Глава 21
— Венчается раб Божий Борис рабе Божией Зинаиде во имя Отца и Сына и Святого духа. Аминь. — Все собравшиеся в небольшой церквушке в Архангельском вслед за священником перекрестились. Священник же, дав невесте приложиться к образу Пресвятой Богородицы, продолжил, — Венчается раба Божия Зинаида рабу Божию Борису во имя Отца и Сына, и Святого духа. Аминь.
Это была самая сложная свадьба, из тех которых мне приходилось устраивать. Не в смысле организации церемонии, тут, к счастью, было кому заняться мелкими хлопотами, а в плане сведения двух людей вместе. Вернее, даже не конкретно этих двух людей, трудно было вообще убедить Бориса на вторую попытку соединить себя узами брака с какой-нибудь женщиной. Имея в анамнезе уже одну скончавшуюся родами жену, мой друг предпочитал вести свободную жизнь холостяка, о чем не раз заявлял во всеуслышание.
Жених, Борис Юсупов мужчина чуть за тридцать, мой близкий друг, вдовец, наследник огромного состояния и тяжелого «приданного» в виде родового проклятия, по которому из всех мальчиков в одном поколении доживает до зрелости только один. Согласно легенде основателя рода ногайского Юсуфа-мурзу наградили им за переход под руку белого царя Михаила Федоровича. Так было у его деда, у отца, а у самого Бориса в этот момент была жива только одна дочь от первого брака, в которой он души не чаял, но остро нуждался в наследнике.
Невеста — Зинаида Нарышкина, семнадцатилетняя красавица, быстро ставшая главным открытием этого года в высшем свете Петербурга. Легкая, даже ветреная, мне казалось, что она для твердо стоящего на земле Бориса не будет хорошей парой, но тот влюбился как мальчишка, мучимый подростковыми гормонами, и ничего и слышать не хотел о других кандидатурах на роль жены.
Не смотря на мой скепсис по поводу выбора невесты, я согласился быть на свадьбе друга свидетелем и как полагается отстоял в церкви полную церемонию. После свадьбы счастливая пара — ну во всяком случае Борис точно был счастлив — укатила в свадебное путешествие по Европе, ну а я вновь с головой погрузился в текущие дела.
Вообще в деле сохранения старых дворянских родов я был порой излишне сентиментален. Долгоруковы, Оболенские, Голицыны, Трубецкие, Шереметьевы, те же Юсуповы… За каждой фамилией стоял целый сонм предков веками верно — а иногда и не очень, если честно — служивших России, как бы она в этот момент не называлась. Да, сейчас они возможно выродились местами в полнейшие ничтожества, пользы от которых империи было чуть. Все эти помещики, прожигающие нажитое поколениями предков, не желающие ни служить, ни даже работать на себя. В том числе и из-за них империи так нужна свежая кровь «от земли».
А сколько родов упоминаемых в учебниках истории уже «сошли со сцены»? Какие-нибудь Бельские, Глинские, Шуйские, Годуновы. Только от перечисления фамилий начинают по спине бегать мурашки.
Мне казалось, что сохранять подобные роды чрезвычайно важно для сбережения некой преемственности поколений. Они подобно стальному тросу-растяжке проходят сквозь историю государства и скрепляют ее самим фактом своего существования.
Все это были очевидно эмоции имеющие мало общего с реальным положением дел, просто один попаданец всегда слишком сильно благоговел перед историческими — пусть даже они представлены в виде живых людей — артефактами. И сохранил часть этих эмоций даже после того, как сам попал в историю.
Что касается практической стороны вопроса, то тут я считал правильным не только упростить процедуру узаконивания внебрачных детей в случае реального риска угасания дворянского рода — как это было с тем же Аракчеевым, который обзавелся законным наследником уже сильно на шестом десятке — но даже сделать возможном усыновление наследников со стороны. В конце концов генетических экспертиз в эти времена еще не было и, например, вероятность того, что я сам был совсем не родственником условному первому царю из рода Романовых Михаилу Федоровичу, имелась более чем значительная. Ну и что, это совсем не мешает мне носить фамилию с честью и усердно работать над ее дальнейшим прославлением.
