Так что же нужно, чтобы захомутать вожделенную добычу? Всё очень просто — нужно быть красивой как Катерина Мячикова и во всём соглашаться с гением Саши. Уверена, если его при случае соблазнить, то он мной наверняка увлечётся. Ну а там дело техники… Беременность и брак! Вариант практически стопроцентный! И всё, больше он никуда потом от меня не денется, сколько бы не пытался. Конечно, пока ему только шестнадцать, но работать в этом направлении необходимо начинать уже сейчас. Да так, чтобы, как только ему исполниться восемнадцать он сам бы попросил у меня руку и сердце, а затем на руках отнёс бы меня в ЗАГС. Это будет прекрасно! Подруги все от зависти лопнут! Как представлю это, то даже мурашки по всему телу бегут… Всё! Решено! Он непременно должен быть моим! И он обязательно моим будет! Обязательно!! Не будь я Марией Ричардовной Державиной-Демакратичковской!»
* * *
Заседание по разбору персонального дела А.С. Васина
Некоторое время назад…
Эхо от звука хлопнувшей двери ещё долго летало в полной тишине заполненного людьми кабинета. Люди, сидевшие за длинным столом, находились одновременно в шоке и прострации. Ещё полчаса назад они были уверенны, что жизнь хороша, а жить в ней можно вполне себе относительно беззаботно. Но всё в одночасье изменилось. И виной всему обычный комсомолец, который оказался на деле не совсем обычным, да ещё и не комсомольцем.
— Не комсомолец, — придя в себя, как всегда самым первым произнёс парторг, и, посмотрев на члена ЦК ВЛКСМ недовольно, спросил: — Ты хоть понимаешь, чем теперь вам это грозит?
— Понимаю, — тяжело вздохнул Вереница и посмотрел на двух комсоргов из первичных ячеек ВЛКСМ. — Почему не доложили, что Васин не состоит в комсомоле?
— Так откуда мы знали? В личном деле документов не было. Мы подали запрос в школу. Там тоже документов не нашли. Хотели с ним поговорить при встрече, но в институте он не появлялся, и потом найти его мы так и не смогли, — робко пояснил Паничкин — комсорг Московской филармонии, к которой был причислен певец Васин вместе с ансамблем «Импульс».
— Мы тоже провели точно такую же работу, о которой сказал мой коллега. У нас получился точно такой же результат — выяснить что-либо о Васине мы не смогли, а в личном деле, полученном из школы, никакой информации о вступлении Васина в комсомол, не было, — стал пояснять комсорг ВГИК. — Я ездил в школу сам и общался с директором, завучем и классным руководителем. Никто из них не мог ни подтвердить, ни опровергнуть информацию о вступлении этого юноши в комсомол. Тогда я пришёл к выводу, что просто произошла обычная путаница и, когда Вы пригласили меня на это заседание, я надеялся эту путаницу разрешить.
— Надеялся он, — зло прорычал Вереница, — теперь из-за твоих надежд у нас у всех будут проблемы! Работу ваших первичек я признаю крайне неудовлетворительной. В ближайшее время мы проведём собрания по поводу вашей деятельности и тогда уже вы ответите за всё!
Два комсорга поникли, прекрасно понимая, что к ним безвозвратно пришёл пушистый и толстый песец, поэтому, дабы не усугублять, просто тупо молчали, глядя в пол и не зная, как они могут оправдаться.
— Марат Львович, ты давай это не сейчас, — прервал его Таран. — Это ваши комсомольские дела, и вы потом их обсудите. Вне этого заседания. Сейчас давайте подумаем, что нам делать в дальнейшем, и решим, что будем докладывать наверх.
Началось обсуждение, в ходе которого предлагались разные варианты. От всё той же пресловутой премии с наградами: «Может быть Вы, товарищ Таран, в виде исключения его в партию сразу примите?» (это Паничкин) и до: «Попросить у Александра Сергеевича прощения. Я думаю, он нас поймёт и простит». (это Пётр Карлович Дорн)
Однако час споров к конкретному решению так и не привёл…
— Ну, так что будем докладывать? — наконец прервал бесплодную дискуссию парторг.
— Правду и только правду! — Категорически заявил Вереница, а затем, тяжело вздохнув, добавил: — Хотя, что ни доложи — везде клин.
Глава 30
24 декабря. Суббота
События дня: В 1942 году в этот день был издан приказ Народного комиссариата просвещения РСФСР об обязательном употреблении буквы «ё».
