революционный матрос на буржуазную контру. Ну, а кто виноват? Бабы делятся новостями, сплетничают, раздувают из мухи слона и он туда же. Прямо, как в моё время. Разные интернетные блогеры ляпнут какую-нибудь чушь, диванные эксперты и боты её подхватят и вот уже ор на весь мир…
— Что ж, пойдёмте, проверим наших бунтовщиков, — тяжело вздохнул Челищев. — Надеюсь, они нашли ваши вещи, Леонид Иванович.
— Я тоже надеюсь. Однако это дело так не оставлю. Моей чести было нанесено жуткое оскорбление. Подобные вещи смываются только кровью! — выдавливаю из себя пафосные нотки. — Но среди того быдла, что напало на меня, нет дворян. Поэтому их грязная кровь мне совершенно не нужна.
— А что же вам нужно? — это уже спросил Белкин.
— Быдло всегда оплачивало свои грехи благородными металлами и работой, — отвечаю высокомерно.
В принципе большинство дворян на моём месте поступили бы точно так же. Мало того, они бы с удовольствием велели наказать всех провинившихся кнутом. Я же не хочу наносить людям увечий. Хватит и денежной компенсации. Зато в следующий раз будут думать. А коли не соберут нужную сумму, отдадут работой или материалом. У меня планов много. А в свете новых событий можно подумать и о собственном доме, но желательно поближе к дому Белкиных. Пусть он будет даже деревянным, главное построенный по моему проекту.
Когда возвращались к тому месту, где на меня напали, я стал прихрамывать. Разболелась нога, по которой попало дрекольем. Из-за чего настроение резко ухудшилось. Здесь йода нет, и сеточку из него на ушибленном месте не поставишь. Надеюсь, у Шварца имеется бодяга. Она тоже от ушибов помогает.
Солдаты, посланные сторожить бунтовщиков, встретили нас с радостным нетерпением. Замёрзли бедняги. А вот мужичьё стояло с угрюмым видом. Они не нашли ни броши, ни шапки. Ну, с цацкой всё понятно. А куда делась шапка? Неужели не подобрали, когда я убегал от них? Странно… Кто же её заныкал? Блин, а без головного убора череп слегка подмораживает. У шубы воротник хоть и высокий, но макушка-то мёрзнет. Придётся пока носить парик и треуголку. Здесь ходить без верха — моветон!
* * *
Куприян Горбонос страдал с утра жутким похмельем. Страдал так, что даже не мог передвигаться по дому. Сил хватило лишь на то, чтобы доковылять до деревянного ведра, на четверть заполненного водой. Обнаружив рядом глиняный стакан, страдалец трижды наполнял его живительной влагой и вливал в свою глотку, иссохшую от жгучего сушняка. Стало чуть получше. Затем с горем пополам ему удалось затеплить лучину и растопить печь. Благо возле неё лежал небольшой запас дров. Иначе пришлось бы мёрзнуть. За ночь всё тепло ушло, а идти на двор к сараю уже не оставалось сил. К тому же вход в сарай, скорее всего, занесло снегом. Пока его не откинешь, вовнутрь не попадёшь. А измученное похмельем тело на такие подвиги было не способно.
Примерно через час в доме стало более-менее тепло. За это время Куприян успел облегчиться, помолиться и ещё раза три подойти к ведру, чтобы утолить жажду. В результате вода закончилась, а дрова практически прогорели. Сложившиеся обстоятельства недвусмысленно намекали, что надо идти на двор. Помолившись ещё раз, мужичок накинул на себя тулуп, водрузил на голову треух и вышел в свет… Повезло, снега выпало немного. Очистив проход в сарай, он не поленился натаскать в дом побольше дров. Первая охапка ушла в печь, всё остальное было вывалено в сенях. Потом настала очередь воды. За неимением колодца во дворе, пришлось выходить за ворота и идти к общему…
Недалеко от колодца кучковались слободские мужички. Промеж них сновал отец Димитрий и что-то эмоционально вещал. В другой раз Куприян бы послушал его, но сейчас чувствовал себя не лучшим образом. Поэтому, наполнив колодезной водой два ведра, засеменил в дом. За водой пришлось сходить ещё пару раз, чтобы наполнить бочку, стоявшую в доме. Этого количества должно хватить и на сегодня и на завтрашнее утро. Затем Куприян сварил себе взвара из сушёных ягод и пару репок. К ним добавился сухарь, оставшийся со вчерашней попойки.
После завтрака здоровье заметно улучшилось. Однако нутро всё равно просило опохмелиться. Подсчитав наличные, мужичок вздохнул: денег хватало лишь на три косушки хлебного вина. А вот как жить дальше — неизвестно. Помолившись перед иконой в очередной раз, Куприян отправился в кабак. Выйдя на улицу, он увидел, что толпа мужиков, которая кучковалась недалеко от колодца, уже стоит вооружённая дрекольем. Горбоносу стало интересно, что случилось? Но подходить ближе не стал, предпочтя наблюдать со стороны. Вскоре он заметил барина, которому продал своего холопа.
— Эх, покусай тебя собаки! — негромко произнёс Куприян. — За каким лешим ты припёрся на нашу улицу?
Тем временем отец Димитрий что-то прокричал, и толпа мужиков грозно двинулась барину навстречу. Тот, недолго думая, бросился бежать от них.
— Так его! — злорадно ухмыльнулся пьянчужка. Это говорило испытанное им унижение, когда на торгу перед всем честным народом пришлось просить милости у приезжего господинчика.
Барин убежал, мужики отправились за ним следом, улица опустела. Куприян позлорадствовал ещё немного и пошёл в кабак. Не пройдя и ста шагов, он увидел шапку, лежащую у края дороги. Поднял её, отряхнул… Шапка выглядела богато. Горбонос быстро сообразил, кто её потерял.
— Вот и будет, что продать! — расплылся он в радостной улыбке. Но тут же подозрительно огляделся по сторонам, спрятал шапку запазуху и быстро засеменил к заветному заведению.
Василий Петрович Щукин — владелец кабака, пребывал с утра не в духе. Его отец происходил из стрельцов. Однако сам Василий, наслушавшись рассказов бывалых людей о жарких баталиях, идти по стопам своего родителя не захотел: смерть слишком часто ходит рядом. Да и превратиться в калеку — радости мало. Поэтому Щукин выбрал торговое поприще. И не прогадал. Несмотря на то, что его питейный дом стал третьим в городе, прибыль приносил хорошую. К тому же имелся уговор с другими кабатчиками: цены друг другу не перебивать. И всё бы хорошо, но год назад у Щукина умерла родами жена. Умерла вместе с ребёночком. Погоревав немного, мужчина принялся выискивать себе новую жену. А как иначе? Нельзя справному хозяину без жены.
Его выбор пал на шестнадцатилетнюю Екатерину Семёновну Зайцеву — дочь прапорщика Зайцева. Отец кабатчика и прапорщик Зайцев росли вместе, были дружны, бок о бок воевали под знамёнами Петра Великого. Только Щукин-старший погиб, а Семён Зайцев дослужился до прапорщика и получил потомственное дворянство. И вот вчера Василий пошёл к другу своего отца, чтобы посватать за