А бесполезных дворян-помещиков, что поделать, придется как-то перевоспитывать. Другого народа у меня нет, придется работать с этим.
По возвращении в Петербург меня ждал сюрприз. В печать пошло подготовленное Сперанским и его подчиненными 45-томное «Полное собрание законов Российской империи». На сколько я помнил, в моей истории оно вышло чуть позже уже при правлении моего реципиента.
В целом, труд был конечно титанический, однако практической пользы имеющий весьма немного. Все же большая часть нормативно-правовых актов в изданном сборнике уже давно и глубоко устарели, и не применялись на практике. Работа же по приведению в порядок действующего законодательства была в отличие от «исторической» сопряжена с большими проблемами. Как обычно каждый имел свое видение и считал именно его единственно верным.
— Вы поймите, Михаил Михайлович, я хочу от вас добиться системности мышления, — на данный момент в России как таковые кодексы в стандартном понимании и вовсе не существовали. Даже уголовного кодекса и того не было, а отдельные статьи, касающиеся наказаний за разного рода проступки, были разбросаны по целой куче НПА, не имеющих никакой структуры и никак между собой не связанных. Как в такой ситуации можно работать тем же судьям — одному Богу известно. — Возьмем, например, уложение о наказаниях.
— Давайте, — согласно кивнул Сперанский. За последние десять лет он подготовил уже два проекта оного, которые меня не удовлетворили совершено.
— Какая цель создания данного уложения?
— Ммм… — Чувствуя подвох задумался юрист, — думается, что их много. Точно больше чем одна.
— Главная цель — построить логичную систему, по которой рассмотрение двух идентичных дел в двух судах на разных концах империи обязательно приведёт к одинаковому результату, — я посмотрел на Сперанского, видимо эта мысль отторжения у него не вызвала. — Для этого нужно в уложении прописать максимально четкую систематизацию деликтов, как с точки зрения внешнего наблюдателя так и сточки зрения внутренней их сути.
— Подробнее пожалуйста разверните свою мысль, Николай Павлович, — попросил юрист.
— Давайте рассмотрим такое понятие как «состав преступления», — я встал и подошел к доске, на которой для наглядности любил чертить схемы. — Что входит в это понятие? Субъект, объект, субъективная и объективная сторона.
Наконец образование из прошлой жизни в полной мере пригодилось в этой. В отличие от инженерных изысканий, в которых приходилось полагаться исключительно на сведения общего характера, подчерпнутые из исторических книг и научно-популярных фильмов, тут мои познания имели определенную глубину.
— Не бесспорно, — прокомментировал Сперанский, поскольку в это время существовало несколько подходов к понимаю вышеназванного термина, — но предположим.
— Самое простое субъект — общий и специальный. Общий понятно — любой человек дееспособный достигший 12-летнего возраста.
— Тут вопросов нет, — кивнул министр юстиции.
— А вот со специальным субъектом сложнее. Нужно разделять людей по сословиям, религиям, возрасту, подданству в конце концов.
— Подданству? — Переспросил Сперанский.
— Конечно, иностранный подданый не может быть субъектом статьи связанной с государственной изменой, — я пожал плечами и продолжил мысль. — Мое требование заключается в том, чтобы субъект каждого деликта был четко обозначен. То же самое и с другими сторонами состава преступления…
В таком ключе мы разговаривали часами, я потихоньку подводил Сперанского к тем правовым моментам, которые лично мне были очевидны из опыта будущего.
В целом непосредственно нормы материального права я пока кроить под себя был не готов, хоть, надо признать, многое меня в том же уголовном праве раздражало неимоверно. Например, разбивка по национальному и религиозному признаку — про сословный я не говорю, от этого вероятно еще долго отказаться не получится.
