А план проекта, собственно, был простой: делаю в комнате необходимый антураж. Снимаю видеоклип одним кадром, исполняя его под фонограмму. А после этого дожидаюсь гостей. В том, что они рано или поздно появятся, у меня лично, не было никаких сомнений — уж больно много денег я стал приносить стране, чтобы про великого меня так просто позабыли. Ну, так вот, когда те появятся, передаю им запись с музыкальной композицией. Не сам, конечно, передаю, а с помощью бабушки ввиду того, что по легенде я в это время буду спать в хлам пьяный. Ну, а дальше — будь что будет…
«Не может быть Саша, неужели ты действительно собираешься принять алкоголь? — тут же спросят меня голоса, живущие в голове, а потом, осуждающе посмотрев в мою сторону, добавят: — Этого не может быть! Ты же не пьющий человек, — и напомнят: — Ты сам об этом не раз и не два говорил. Неужели ты всех обманул?»
«А я разве отказываюсь от своих слов? Непьющий я… Но для дела… На что только не пойдёшь ради дела. Так что зря вы меня собираетесь журить. Тем более пить я не собираюсь. Все эти бутылки нужны именно как бутафория, для создания нужной атмосферы хаоса и запоя. А так я, естественно, пить не буду!.. Наверное…»
* * *
Полковник Кравцов
Его напрягли прямо на концерте в воскресенье. Минаев вместе с Мячиковым буквально рвали и метали, а Лебедев задал прямой вопрос:
— Кравцов, почему не обеспечили явку конкурсанта на конкурс?
Тот решил пояснить, что такую задачу ему никто не ставил, но всё было тщетно, ибо ему сразу напомнили, что задача по курированию Васина ему была поставлена давно и её никто не отменял.
Делать было нечего и, признав вину, полковник поехал на квартиру к подопечному. Там никого не застал. Поехал на работу к матери Саши, там оказалось, что она сегодня выходная. О том, что Сашина мама сейчас находится на воскресном концерте, Кравцов, разумеется, не знал. А если бы даже и знал, то вряд ли смог бы её найти в тысячной толпе зрителей. Оставалось надеяться, что ничего не случилось и кто-нибудь из семьи Васиных всё же появятся ближе к вечеру. А пока куратор от КГБ СССР решил обзванивать остальных участников ВИА. Удалось переговорить не со всеми. Многих дома не оказалось, но те, с кем удалось пообщаться, абсолютно не знали, где находится Васин. Они его не видели ни вчера, ни сегодня. Дело выходило скверное. Но делать было нечего… Позвонил на специальный номер в телецентр и доложил обстановку крайне недовольному Лебедеву.
В одиннадцать часов вечера Кравцов вновь приехал на квартиру к Васину и там вновь никого не оказалось. Решив отложить поиски до утра, поехал к себе домой.
Не успел раздеться, как раздался телефонный звонок.
— Слушаю, — произнёс полковник, сняв трубку.
— Здравствуйте! Это товарищ Кравцов? — поинтересовались на том конце провода.
— Да — это я.
— Товарищ Кравцов, это Вас беспокоит Савелий Бурштейн.
— Кто? — не понял полковник.
— Клавишник группы «Импульс».
— Ах, Сева это ты?! Я, кстати, тебя искал, — обрадовался Кравцов и, дабы сразу выяснить интересующий его момент, спросил: — Ты не знаешь, где находится Саша?
— Вот по этому поводу я Вам и звоню, — произнес собеседник и в течение десяти минут обрисовал сложившуюся картину.
Из-за того, что Васин был не понят Минкульт, — это, по словам Васина, которые передал Бурштейн, — он решил завязать с творчеством, и уехал в деревню. Там он собирался остаться жить насовсем. В его планах было забрать документы из ВГИК и пойти учиться на тракториста с последующим трудоустройством то ли в колхоз, то ли в совхоз.