В 1977 году в этот день об этом ещё помнили, а вот, например, в 2022-м, точно в такой же день, многие, наверняка, уже забудут, что такая буква в русском языке есть. И смело будут писать в рекламном проспекте: «Четвертую в подарок, елки-палки».
* * *
Саша
Посмотрел направо и увидел, стоящую неподалёку толпу человек в пятьдесят. Моё внимание она привлекла не только своим, необычным для этого времени, внешним видом: все находившиеся там граждане были одеты в пиджаки малинового цвета, рукава которых были закатаны по локоть. Головы их украшали тюбетейки, а в руках они держали свёрнутые в трубочки ватманы.
И тут раздался шум слева. Повернул голову и удивился, посмотрев ещё на одно скопление граждан. Они приближались. Их пёстрый вид — зелёные пиджаки, всё с теми же закатанными рукавами, белые рубахи, на носах тёмные солнцезащитные очки, а на головах кепки-грузинки, говорил о том, что граждане настроены серьёзно.
И это подтвердилось практически сразу. Как только «зелёные пиджаки» оказались у сцены, «малиновые» тут же развернули плакаты и транспаранты.
Я стоял чуть сбоку и не видел, что конкретно на них написано, но судя потому, как возбудилась толпа «зелёных», там были какие-то неправильные с их точки зрения надписи. Однако заминка была совсем минимальной, уже через секунду «зелёные пиджаки» сомкнули ряды и выкрикнули первую кричалку:
— В Союзе нет ещё пока песни лучше чем «Чёрные глаза»!
«Малиновые» же ответили на это по-своему — они развернули ещё большее количество плакатов и на этот раз я сумел их прочитать. На всех них, красным по белому, было написано: «Украдет и позовет — ТОП!» и «Тёмная ночь — супергуд!»
Не успел осознать весь масштаб фанатского противостояния, как первые стулья уже полетели со всех сторон. Обе группы пытались так более доходчиво разъяснить свою точку зрения.
Проснулся, естественно, в поту и долго смотрел в нарисованное на потолке звёздное небо, пытаясь понять в какую галактику я переместился на этот раз…
— Сашенька, а ты взял для меня приглашения? — спросила, собирающаяся на работу, мама.
— Приглашения? — не понял я, пытаясь сообразить, о чём идёт речь.
— Конечно приглашения, — оторвалась она от косметички. — Мне, тёте Любе и тёте Нине. Всего три штуки. Ты что, забыл?
— А… Так ты про приглашения на конкурс. Конечно, не забыл, — соврал прилежный сын, абсолютно позабыв про всех этих тёть с маминой работы. Подошёл к телефону и набрал номер худрука.
В связи с тем, что время было раннее в том, что он ещё дома я не сомневался. Так оно и оказалось. Трубку на том конце провода сняла какая-то женщина. Я представился и уже через полминуты разговаривал с Яковом Моисеевичем.
— Саша, тут такое дело… Я вчера совсем забыл тебе сказать. С контрамарками беда. На тебя выделена одна, да и то на воскресенье. Говорят, что зал маленький и все желающие граждане попасть на съёмку не смогут. Всего нам выделили восемь штук. Одна из них тебе только на воскресенье. Ребятам только на субботу.
— Да, ладно, — не поверил я.
— Вот так, — подтвердил собеседник. — Я высказал недовольство по этому поводу. Объяснил, что у всех нас есть родственники, которые тоже хотели бы попасть на концерт. Но мне сказали, что у всех родственники и, что в связи с небывалым ажиотажем, решено уменьшить количество контрамарок и сделать упор на вход по приглашениям.
— А контрамарка и приглашение — разве не одно и тоже?
— Судя по всему нет, — задумчиво протянул худрук, чуть помолчал и добавил: — Если честно, не знаю. Может и одно и тоже. Но сути это не меняет. Лишних у нас просто нет. Вот не знаю теперь что с этим всем делать. Сейчас ещё рано, только половина восьмого утра. Дождусь девяти часов и начну звонить в Москонцерт. Попробую поднять свои связи. А то неудобно получается. Никто из близких попасть на песню года не может. Нелепица какая-то… Ведь многие родственники и знакомые этого ждали. Наши ребята из ВИА тоже возмущены. Я обещал, что как минимум по одной контрамарке на человека выбить смогу. А теперь вот так получилось…
