Больно, но терпимо. Считай, с вышки в бассейне плашмя на пузо рухнул, даже взбодрило немного. Я перекатился под раструб глушилки, заметив, что там, где громче всего долбит колокол, фобосы сбиваются с ритма.
— Не пробили, щенки, — я привстал на одном колене, как делают все положительные герои, получившие по морде, но готовые к реваншу. — Засиделись вы в нашем мире, колобки чумазые!
И понеслась!
Я увернулся и пропустил первого. Второго, наоборот, встретил и, чуть не лишившись пары пальцев, запульнул его на сетку глушителя. Как током прошибло, расплющило и бросило на пол в форме дымящейся лепешки. Третий нарвался на огневик, вспыхнул и растворился в вонючем облаке. Я еще раз отбил первого и уже сам бросился в погоню, на ходу затоптав и подпалив «лепешку».
Догнать не дали — от Беды отделилась новая волна фобосов, и сразу же за ней вторая. Разлетелись вокруг, сразу делая помещение тесным, и, зажав меня в центре, начали клевать со всех сторон.
Черный рой разнообразных существ — женщины, мужчины, дети. Везде угадывались общие черты — в похожих лицах и обрывках одежды. Мелькнул рваный пиджак с биркой Степановской мануфактуры. Обгоняя «людей» из толпы, на меня неслись баргесты, обглоданные тушки призрачных свиней и целый настоящий бык с горящими огнем глазами.
Я отбивался, крутился, отмахиваясь огневиком, цеплял кого-то, но тут же получал с другой стороны. Плотность фобосов работала в обе стороны — мои удары вязли в пустоте, но и боль от когтей и зубов была приглушенная, будто в полсилы. Может, сила мнемоника защищала, может, колокол делал свое дело, а, может, Маша, сопротивляясь, хоть частично их сдерживала.
Но толпа, пусть дохлая и призрачная, это все равно толпа. Я спалил с десяток фобосов, перестав за ними гоняться — смысла не было. Они были везде, а я просто шел навстречу Беде, стараясь уворачиваться или отмахиваться. Как медведь, на котором повисли, рвущие его, собаки — с каждым шагом я замедливался и терял силы.
А когда предплечье прокусил баргест, повиснув на руке с огневиком, подумал, что уже все — конец. Еще одна пасть неслась сбоку, намереваясь вцепиться под коленку. Но его опередил бычий таранный удар, выкинувший меня из толпы.
Я сполз по стенке, придавливая баргеста. Схватил его за шкирку, стараясь оторвать от себя, и начал давить за ушами в попытках сломать ему шею. Под пальцами что-то чавкнуло, будто прорвалась невидимая пленка и давление перешло на иной уровень.
Началось поглощение.
Волна мерзких и липких образов пронеслась перед глазами — кровь, ужас, агония. Я инстинктивно зажмурился, сильнее стиснул пальцы и дёрнул в сторону. Хрустнуло, а поток картинок завис на стоп-кадре, будто интернет во время стрима оборвался. Баргест растаял в воздухе, оставив после себя серое пятно на белом полу и несколько кровавых ранок на моей онемевшей руке.
Сбоку подлетел новый фобос — скукоженное лицо с пустыми глазницами и разрезанными от уха до уха щеками. Я схватил его за шею, отодвигая клацающую пасть подальше от лица, и сдавил.
Хрустнуло.
Опять волна, на этот раз холоднее. Вместо агонии давящее чувство тоски. Эмоциональное выгорание, депрессия, хроническая усталость — разом все то, с чем так успешно справляются инфоцыгане и блогеры лайф-коучи. Прямо «память предков» сработала — мозг на автомате отсек, жамкнув кнопку: «пропустить рекламу».
Следующий — хрустнуло. Еще один — хрустнуло.
Я будто ленту «Тик Тока» листал, с первой секунды смахивая образы, пытавшиеся пробраться мне в мозг. Не нравится, не нравится, дизлайк, в игнор…
Местных фобосов, похоже, жизнь к такому не готовила. Появился просвет, в который я рванул к Маше. Психика не резиновая — чувствовал, что еще с десяток этого суицидального контента и никакие фильтры не спасут.
Я подскочил к девушке, с хрустом дернул за дымный хвост тварь, которая держала ее руку. Оторвал вторую, метнув ее в подкрадывающуюся толпу, и поймал безвольно упавшее тело.
