Мои японцы от такого набора «ВИПов» впали в ступор — да, знали, что Сережа мальчик не простой, но чтобы НАСТОЛЬКО? Держался поближе к ним, демонстративно держа наряженную в милейшее синее платье Соечку за руку, выслушав бесконечное число стандартных «а когда свадьба ваша?». Через два года — тут ничего не изменилось. А еще изо всех сил старался не ревновать буквально сияющую красотой, наряженную в то самое черное вечернее платье из ГУМа, обзаведшуюся украшениями и шикарной высокой прической Виталину, которая за вечер перетанцевала с львиной долей генералов и особо важных гражданских — к огромному неудовольствие пришедших с «танцунами» жен. «Медовая ловушка» в естественной среде обитания, мать его. Не определили бы любовницей к кому-нибудь офигенно важному и нужному — я вообще-то очень жадный, и «любимую Вилку» отдавать никому не хочу.
Наконец, пришел мой черед говорить тост:
— Когда я прошлым летом открыл глаза, мама была первой, кого я увидел. Даже полностью потеряв память, я ощутил исходящие от нее тепло и заботу, и задал вопрос, хуже которого придумать сложно: «Ты — моя мама»? Ни одна женщина никогда не должна слышать такого от ребенка.
Народ в зале попытался изобразить сочувствие — кроме тех, кто любит меня искренне, вот они сочувствуют от всей души. Я запел, вкладывая всю свою хлипкую дыхалку:
— Мааамааа — пееервое слооово… [ https://www.youtube.com/watch?v=FIxwMRWY8zA&ab_channel=RUMETACAFE ]
Дамы заплакали (на лице Вилки так и читалось «Прекратить приручение, пионер Ткачев!»), я отдышался и повернулся к заплаканной, но счастливо улыбающейся, жутко красивой — даже красивее, чем обычно, потому что невеста! — родительнице:
— Спасибо тебе за то, что второй раз научила жить в нашем прекрасном мире. Будь счастлива, родная! Папа Толя, — впервые обратился я к отчиму так. — Берегите ее. Вы — хороший мужик, и я уважаю вас всей душой. Горько!
— Горько!!! — радостно завопил расчувствовавшийся народ.
— Так трогательно! — шепнула мне на ухо роняющая слёзки Сойка.
— Про маму — всегда трогательно, — улыбнулся я ей, вытерев слезинку.
— А это случайно не твоя машинистка? — кивнула она на сияющую идеально улыбкой Вилку за столом напротив нас.
Видела ее в «маскировке».
— Она, — подтвердил я.
— Красивая, — подпустила ревности в голос Соечка.
— Красивая, — согласился я. — Но старая. А вот ты и красивая, и молодая, и я тебя люблю! — успокоил будущую половинку «ходок в становлении».
Помогло. А еще помогли танцы с генералами — они, как ни грустно, Вилке подходят больше по всем параметрам.
Судоплатовы-старшие и молодожены пили наравне со всеми, но водка в графинчиках предусмотрительно разбавлена — не те люди, чтобы лицом в салат падать, в отличие от некоторых присутствующий, решивших надраться «в зюзю». Не осуждаю — сам так пару раз в прошлой жизни делал. А чего это там в дальнем от меня углу, спрятанном за «ширмой» из танцующих под Зыкинское...
— А я вовсе не колдунья, я любила и люблю…
...происходит? Ба, да это же драка: какой-то «пиджак» что-то не поделил с «мундиром» в чине полковника. Судоплатов-старший тоже заметил и явно сделал соответствующие выводы. Драчунов разняла и со всем уважением вывела из зала парочка здоровенных капитанов — типа секьюрити, они за весь вечер даже не пили.
— Пора! — шепнул я дяде Толе.
Он подмигнул и «пошел в народ», типа с кем-то поговорить. Заметив это, подговоренный персонал погасил свет, и мы с Сойкой, схватив весело хихикающую маму за руки, потащили ее по заранее подготовленному маршруту в подсобку.
Ну куда без похищения невесты?
— Деточки мои, — всхлипнула она, едва за нами закрылась дверь и обняла нас с Сойкой. — Я такая счастливая-я-я!.. — и заплакала.
— Это хорошо, это правильно, — ласково погладил я ее по оголенной шикарнейшим платьем спине. — Это — твой день, и счастливой тебе быть нужно!
