Впрочем, беседа с протопопом началась вполне спокойно. С чая и доброй улыбки.
Погода, здоровье, природа, леденцы — зубы протопоп заговаривать умел не хуже, чем матерущий дипломат. Но и Софья была не лыком шита. Светскую беседу она поддерживала, а вот стоило ему ненавязчиво перейти к допросу…
— Умница ты, Сонюшка. Никто, почитай, и не заметил, а вот ты, девчушка глазастая…
Софья промолчала. Хвалят — и пусть хвалят. А за что? Жираф длинней, ему видней…
— Ждешь братика или сестренку-то?
— Жду отче, — вполне живо ответила Софья. — Матушка, говорят, опять в тягости, молиться за нее буду… Пусть батюшку сыном порадует…
— А про тетушку не помолишься?
— Я и так что ни день молюсь о своих родных и близких, — удивилась Соня. Шишку вам с ёлки, а не информацию!
Аввакум, не будь дурак, понял, что так они долго будут ходить вокруг да около, и попробовал прощупать почву сам.
— И за тетушку Анну?
— Разумеется! Как же иначе можно!
— А за ребеночка?
Софья округлила глаза по пятаку.
— Какого ребеночка, отче?
Аввакум погрозил девочке пальцем.
— Нехорошо это — лгать священнику…
— О чем, отче?
Софья решила валять дурака до последнего, пусть сам выскажется. Так проще будет. Аввакум и не подвел. Прищурился на малявку, встретил такой же спокойный взгляд темных глаз, дружелюбную улыбку — и даже слегка растерялся. Взрослые люди под его взором немели да метались, а тут — мелочь, от земли не видно! Форма настолько не соответствовала содержанию, что даже страшновато стало.
— А хоть бы и про тетку свою.
— А в чем я лгу, отче? Сие мне неведомо…
— Ты ведь знаешь, что непраздна она…
Софья пожала плечами.
— Я, отче, ничего не знаю и знать не желаю. Не мое это дело…
— Хорошо, царевна, что ты так думаешь, ибо от пустословия может быть тут беда великая. Сама ли ты додумалась — или надоумил кто?
Софья пожала плечами.
— У брата учусь, отче. Все благодаря Алешеньке, если б не он — глупой бы выросла.
— Не-ет… ты бы, царевна, точно глупой не была.
Аввакум смотрел пристально. Софья — невинными детскими глазенками. Ну да, соплюшка, шестой год пошел — и такие заявления?
Софья молчала. Взяла чашку, отпила чая, думая, что сыворотку правды еще долго не изобретут — и слава богу. Да и наркота… знает она, как хорошо действуют иные препараты. Все расскажешь, вплоть до цвета пеленок. Чего не помнишь — и то выдашь.
— Царевна, тетка твоя сказала мне, что ты ей идею подала…
Софья вздохнула, но тут уж отпираться было глупо.
— Я, отче.
— Сама придумала?
— Лейла сказку рассказала. У них же, на востоке, часто такое бывало…
— Сказку, говоришь?
Софья закивала с самым серьезным видом. Аввакум понимал, что она понимала, что он понимал — и так до бесконечности. Софья признаваться не собиралась, мужчина ее расколоть не мог — патовая ситуация. То есть Аввакум мог бы, но пытать царевен как-то не принято, да и времени у него столько нет, и реакция у девчонки непредсказуема. Так что — покамест все остаются при своих. Разговор окончился на вполне мирной ноте.
А через два дня Анна зашла к девочке в комнату, присела рядом на кровать.
— Спишь, Софьюшка?
— Нет… случилось что?
— Вот так вот, не Романова я теперь…
— Тетушка, как же я за тебя рада! ОН доволен?
Кивок головой. И совершенно ошалелые от счастья глаза. Ладно, будем надеяться, она к утру успокоится, а то с таким лицом и стукачей не надо. Хотя где уж без этих тварей?
Надо бы проконтролировать и убедиться, что им ничего не известно. А не то…
Софья понимала, случись что — она спокойно приговорит человека к смерти. И рука у нее не дрогнет. Чай, не младенцев безвинных убивать надо — сволочей, которые отлично знают, на что идут.
А значит — и не жаль. Но проверить ей это довелось куда как раньше…
* * *
Малашка довольно потерла руки.
За такое дело Милославский ей, небось, бешеных денег отвалит! Такие новости!
Царевна Анна непраздна! Да от кого! От Ордина-Нащокина!
Грех-то какой! Царевна, да без венца, нагуляла… ой-ой-ой…
Осталась самая малость. Как стемнеет, выбраться из терема, да в деревню, а там напроситься к кому в попутчики до Москвы — и бегом к Илье Милославскому, тестю цареву! Небось, он рад-то будет важной весточке!
Она и не подозревала, что ее оставили в тереме исключительно с разрешения Софьи, которой проще было иметь под боком известных шпионов, чем искать неизвестное.
Захотел Милославский подкупить деревенскую девку — хорошо. Взяла она деньги от него — еще лучше. Принялась шпионить, даже не зная этого слова — вообще великолепно!
Регулярно доносит сведения в деревню, куда раз в десять-пятнадцать дней приезжает незаметный такой человечек, якобы проезжает мимо, разговаривает с девицей и все рассказывает Милославскому.
Ну и пусть.
Малашка это даже и предательством-то не считала! Она же — симпатичная, умная, красивая, ну разве что немного рябая, но обаятельная. А ее в посудомойки! А какую-то шваль по помойкам набрали, да воспитывают, платья у них не платья, туфельки не туфельки, ходят, носы дерут…
Твари!
Малашке и невдомек было, что за ней постоянно приглядывали. А носы драли специально. И проговаривались в ее присутствии тоже только по уговору и только о нужном. А то как же? Информация обязана быть… и слушал Милославский о занятиях, о том, какой лапочка Алексей Алексеевич, о наглости девок… но с этим-то придраться не получалось! Не к чему!
Это уж сейчас…
Она бы век ничего не узнала, но Воин был чуть неосторожен, уговаривая Анну бежать с ним. А Малашка пришла за грязной посудой, так получилось. И подслушала.
Дверь скрипнула…
— Ц-царевна?!
Софья стояла в дверях, разглядывая девку с непонятным выражением. Выглядела девочка не очень убедительна, но за ней возвышался Фрол Разин с нагайкой, и улыбка у него было… оч-чень недобрая.
— Далеко ли собралась, девица?
— Далеко ли направляешься, красавица? — поддержал Фрол.
Малашка дернулась, заметалась — и была перехвачена казаками. Софья только вздохнула. М-да, культуру шпионажа тут еще развивать и развивать. Неужели кто-то думал, что она ничего не узнает? Смешно даже подумать. Она-то проходила практику на стройке, в институте, потом в конторе. А сплетни — они процветали всегда и в любой среде. Хотя сейчас и без сплетен обошлись. Просто за служанкой постоянно приглядывала то одна, то другая девушка из Софьиных подопечных. Тренировали навыки.
И когда Софье донесли, что кухонная девка, та самая, которая на Милославского работает, чего-то вся не своя, словно ее мешком пришибли, а потом и что она собирается в бега — сложить ее поход на хозяйскую часть терема и визит Воина было несложно.
И Софья не ошиблась.
Через десять минут девица была крепко увязана и с кляпом во рту вручена Фролу.
Что с ней сделают казаки — Софья и знать не хотела. Доносчику первый кнут, а собаке собачья смерть. И то — не оскорбляйте собак, пожалуйста. Они до шпионажа не опускаются.
Выловят ли труп из речки, употребят ли девку по назначению всем отрядом и прикопают в ближайшем лесочке…. Софью это не волновало.
Жестоко?
А стучать не жестоко? Кинулась бы царевне Анне в ноги, покаялась бы, стала бы двойным агентом — еще и подзаработала бы. А так…
Да, неудобно. Теперь Милославский еще кого-нибудь подсунет, определенно. Но сейчас важнее всего время. Как только Анна родит — пусть хоть ушпионятся. А пока…
Как и в девяностые, заказывая конкурента, Софья подумала, что защищает свое. Вздохнула и ханжески возвела глаза к небу.
Покаяться?
Каюсь, господи. Грешна…
Прости и ты меня, как я себе прощаю…
Если бы кто-то наблюдал за пятилетней девочкой, он был бы искренне поражен ее злобной, совершенно не детской ухмылкой. Но это выражение мелькнуло и быстро исчезло. Показалось?
Да, наверное…
А кухонная девка… а что — девка? Сбежала с любовником. И хватит о ней.
* * *
А спустя два месяца Анна разрешилась от бремени здоровущим крепким мальчишкой. Все прошло, как по маслу, за неделю до родов она уехала к Морозовой, взяв с собой Софью для конспирации. Боярыня приняла их вполне радушно. Все-таки царевна, не грешница какая, да и венчана она с Воином, а любви вообще не прикажешь.
Женщины, всегда такие женщины, происходит это в десятом или двадцатом веке, все они с удовольствием следят за чужими романами. Феодосия Анну не осуждала, чего уж там. Царевнам на Руси приходилось тяжко, и если хоть одна разрешила себе любить, пусть втайне, но искренне — Бог ей в помощь! Вот уж чего иного, но зависти у Феодосии не было ни грамма. Софья оценила по достоинству.
Роды начались на два дня пораньше, чем ожидали — и через шесть часов Анна взяла на руки сына. Воин, крутившийся внизу, бледный от волнения и слегка пьяный (а что с ним было делать — беседой успокаивать? Проще было сто грамм налить!) целовал ей руки и боялся взять мальчишку.
