— Тварь! Я тебя в тюрьме сгною! Ты такой же, как Дубов! И закончишь так же!
— Отличная запись! — потирал руки Горохов. — И где ты, Андрей Григорьевич, такой магнитофон хороший раздобыл. Заграничный.
— Секрет фирмы, — улыбнулся я, умолчав о помощи Медведева.
У шубника в загашнике много было импортных и нужных вещей, что в свое время он надергал у номенклатуры. И разве не удивительно, что сейчас одна из них сработала на систему? Против одного человека в мундире — но на очищение системы от такого “оборотня”.
Я повернулся к Горохову:
— Спасибо Никита Егорович. Славно вы меня задержали. Как в кино. Все поверили, что у меня реальные проблемы, — я покосился на Сафонова, тот опустил глаза.
— Да мне-то за что спасибо? — всплеснул руками Горохов. — Этот целиком твой план был…
Глава 26
— Андрей Григорьевич! — Горохов радостно подскочил со стула, когда я вошел в ставший уже родным восьмой кабинет. — Проходи, дорогой, что-то ты рано на работу вышел. Отлежаться тебе еще надо после таких передряг.
— Устал лежать, — отмахнулся я. — Два дня из общаги не выходил.
— Уверен, что ты не слишком скучал, — следователь хитро прищурился, намекая на Соню.
Эти два дня мы действительно провели время с Соней. Окончательно выпутавшись из переплёта, я все ей рассказал. Без зловещих подробностей, конечно. Так… В общих чертах. Иначе бы она меня прибила за такой риск.
— А где все? — спросил я, оглядывая кабинет.
— Отгул я им дал. Сам вот бумаги подбиваю. Преступление благодаря тебе раскрыто. Уже точно теперь. Не как тогда, с Гошей. Эпизоды с убийством Печенкина и судмедэксперта я присоединил к делу Дубова. Федорова под протокол полный расклад дала.
Я кивнул:
— Она все-таки процессуалист бывалый, понимает, что отпираться смысла нет.
— Да, активно сотрудничает со следствием, чтобы не попасть под расстрельную санкцию статьи. Я обвинительное заключение готовлю. Так что ты мне пока тоже не нужен. Можешь возвращаться к невесте. И родителей навести. Не забудь. Я им звонил, конечно, по твоей просьбе, предупреждал, что, мол, в розыск тебя как преступника объявили специально — так и так, часть оперативной разработки. Но они все равно переживали. Названивали мне.
— К родителям сегодня обязательно заскочу… Но мне с вами поговорить нужно. Об одном важном деле, пока никого рядом нет.
— Эх, Андрей Григорьевич. Когда ты говоришь такими словами, почему-то мне кажется, что нас ждет очередная авантюра. Я с тобой раньше времени поседею.
— Вы и так уже на висках в серебре, — улыбнулся я. — Одним волоском больше, одним меньше.
Горохов только рукой махнул — мол, не поймешь, кого винить, преступников или вас, неугомонных.
— Ну говори… Чего удумал?
— Да ничего такого. Просто помощь ваша нужна. У меня есть знакомый. Вернее, друг. Хотя нет, был другом, а сейчас не знаю, как назвать его. Он не из нашей среды. В общем…
— Ты про Гошу Индия? Так с него обвинения сняты. Из больницы выписали, — следователь лукаво улыбнулся.
— Про него, да. Но я хотел попросить…
— Держи, — прервал меня Горохов и протянул аудиокассету с надписью “МК-60”. — Это запись твоего разговора с Федоровой.
— А как же доказательная база? Вы не приобщили запись к делу в качестве улики?
— А зачем лишняя морока? Это тогда надо ее с понятыми под протокол на бумагу переписывать. Слово в слово.
— Вы же никогда не пренебрегали такими формальностями, — теперь уже я прищурился с хитринкой.
— Короче, Андрей Григорьевич. Забирай и всё тут. Чего лукавить? Знаю, что за катран там разговор был. И Гоша в беседе фигурирует. Если к делу приобщить запись, то придется заведение твоего товарища прикрыть, и контора его не спасет. А он нужное дело делает. Сотрудничает с органами госбезопасности. Опять же, свято место… Пусть так все и будет.
— Спасибо, Никита Егорович, за понимание. — Я взял кассету. — Я ее сохраню. На всякий случай. Вдруг Федорова в отказ в суде пойдет.
— Уже вряд ли. Ее показания запротоколированы в присутствии понятых, из служебного кабинета изъяты уголовные дела, по которым она незаконные прекращенки стряпала. Чувствую, еще прокурору местному прилетит по шапке. Скорее всего, даже с должности слетит. Он же их визировал, а может и вообще заодно был. Но это уже другая история и не наша забота. Пусть местные разбираются. А еще подозреваемая рассказала о тайнике своего полюбовничка.
— Каком тайнике?
— Коробку из под обуви Горин в квартире у себя хранил. Мы поначалу внимание не обратили. Обычная картонка с безделушками. А там интересные вещицы хранятся. Серебряная авторучка Дубова, заляпанная еле видимой капелькой крови. Очки и цепочка с крестиком. Авторучку сразу коллеги из городской прокуратуры опознали, что в обыске участвовали. Она уникальной, подарочной оказалась. Галина рассказала, что остальные вещи Горин тоже с убитых снял. Так оно и вышло. Супруга покойного судмедэксперта Вострикова показала, что очки принадлежали ее мужу. А собутыльники алкаша Печенкина признали его цепочку.
— Это что получается? Горин собирал трофеи с убитых?
— Именно так.
— Зачем?
— Федорова не пояснила по этому вопросу ничего. Думаю, проще-то говоря, он больной на голову. Фетиш какой-то у него.
— Совсем как маньяк. Говорят, они тоже трофеи собирают с каждой жертвы. На память, так сказать
— Кто говорит? Мы только одного маньяка изловили. Зинченко-младшего.
— На криминалистике нам рассказывали, — улыбнулся я. — В школе милиции.
— Так ты там не был уже несколько месяцев?
— Давно рассказывали, а в голове отложилось. А у Федоровой что интересного нашли? — поспешил я вернуть тему в прошлое русло.
— Валюту. У Горина, оказывается, родственники в Израиле проживают. Похоже, сладкая парочка и правда собиралась покинуть страну.
В этом можно было не сомневаться, уж больно восторженно Галина говорила про свободы там, на Западе.
— Еще один вопрос мне не дает покоя… — выдал я. — Поначалу меня сбило с толку, что Дубов убит неумелыми ударами ножа. Ведь мы же даже ту девчонку подозревали, его любовницу — Лиду из химчистки. Множество ранений на теле имелось. А Печенкин одним ударом на тот свет отправлен. Точным и сильным.
— Я задавал этот вопрос Федоровой. Она сказала, что Горин незадолго до этого руку правую повредил и колол Геба Львовича левой. Несподручно ему было. Я проверил, и действительно. В этот день Горин даже находился на больничном и накануне был на перевязке у хирурга.
— Тогда все сходится… Алиби превращается в доказательство, — хмыкнул я. Но на душе было смутно: — А с Сафоновым что? Прижмем гада?
— За что? Он никого не убивал. Только Гошу пытался пристрелить, якобы за нападение на сотрудника, то бишь, на тебя.
— Как — за что? За крышевание фарцы. Я же вам рассказывал. И племянник его из ОБХСС в этом замешан.
— Сам понимаешь, Андрей. Фарца для нас — слишком мелко. Не наш профиль, так сказать. Мы межведомственная спецгруппа, созданная для раскрытия громких и особо тяжких преступлений.
— А разве коррупция со стороны начальника милиции — это не громкое преступление?
Горохов нахмурился и посмотрел на меня, будто на школьника.
— Громким оно станет, когда нам Москва “фас” скажет. Мы по темным делам работаем. А тут, похоже, ещё и местная верхушка завязана. Я понимаю, что Сафонов твой личный недруг, да и тип неприятный. Но если мы его возьмем — дело к производству не дадут принять. Его местные расследовать будут. И перспективы судебной никакой. На корзину сработаем.
Прав был мой начальник — дело просто замнут, и никакого толку не будет. Может, даже наглее после этого будет проворачивать дела Сафонов.
— Ничего, — кивнул я. — Придумаю, как ему хвост прищемить. Земля круглая, еще скатится вниз.
* * *
