Ну и где же эти тевтонские сумрачные козлы, долго нам тут их ждать, кусты ж завянут скоро, да и тепло покоя не дает. Чу, слышны звуки, аха тевтоны приближаются к концу, фу опять как-то двусмысленно и грубо, но факт, причем в обоих смыслах.
Высовываюсь из крытия и наблюдаю через бинокль, в самом верху плана появляется колонна маршируюших фрицегансов, оттозигфриды своими копытцами топают к крындецу, но пока не спешим. Согласно задумке надо начать когда голова колонны дойдет до уровня самого нижнего Т-III (по плану), тогда и шарахем изо всех стволов, а сигнал, это конечно наш фирменный крик - "бей гадов".
Завоеватели, неспеша, затянули "Хорст Весселя", тоже мне хор Пятницкого, они ж с фронта, и им кажется, они в лотерею выиграли отдых в тылу, ну, ну, импрессионисты будет вам отдых, только навечно. Допев "Весселя" затянули еще какую-то песню, что-то типа "Весело мы идем в жопу камерады", до намеченной точки еще минут пятнадцать идти голове колонны. А мы не спешим, зачем и куда, нет-нет, капкан должен захлопнуться полностью. И в конце концов голова колонны противника все-таки достигают одиноко стоящую на краю леса мощную березу, все.
Бееееееееееей ГадоФФ, - кричу я, оставшийся взрывать шрапфугасы сапер, крутит "адскую машинку", БАБАХ, огромное количество бравых "певцов" валится, кто навсегда, кто только раненным. Все бойцы подхватывают этот крик (и взрыв) души, одновременно нажимая спусковые крючки, опуская мины, в минометы, дергая, что надо дергать в пушках и т.д. на дороге начался ад!
Синхронно с пулями из автоматов, пулеметов, винтовок и карабинов, на врага полетели мины и снаряды. За первые десять-двадцать секунд, ну пока фашисты опомнились, наш огонь наверно нанес не менее батальона безвозвратных потерь, а если добавить бабах от шрапфугасов, то и полтора. Для немцев (сори для гитлеровцев) это был звиздец полнейший, опомнившись, немцы залегли, но прямо на дороге, а куда же еще? Чай им-то, мы окопов не вырыли, как-то негостеприимно, так и гости незваные, тевтоны в рот драные
И враг пытается отстреливатся, но их огонь не доставляет нам сильного дискомфорта, трудно отстреливатся от окопавшегося на высоте неприятеля, тем более, когда ты на виду лежишь. Местами сохранившиеся офицеры и унтера пытались, как-то скоординировать отпор, но снайпера у нас не лыком подпоясаны (или не ломом шиты?), и снайпера и другие более менее меткие бойцы отстреливали сперва конечно тех, у кого погоны покруче.
Тут дисциплина и порядок в фашистких рядах рухнули ниже абсолютного нуля (ниже минус 273 по цельсию), и животной толпой жаждущей жизни любой ценой зольдатики рванули в лес. И тут их встретил шквал пулеметного огня, ну да в лесу у нас был припятан козырный туз, едрит мадрид осасуну через вальядолид, целая колода козырных тузов. Их втретило около двух десятков пулеметных струй, не выдержав напора "стали и огня" супостаты, рванули назад. Но и тут их ждала только смерть, с холма мы стали опять пулять во всю ивановскую. Группа ливонских оптимистов, попытались сгрузить с повозек минометы, но два осколочно фугасных снаряда, красиво уложенные меж повозками Полуэктовым, и тут наглядно показали гитлерне превосходство коммунизма, над национал-социализмом.
И тут у враг нашел единственный выход, войти в лес и затаится за деревьями, все таки из танка обзор не супер, даже из хваленых немецких танков. И потому остатки гитлеровских ублюдков стали растворятся в лесу, туда пулять пушками и минометами, мы побоялись, можно задеть свои танки. Поэтому устроили стрелкоую бурю, по моему приказу пулеметчики выпустили диски и ленты (те, что уже заряены были) до конца по следам немцев. Им помогли и остальные стрелки, до конца выпуская патроны из уже заряженных обойм и магазинов. Все на нас упала тишина, как снег на голову (или сосулька, у нерадивых комунальщиков), и в этой тиши стали слышны стоны раненных, лежавших на дороге немцев.
Ко мне, в наш окоп, пробрался Хельмут, и предлагает поговорить с немцами, пока они деморализованы. Ну что бы попробовать перетащить на нашу, сторону побольше простых немецких ребят охмуренных австрийским, однояйцевым челколобым ублюдком, и другими гиббонтропами.
Взяв рупор (я не знаю откуда он тут взялся, ну рупор), Хельмут направляет раструб в сторону левого берега и начинает (тельмановская школа):
- Камерады, с вами говорит бывший кандидат на офицерский чин 45 пехотной дивизии Хельмут Юргенс.
