укладывали 5−8-сантиметровый слой песка. Торцы плотно подгоняли друг к другу, простукивая деревянной бабкой, заливали смолой и посыпали песком.
«Чего-чего, а смолы разнообразной у нас завались будет!» — Размышлял Егор, кидая взгляд на курившиеся дымком печи для пиролиза древесины: «Пишут, что удовольствие не из дешевых, ну так асфальто-бетонное покрытие дороже встанет. Главное — чтоб не гастарбайтеров на дорожные работы завозили, как у оленевода, а наших мужиков!» Сама фактура покрытой смолой деревянной шашки, и визуально, и на ощупь — нравилась Егору больше чем плитка, которая и скользкая, и души в ней не было! Да и дерева у нас в стране много, по крайней мере — замостить дороги столиц и крупных городов такими плашками хватит и материала, и средств.
Только стоявшая на дворе зима останавливала от того, чтоб начать экспериментальное покрытие этими сотами будущей центральной площади. А пока изготовлением этих шашек занимались подростки, под присмотром и руководством старших. Из деревни привезли несколько механических винтовых приспособлений для выделки, так что подростки сидели в тепле и при деле. Всё по взрослому, с отделом технического контроля и приемки фибро-вертикального паркета. Готовые шестигранники складировались на просушку в сколоченные из горбыля и некондиции сараи, обрабатывать их смолой было решено ближе к лету.
Приезжали с инспекцией из деревни Ксения Борисовна и Маня с подружкой Ирой. Ирина до переноса занималась в школе искусств, в керамике соображала лучше всех вместе взятых попаданцев. И учили их там, в кружке этом — на совесть, девчушка знала несколько залежей глины поблизости, годной как для кирпичного производства, так и для гончарного дела. Её и привезли, чтоб съездила с группой изыскателей и ткнула пальцем на местности, управились одним днем. «Егор», — вспомнила она перед отъездом: «а у нас ведь и по всему руслу Кулемки много выходов белой глины, она не только для фарфора и фаянса, но и в медицине применяется».
До весны Егор, ловя момент — хотел обкатать технологию обжига кирпичей и цемента, в чем нашел полную поддержку руководства. Да и самому было не комфортно жить во времянке с печкой, сваренной из железа, по сути — модернизированной буржуйкой. Да и запланированное строительство, без привычных стройматериалов, из одного дерева и природного камня — не привлекало.
Маня увязалась с подружкой, а Ксюша проверяла преподавательский состав, их подопечных и общее состояние образования в разрастающемся поселке при химическом производстве. Помимо детей, так же организовали курсы по ликвидации безграмотности, с хорошей морковкой в виде материального поощрения для тех, кто эти курсы осилит и докажет, что освоил грамоту. Егор от посещения любимой испытал двоякие чувства — с одной стороны обрадовался, с другой — разозлился. На все его попытки увлечь жену пообщаться наедине — Ксюха делала большие глаза: «Ты чо, неудобно же! Народа столько вылупилось на нас, ты же каждую неделю домой приезжаешь, не дотерпишь что-ли?!»
Проблема была не в терпении, вот как было ей объяснить, что прямо здесь и сейчас она не просто уронила авторитет мужа, а безжалостно втоптала его в грязный снег на площади? Егор сплюнул, отвернулся и гордо пошел к лаборатории, спиной чувствуя ехидные взгляды девчонок у крыльца школы и пренебрежительно-сочувствующие — мужиков у конторы. Ксюха же, в недоумении: «Что это на него нашло?!» — плеваться на истоптанный снег не стала, а гордо задрала нос и зашагала в противоположную сторону — поторопить возчиков и сопровождающих их казаков, ехать домой: «Ничего, побесится — скорей домой приедет! Там и помиримся, выясню, что за вожжа ему под хвост попала!»
Егор до вечера ходил в бешенстве, а на следующий день Известковое почтил батюшка из Троице-Саткинского завода. Ну почтил и почтил, Егору на батюшку, как и на религию — было насрать с колокольни, поэтому как обычно, раздав с утра ценные указания — корпел в лаборатории. И совершено не прибавило к и так никакому после вчерашнего настроения — появление в дверях охранника, со словами: «Егор, там к тебе поп рвется, зело недовольный!»
Егор вскинулся — система охраны, на которой настоял Серёга, была организованна с первых дней. Ещё и Федус добавил лагерной специфики, так что посторонним попасть на территорию строящегося комплекса было немыслимо. «Кто пустил?!» — Накинулся он на казака: «Вы там что, совсем мышей не ловите?!» Охранник браво отрапортовал: «Никак нет, батюшка задержан на пропускном пункте, оттого так ярится, слюной брызжет, тебя требует!» Егор нахлобучил шапку, накинул на плечи овчинный полушубок (вот уже с полмесяца как сменил свою куртку на аутентичную одежду) и вышел вслед за находящимся при исполнении дружинником, узнать — какого собственно рожна этому наркодиллеру восемнадцатого века от него понадобилось.
На проходной исходил на говно священнослужитель, тряся складками жира на обрюзгшем подбородке. Рядом стоял Федус, стоически выслушивая претензии попа. «Пропустите!» — Бросил Егор охранникам и одобрительно показал большой палец. Кивнул Федусу, предлагая следовать за ним, духовному лицу приглашения не требовалось — тот с ходу накинулся с упреками, перемежаемыми угрозами. «Охолони, пастырь!» — увещевал его Егор: «Давай до помещения дойдем, там выскажешь, чо тебя беспокоит!»
Но батюшка так пылал возмущением, что никого, кроме себя — не слышал. Пока дошли до лаборатории, вкратце суть претензий прояснилась: деревенские пренебрегали церковными службами, игнорировали в общей массе церковные таинства, а одна из учительниц, пришедшая всё таки на исповедь — в процессе послала батюшку на хуй. Особо негодовал батюшка дошедшими до него сведениями о наличие на теле Егора языческих символов.
При этих словах Федус многозначительно посмотрел на начальника, как бы говоря: «А я предупреждал — не ходи в общую баню с контингентом!» Сам Федус, будучи весь разрисованным — мыться предпочитал либо среди своих, либо в одиночестве. Егор же большой беды в наличие на левом плече паука в паутине (набитого сдуру, пока маялся в ожидании приговора в СИЗО) и коловрата на спине (сделанного уже в зрелом возрасте, после рехаба и успешной социализации) — не видел.
Как оказалось — зря, два дня назад уже были сигналы, подходили мужики из деревенских, косноязычно мыча — пытались что-то сказать Егору. Но дико смущались и дичилсь, всё, что он от них тогда добился, выглядело так: «Ну дык, барин, коли вы из наших, то мы завсегда! Со всем нашим прилежанием подмогнем!» Тогда он их подхода не понял, сейчас же стал догадываться, судя по визгливо истеричным ноткам в голосе — не паучок, ползущий по паутине вверх был причиной праведного гнева церковнослужителя. «Подожди, пидарас!» — Стиснув зубы думал про себя Егор:
