бабы, несшие найденные для попа одежды — живо обсуждали порученное им дело: «А я тебе говорю, Нюрка — странные дела в этой лаборатории творятся! Уже второй раз за энту неделю люд там одежы лишается! То анжанер этот, то батюшка наш! Поп то ещё весь как из жерновов вышел оттуда. Как черти молотили!» Вторая её охотно поддержала: «И не говори! И не вышел он, а под руки вывели! Вот те крест, коли позовут полы мыть там — ни в коем разе не стоит соглашаться!»
А Егор, под вечер, под впечатлением от всего произошедшего — совершил необдуманный поступок, которого и сам не ожидал от себя. Что его на это толкнуло, он и сам не понимал, однако же — встретив в коридоре одну из бойких симпатичных селянок, которая давно ему всячески намекала, что не прочь с барином пообщаться наедине — решился. Притиснул её к стене и глядя в глаза спросил:
— Ну так чо, Улька, не передумала прибраться у меня придти вечером?
— Нет! — Ульяна обмякла и жарко зашептала ему в ухо. — Не стоит мне к вам приходить, барин, глаз на подворье не счесть! А у вас эвон жена какая строгая! Приходите ко мне лучше, у нас дом дядькин пустой стоит, я за ним присматриваю, прибираюсь и печку иной раз жгу, чтоб дом не вымерз до негодности! Вечером приходите к пристани на тот берег, как у мастеровых с рабочей школы занятия окончатся, я вас ждать там у причала в сторонке буду! Чтоб никто не увидел! Оттуда и пройдем в дом дядьки, а я его ужо и протоплю к вечеру, и перину перестелю! — Придя в себя, выскользнула из рук, обернулась и так посмотрела, облизав пересохшие губы, что остатки критического мышления покинули Егора…
Южный Урал, февраль 1797 г.
Несколько часов до вечера Егор провел как на иголках, опять его кидало из одной крайности в другую. То преисполнялся какой он альфа самец, походя девку прижал к стенке и готово. То понимал, что с его статусом здесь и прижимать никого не надо — сами в очередь выстроятся. Улькины чары постепенно выветрились и до него стало доходить, что это всё он назло Ксюхе делает. Ну вот не уперлась ему эта Ульяна, да почти недельное воздержание, будь оно неладно — сказалось. Вот если бы Ксюша не закочевряжилась… И опять по раскладам выходило, что во всем виноваты бабы!
Поглядывая в окно на расходящуюся вечернюю смену мастеровых из школы, Егор окончательно уверился, что вся эта авантюра — следствие спермотоксикоза и уязвленного самолюбия, негоже так себя вести взрослому человеку! «Никуда не пойду, сдалась мне эта деревенская клуша!» — твердо решил Егор: «Послезавтра домой, а там Ксюха. Даже завтра могу уехать, начальник я или кто? Да хоть сегодня?!»
Однако через несколько минут вспомнил Ульку, которая на курицу не тянула, скорее на цыпленка и стало жаль девчонку: «Стоит сейчас там под мостом, сопли морозит. И ведь до талого стоять будет, ладно — схожу всё таки, объясню, что я женатый человек, не дело по девкам бегать…» Быстро собрался, и на всякий случай — взял таки пять рублей: «Мало ли как дело повернется, надо было у Газгена несколько парных комплектов хоть не блёсен — мормышек взять, а то с деньгами это всё явственно проституцией попахивает…»
Светиться на контрольно-пропускном пункте не стал, покинул огороженную территорию комплекса через забор. Заодно с неудовольствием отметив несовершенство организованной охраны: «Заходи с улицы, бери что хочешь. Надо завтра казакам пистона вставить!» Прокрался прикрываясь забором от караулов и выбрался на дорогу — ушел чисто, никто не всполошился. «Да я прям прирожденный диверсант!» — Подумал с гордостью: «Не буду Ульку расстраивать, раз всё так удачно складывается! Это же просто ни к чему не обязывающий секс, и я, и она это прекрасно понимаем, так к чему лишать себя маленькой радости?!»
Наконец то определился и повеселев — бодрой походкой направился к мосту, до которого было с километр, похрустывая подмерзшим к ночи снежком и пиная куски конского говна по дороге. Ближе к реке показались первые крестьянские избы — народ в основном спал, редко где через окошко неярко светились огоньки лучин. Несколько раз его лениво облаивали собаки, но так как шел он не таясь — быстро умолкали. Вот и массивная, темнеющая среди снега пристань, где-то там, в сторонке — ждет его Улька: «Иззябла небось, ничего, сейчас согрею!» — ускорил Егор шаг.
Ещё с середины зимника, переходя реку — он углядел у пристани темную фигурку, выглянувшую из-за причала и тут же спрятавшуюся в тень. В душе то-то всколыхнулось: «А может и вправду любит меня, девка-дура, это надо же такое удумать — зимой мужика на улице ждать! Это я по меркам своей эпохи цинично всё оцениваю, а у них по простому, патриархальные нравы…»
Добравшись до причала, Егор негромко окликнул: «Уля? Уля, ты где? Озябла, малышка!?» Та не отзывалась: «Застеснялась!» — Догадался он и двинулся за угол, туда, где видел её фигуру.
— Ну вот и свиделись, барин! — Неожиданно басом злорадно сказала Улька, чертиком выскочившая из-за угла.
Егор внезапно догадался, что это не совсем Улька и инстинктивно отшатнулся в сторону причала, навстречу другой, настоящей Ульке — выступившей из тени.
— Погодь, барин, не спеши! — Мужским тенором отозвалась эта фигура, тоже оказавшейся не девчонкой, вдобавок замахиваясь на него дрыном.
«Пошел на блядки, называется, а попал на собачью свадьбу!» — Догадался Егор, инстинктивно заслонившись левой рукой от несущегося в голову дреколья. По руке прилетело так, что Егор взвыл: «Сука!!!» А сзади уже подбирался тот, басистый. Егор крутанулся на месте, встретить его и поймал в брюхо саблю. От удара его аж отбросило, а живот насквозь пронзило острое железо, полоснув острой вспышкой боли. Упал на лед спиной, левая рука не слушалась, живот нестерпимо резало и кровь теплой водой затапливала живот, стекая ниже, к паху. «А может и не кровь» — Пронеслось в голове: «Чой то он палкой своей совсем неласково приголубил, дед оглоблей не так больно охаживал, никак убить меня хотят?!»
— Это тебе за батю мово! — Торжествующе сказал обладатель баса. — Куда пополз то барин, с таким ножом в пузе далеко не уйдешь! Щас мы тебя в прорубь определим!
А Егор никуда не полз, действительно — куда с такой пикой в брюхе ползти, он правой рукой судорожно расстегнул пару верхних пуговиц полушубка и