Всё время пока Сашин друг рассказывал эту историю, Кравцова не покидала мысль, что все эти капризы связанны с переходным возрастом подопечного. Однако вскоре он отогнал эти домыслы, как не продуктивные в данном конкретном случае. Сделал он это потому, что вспомнил, с кем конкретно он в данный момент имеет дело. Если бы это был обычный юноша или взрослый мужчина, то все его действия легко можно было списать обычной хандрой, связанный с обидой и ссорой с начальством или всё с тем же пресловутым переходным возрастом. Но тут он имел дело не с рядовым адекватным гражданином, а с полностью психически ненормальной личностью с окончательно поехавшей крышей. Естественно, от такого индивида можно было в любой момент ожидать чего угодно.
— А ещё, мне кажется, товарищ Кравцов, что Саша был сильно пьяный, — добил Бурштейн полковника и замолчал.
Кравцов разузнал, когда куда и при каких обстоятельствах Савелий отвёз своего пьяного друга и, узнав, что тот решил вести отшельнический образ жизни у себя в деревне Ключино, попрощался.
«Это полный провал.Мало того что подопечный псих, так ещё и пьяный псих, — повесив трубку, стал размышлять полковник, вспоминая как Васин ловко уворачивался от его приёмов рукопашного боя и как бесстрашно выпрыгивал в окно с третьего и даже четвёртого этажа. — Нет, сейчас толку от моей поездки в деревню будет мало. Пьяный малолетка с хорошими физическими данными — это возможный скандал. Легко может случиться драка. И хотя я его, конечно, вырублю, но дальнейших доверительных отношений после этого, скорее всего, не будет. Поэтому, наверное, лучше обождать. Если тот ушёл в запой, то наверняка ещё пьёт или уже спит. Следовательно, лучший вариант, поехать завтра утром, воспользовавшись поговоркой: «Утро вечера мудренее».
Полковник КГБ СССР не знал и не мог знать, что через минуту после окончания разговора с ним, Савелий Бурштейн трясущимися руками накапал в рюмку двадцать пять капель валокордина, выпил их и, приказав себе не трястись от страха, набрал ещё один телефонный номер.
Глава 32
В начале шестого утра полковник добрался до места и аккуратно припарковал машину на перекрёстке — недалеко — около ста метров от дома Васина. Закрыл автомобиль на ключ и пошёл пешком. Сделал он это, потому что дорогу к деревне зимой толком не чистили. Пройдёт трактор «Беларусь» один раз в день, очистит, как сможет вот и всё. При такой работе дорога, естественно, очищается не полностью, поэтому о том, чтобы припарковать автомобиль на обочине, речи не шло. Оставалось просто перекрыть движение, остановив машину посреди дороги. Но это можно было бы сделать, если бы не обстоятельства. Совершенно не понятно было, что там сейчас — в доме творится и в каком состоянии находится подопечный. Если же оставить машину прям на проезжей части, то вдруг кому-то, по закону подлости, срочно нужно будет проехать. По сугробам не объедешь, значит тот начнёт сигналить, всячески отвлекая от дела. И хотя в деревнях Подмосковья, как правило, в это время года безлюдно, ибо основная масса жителей, по осени, разъезжается по городам и весям, оставаясь там до весны, но тем не менее вариант — что кому-то очень понадобится в пять утра срочно проехать именно здесь, исключать было нельзя.
И полковник как в воду глядел.
Когда до дома оставалось метров двадцать, свет автомобильных фар осветил его со спины. Он чуть отошёл к обочине, уступив дорогу «Волге» серого или белого цвета — в темноте, что царила на улице и при тусклых фонарях, еле освещавших дорогу, это было толком не разглядеть.
Водитель автомобиля не спеша проехал рядом с Кравцовым и, вероятно терзаясь лишними мыслями и не думая о других местных жителях, остановился посреди дороги — прямо напротив калитки дома подопечного.
«И кто же это пожаловал?» — удивился полковник, прибавляя шаг.
Не успел подойти ближе, как дверь машины открылась, и оттуда вылез мужчина в форме и генеральской папахе.
— Здорова, Кравцов! — поздоровался тот, поправляя головной убор. — Решил погулять по Подмосковным деревушкам?
— Здравия желаю, товарищ генерал-майор, — отдал честь старшему по званию полковник и, протянув руку, поздоровался. — Какими судьбами?
— Да наверно теми же, что и ты, — кашлянул генерал Петров. — Мне вчера Савелий Бурштейн звонил. Говорит, Васин запил. Вот я и сорвался, с утра пораньше. А ты?
