвигах, пообещал, что даст еще немцам прикурить.
— Ой, Петя, смотри! — Вера дернула меня за руку.
С одного из деревьев сорвалась рыжая белка-летяга и ловко спланировала на соседнюю сосну.
— Их тут полно, — подтвердил Саблин. — Одно мучение с ними.
— Это почему же? — удивился я.
— Постоянно лезут на территорию части — а охрана из БАО вся на взводе из-за немецких диверсантов. Уже несколько раз стрельба просто так поднималась. Смотрит часовой в кустах кто-то шебуршится и давай палить. Понабрали крестьян по объявлению…. Один раз целого лося завалили. Нам потом неделю котлеты из его мяса девчата из БАО подавали на ужин. Вкуснятина!