— А мы с Сережей будем за вас радоваться и поддерживать, — светло улыбнулась будущей свекрови японочка.
Музыка стихла, и в зале раздалось полное горя папы Толино:
— Похитили мою красавицу!!!
Заржав, решили спрятаться поглубже и оказались на кухне.
— Здравствуйте, Владимир Михайлович! — поприветствовал я с улыбкой взирающего на вторженцев в его вотчину легендарного кондитера Гуральника.
«Птичье молоко» к свадьбе готовили именно под его руководством — несколько огромных тортов, от которых гости пришли в настоящий восторг — это же и новинка, и вкуснятина. А еще в «Марсианине» рецепт этого торта я приписал именно ему — торчащий на Марсе Филипп вспоминает, как вкусно было дома.
— Здравствуй, Сережа. А зачем ты мне такой замечательный рецепт принудительно вручил? — не без смущения спросил он.
— Потому что лучше вас кондитера в СССР не сыскать, а я такой торт все равно бы не потянул — сложный в изготовлении, — честно ответил я. — Уверен, рано или поздно вы бы придумали его рецепт сами — это же просто еще одна форма суфле.
— Торт — просто замечательный! — присоединилась к похвале мама. — Огромное вам спасибо, Владимир Михайлович, теперь гости мою свадьбу точно запомнят навсегда!
— А в массовое производство скоро поступать начнет? — спросил я.
— Уже обустраиваем отдельный цех, — порадовал новостью Гуральник.
Чем больше тортиков, тем вкуснее и радостнее жить — я так считаю.
В коридоре раздался топот многочисленных ног, и поисковая группа во главе с «разгневанным» женихом потащила нас обратно. Соечка у нас девочка, поэтому к ней проявили снисхождение, а меня папа Толя прилюдно и ко всеобщему удовольствию аккуратно потаскал за уши под мое старательное «ой-ой-ой!». Просто замечательно душевный вечер!
Глава 24
Высочайшее разрешение на запись англоязычного альбома Магомаеву было получено, поэтому все послесвадебные дни я проторчал на студии. Мама тоже интересно проводила время — разгребала сгруженные в квартиру Судоплатовых-старших подарки, потому что в нашу квартиру они нифига не влезли — больно много. Часть переправится к нам, но львиная доля «осядет» у родственников, друзей и знакомых.
Весна за окном набирала обороты, по подоконнику весело застучала капель, а теплое солнышко невольно заставляло рожу расплываться в широченной улыбке и прогоняло легкий мандраж от второй встречи с дедом — а че он мне сделает? Бутылки потекли рекой — ребята каждый вечер приходили буквально толпами, и наш двухместный гараж превратился в склад стеклотары. Пришлось попросить Вилку организовать грузовик и пару грузчиков, которые берут за рейс пятьдесят рублей и весь доход от сданного стекла. Счастливые мордашки стремительно богатеющих деточек грели душу, а в районе резко прибавилось милицейских патрулей.
Спохватившись, что десятого числа к Диме я не попадаю — к деду ведь ехать, на те же три дня, что и в прошлый раз — позвонил ему вечером восьмого. Лидер моего ручного ВИА переносу «дедлайна» только обрадовался и с трудом скрывал облегчение в голосе. Там ведь ребята на работу ходят, поэтому репетировать могут только по вечерам, и, судя по Диминым же словам, до поздней ночи. Стараются как следует — это хорошо.
Как только я положил трубку, телефон зазвонил.
— Ткачёв!
— Ну наконец-то! — раздался из трубки рёв Фурцевой. — Я ему звоню, звоню, а у него, понимаете ли, занято!
— Екатерина Алексеевна, давайте проведем мне отдельный экстренный телефон, — перевел я ее раздражение в конструктивное русло.
Баба Катя зависла. Чего это она на меня орет вообще? Очевидно — что-то случилось, причем крайне неприятное. Переживать пока не буду, а послушаю.
— Нет, спецсвязь тебе ставить пока рано, — решила она.
Ха, «рано»! Значит — потенциально влепить мне домой «вертушку» не против.
— Что случилось, Екатерина Алексеевна? Вам моя помощь нужна? Я всегда с радостью — вы для меня столько всего сделали, что я прямо-таки обязан вам отплатить! — немножко подлизался я, окончательно успокоив второго человека сверхдержавы.