И тут меня накрыло уже конкретно.
Голова закружилась, черные тени стали виться вокруг нас, поглощая весь свет вокруг. Возможно, я отключился — на какой-то момент исчезли все звуки, включая занудный колокол. Синяки и ноющие ссадины успокоились, пропали гнойные запахи от истлевших фобосов. Я буквально моргнул и очнулся уже в другом месте.
Словно попал в пустое и абсолютно темное пространство. Ощущение свободного ничего с ночным небом над головой. Стены с потолком исчезли, а с реальностью примирял только все еще мягкий пол под ногами.
Передо мной была Маша — в светлой и чистой крестьянской одежде. Явный фрагмент из воспоминаний до страшного момента, который устроили сектанты. Чистые волосы завязаны в косу, на голове венок из подсохших, но все еще красивых цветов. Она улыбается кому-то, кивает, машет рукой. В ней есть сила, какой-то безобидный домовенок, хихикая, вьется вокруг нее.
Но потом ее лицо меняется, появляется удивление, быстро перерастающее в страх.
В темноте вокруг нас что-то появилось. Призрачные “змейки” возникли в воздухе и стала закручиваться вокруг девушки. Душить ее, лезть в глаза, уши, рот, обрывая ее крик.
Ту «ленту», что поменьше я уже видел раньше — в зеркалах родного дома и на пороге Ордена. А вот вторая, очень похожая по плетению и структуре, была новой. Еще сильнее. Еще плотнее создавала ассоциации со скверной. Хлесткая, как насмешка, издевательски переполненная чувством вседозволенности.
Но и с добавлением светлого спектра. Может, Орден или остатки святости предков. Этот неизвестный упивался своей силой и властью не только над Машей в данный момент, но и вообще надо всем миром.
Еще две, а, может, три «змейки» были слабыми, практически бледная тень основных.
Маша все же вырвалась и закричала — страшно, будто ее что-то разрывает изнутри. «Змейки» вспыхнули, освещая пространство вокруг. Во все стороны по кругу стали появляться дома, животные, люди. Прорисовываться дороги, резные заборчики, каменный колодец с разбросанными вокруг ведрами. Беззвучно лаяли собаки, рыдали женщины, дергались в бессильной злобе мужчины. Я узнал Степановку — несколько характерных домов и искривленные деревья за оградой.
«Змейки» продолжали бесчинствовать и разгораться, кончики двоились, троились и, проходя через группу неизвестных мужчин в золотых масках, впивались в местных жителей. Я стал узнавать фобосов, нападавших на меня, только в видении они были еще живы. Вот милейшая старушка, которой силовым клинком рассекли лицо. Вот выпотрошенный дворовый пес — будущий баргест, грызший мою руку. Вот тот тихоня бык, степенно жующий травку во дворе за оградкой. Вот…
Они убили всех.
Не только Машину родню, но и вырезали всю деревню. Людей и животных, всех, кто мог испытывать боль и ужас. Убивали, наполняли скверной, вливая часть своей силы, и через «змеиные» потоки перекачивали все это в Машу.
Я дернулся, хотел прыгнуть на уродов, но только повалился на землю. Ноги, как во сне, отказывались двигаться. Мягкий пол вдруг превратился в тазик, залитый бетоном. Потянулся за револьвером, но пальцы все время соскакивали с рукоятки, отказываясь мне подчиняться. Я заорал, но меня не замечали. Просто зритель в чужом омуте памяти.
Попытался схватить и обнять Машу, с пеной на губах бьющуюся в конвульсиях, но руки проскользнули сквозь пустоту.
Я обернулся на уродов в масках. Золотые и гладкие, почти зеркальные без каких-либо опознавательных знаков. По форме напоминали сектантские, но с тем же успехом могли быть и карнавальными на приеме у государя.
Неважно, что не вижу лиц — ваша сила вас и погубит. Я найду вас всех.
Пришло четкое осознание, что я ничего не расскажу дознавателю. Золотые маски должны умереть. Без суда и следствия, без возможности выкрутиться, став полезными Императорской тайной службе.
Прости, Инок, я не справился с заданием. Не понял как, не разобрал кто. Какие-то покойники, которые заберут свой метод в могилу. Не нужно их перевербовывать, не помогут они государству…Маша — случайная жертва, повторить такое невозможно…
