гуманные в мире советские суды до сих пор выносили самые мягчайшие приговоры: для коммунистической идеологии вся гнусность и подлость были явно остатками вчерашнего «старого режима», вчерашнего капитализма. Блатному отвесят за преступления — самое многое, годика три, для приличия. Это тебе не двадцать пять лет качаться в лагерях. Все ждут как в сказке чудесного перерождения. Уголовного чудовища-рецедивиста в красавца-принца.
— Кишки выпущу! Гы-гы-гы… — все так же улыбаясь, мне пообещал этот любитель стоматологии, чувствующий себя хозяином положения.
Выхлоп перегара чувствовался на приличном расстоянии…
Ну вот. Плохие парни во всей красе! И что делать? Как ответить на этот извечный русский вопрос? В спарринг они со мной играть не собираются, просто прирежут и вся недолга. И страдать угрызениями совести потом не будут. Даже если «уработают меня наглухо». А простой гадюкой в чемодане их не испугать. От таких бандитских рож сама гадюка перепугается и убежит.
В обморок падать не вариант.
А против четверых мне не выстоять. Никак. Это же не кино с злоключениями Милагрес латиноамериканского разлива. У меня от страха даже руки дрожат и пальцы почти не гнуться. Отдать товар? Здоровье дороже. Но нет, потом мне жизни не будет, все медным тазом накроется, все мои планы поломаются. Ставка слишком велика. Потенциальная угроза должна быть устранена немедленно. Значит надо бить первым, бить сразу и сильно. Обманывать. Может кто прибежит на шум драки. Тут все же вокзал, где полно милиции.
Так что я поставил чемодан на пол, чуть сзади и начал изображать из себя испуганного беспартийного интеллигента.
Говорю по-лоховски:
— Ребята, не режьте меня, сам все отдам. А меня деньги есть, много, возьмете водки, выпьете за мое здоровье. Вижу, вы люди хорошие, заявлять не буду. Разойдемся краями.
Ну, понеслась! Золотое правило уличной драки — скорость, натиск, неожиданность. И никаких правил. Три, два, один… После этого я отчаянно прыгнул вперед. Сместившись влево. Играя в жестокое уличное правосудие.
Сачок в левой руке уже немного убрал назад, а выдвинутым вперед пинцетом для ловли змей сильным тычком ударил в солнечное сплетение Гнилозубого. Изо всех сил. Словно в крутое тесто. Удар палкой передался по телу.
Началось распространение болезненных ударных волн. Сила удара является производной веса палки и ее скорости. Чистая математика. Произведение скорости на массу есть момент импульса. Импульс мой был хорош. У уголовника сразу рот открылся, словно у вынутой из воды рыбы, да в глазах плескался даже не страх, а глубокое непонимание происходящего.
Правой же рукой, вытащенным из скрытых ножен отравленным клинком я рассек зеркальную — правую щеку главаря. Тот ошеломленно дернул головой, на миг потеряв ориентировку. И тут же я проворно отскочил назад.
Так как второй бычара справа, хотя находился и дальше от меня и поздно среагировал, но, изображая крутого героя боевика, попытался меня ткнуть своим здоровенным татуированным кулаком, похожим на сваебойку. Такой кувалдой можно свалить с ног любого человека. Если хорошо попасть.
Но я уже рукой с зажатым в кулаке ножом успел сорвать с плеча рюкзак и бросить его под ноги нападавшему дегенерату. Противник, в стиле «Атакующий носорог», запнулся, кулак его просвистел рядом с моей головой, а на возврате я еще его успел оцарапать своим ножичком.
Это была только прелюдия. Если бы уголовники тут же всей толпой навалились на меня, то мне бы тут же пришел конец. Поэтому я тотчас же истерично закричал благим матом:
— Стой! Извините, ребята, не знаю как так получилось. Это нервы. Сейчас все отдам. Забирайте и уходите!
Урки оторопели, не поймут в чем дело. А мне нужно было время, чтобы яд подействовал. Змея сразу каплю яда в ранку вводит. И то от укуса кобры или гюрзы человек погибает в течение 15—20 минут. Хотя и работоспособность теряет в течении трех-пяти. Разумеется, тут многое зависит от времени года, места укуса, состояния человека и самой змеи в момент укуса. А я пол капли вчера вечером развел и лезвие обработал. Не хотелось с утра такими делами в спешке заниматься. А за половину суток жидкий яд гюрзы немного разложился, на четверть утратил свою гиблую силу.
И все же он еще был смертоносен. «Гробовая змея», «Ужас ночи», «Царица мертвых» — такую громкую славу снискала себе гюрза в Средней Азии.
К тому же, не сильно полагаясь на действие слов, я выставил вперед свои руки. В левой из которых была палка с пинцетом, а в правой клинок, хотя и с маленьким лезвием. Но жутко ядовитым.
Так что урки растерялись. Хотя на главаря было страшно смотреть. Кровь, она такая, может брызнуть так, что неслабо в ней уделаешься. Лицо бандита было искажено яростью. Лезвием я достаточно эффективно рассек ему щеку и теперь кровь заливала его застиранную тельняшку, которая сразу покрылась красными пятнами. Линялая ткань набухала алой жидкостью.
К тому же, главарь больше привык работать языком, давить авторитетом, а в драках был осторожен, полагался на подручных. А сейчас Гнилозубому я ударом палки сбил дыхание, а второй бык в одиночку не желал ринуться в бой. Он тоже достал убийственного вида заточку и, сдвинув набок кепку и взъерошив пятерней сбоку редкие грязные волосы, ждал, пока товарищ его поддержит. У него было злое лицо неудачника и щербатый рот.
Главарь же пытался надавить авторитетом:
— Конец тебе, фраер. Давай, Гнилозубый, введи лоху наркоз! Будет знать, как на братву кидаться!
И тут же, обращаясь ко мне:
— На кого ты тянешь, волчара позорный⁈ Да я зону топтал, когда ты еще в штаны ссался! Я тебя, падла парашная, на куски порву и каждый кусок съем без соли! Смотри! — главарь истерически рванул ворот засаленной тельняшки.
Тельняшка легко порвалась как гнилая тряпка, обнажив тело уголовника. Культуризмом он явно не занимался. Проникающий в туалет через маленькие верхние оконца свет высветил характерные татуировки на впалой груди: Сталина, летящего голубя и воткнутый в пенек кинжал, обвитый змеей. Звезды, набитые вокруг сосков. Они и витые погоны на плечах уголовника выдавали опыт многочисленных «ходок» на зону и высокое положение в уголовной иерархии. Генерала криминального мира.
Сталина на сердце урки бьют для страховки.