Ваше положение безвыходно, сейчас мы начнем зачистку силами всей дивизии, и каждый встреченный с оружием в руках, будет убит на месте. Все же, кто хочет жить, предлагаю сдать оружие и остановить бессмысленное кровопролитие. Советское командование, не хочет проливать бесцельно кровь немецких парней, те кто сдадут оружие, получат жизнь и свободу.
Даю вам пятнадцать минут, через мятнадцать минут закидаем вас минами и снарядами, затем начнем зачистку, если вы согласны принять наши условия, то знак - белый флаг. Время четырнадцать часов двадцать минут, время пошло.
Из леса стали доносится разговоры и крики, но кто, о чем, и зачем говорил и кричал, мы не знаем, у немцев идет обсуждение.
Через десять минут замечаем около восьми импровизированных белых флагов, ну и я говорю Хельмуту:
- Хельмут, командуй, тем, кто сдается идти к одинокой сосне, ну вправо.
Затем говорю радисту:
- Передай танкистам, пусть сгруппируются у одинокой сосны и принимают капитуляцию немцев, но близко к танкам не подпускать, не менее пятидесяти метров дистанции.
Радист открытым текстом передает сообщение танкистам, и Хельмт снова берет рупор:
- Камерады, идем к одинокой сосне, слева от нас, там кладем оружие и отходя строимся.
Немцы боязливо выбираются из лесу и идут к ориентиру, тут сзади по ним (из гитлеровских стволов) какие-то упорные верблядуны начинают шмалять по честным немцам, те залегают и тоже отвечают. По тому месту, где расположены "непримиримые", Полуэктов кладет несколько осколочно-фугасных прибабахов. Наши пулеметы бешено шмаляют в нациков (ну, вообщето в то место, где нацики) и те затихают.
Хорошие немцы скапливаются у того самого ориентира и гора оружия сданного немцами растет, плохие немцы притаились.
- Кравцов, береш свою роту, бегом на грузовики, и вперед на тот берег, надо охранять сдавшихся в плен, ах да и Хельмута с его ребятами возми, пусть с хорошими немцами покалякают.
Крацов с Хельмутом, вызывая своих бойцов, уходят, нам, остальным тоже надо теперь, на тот берег переправится, командую всем собираться, и бегу догонять Кравцово-Юргенсов.
Бойцы сворачивают свои позиции, а я добегаю и ныряю в кузов грузовика, обалдеть вокруг одни немцы, я значит, к Юргенсу попал. Западло, Хельмут в кабинке, и я один на один с немцами, западло не в том, что я ссу, нет западло в том, что я не говорю по-немецки.
И мы, молча, едем, вниз с холма, потом к мосту и от моста вправо, к одинокой сосне.
Когда наш опель-блитц, доехав, глушит мотор, я в числе первых спрыгиваю с кузова, толпой в сто-двести человек стоят "хорошие" немцы, в десятке метров перед ними холмик из оружия, а вокруг немцы уже оцеплены кравцовской ротой.
Хельмут строит своих бойцов, и "хорошие" немцы фигеют слыша команды на родном языке и вооруженных немецким же оружием, немецких парней, в немецкой же форме, но на стороне РККА. Один из бойцов Хельмута кричит:
- Пауль, майне брудер, - и лезет обниматся к одному из озирающихся "хороших" немцев, офигеть, прямо индийский фильм, встреча братьев.
- Кравцов, Нечипоренко, Ивашин и Абдиев, идете к "плохим" немцам и зачищаете территорию, пехотя прикрываетесь танками и броневиками, вперед. Всех кто сдается не трогать, остальных нафиг, в корзину, то есть удалить. Хельмут, охранять со своими пленных.
Пехота с танками и броневиками, едет добивать остатки "непримиримых", но у тех пыл погас, и те тоже сдают оружие, причем попался даже гауптман, командир второго батальона. Остальные офицеры, уже накрылись медным ВАЗом, корче нет больше офицеров, только жалка командир полка с штабом задержались. И само собой под раздачу не попали, видимо с ветерком едут на машинах, то есть ехали, прослышав про случившееся, наверно повернули обратно. У немцев есть рации и давно значит, сообщили, то есть не значит, а точно сообщили, орднунг.
Всего выжило чуть больше 300 немцев, примерно батальон, остальные отравились к праотцам и к праматерям чертовым, то есть кончились. Начали прибывать наши с холма, и по моему приказу они стали загружать трофеи в грузовики. А с немцами беседовал наш командир немецкого взвода товарищ Хельмут. Около получаса (а может больше) продолжалась беседа, и в результате беседы к нам перешли еще 36 немцев, то есть теперь у нас будет два немецких взвода (первым само собой перешел Пауль, братец нашего Зигфрида).
