— Ты, братец, наглей, да меру знай! — заявил он извозчику. — Я тут не к любовнице, а по служебной надобности. Скажу — и даром повезешь! Спасибо скажи, что две желтеньких заплачу.
— Да я разве того? — сразу сдал вымогатель. — Я с пониманием! Два так два. Какая, говорите, улица?
Дом Скоропадского оказался солидным строением в пять этажей («А по нашим шаблонам мерить, так и все девять уместятся» — подумал капитан). Дверь, как и полагалось, оказалась запертой, но здесь, в отличие от домишки Маши Кравцовой, уже имелся электрический звонок, который ночной гость тут же надавил. Спустя некоторое время в двери образовалась щель, образуемая цепочкой, и сердитый голос швейцара произнес:
— Чего надо? Ночь на дворе, никого не пускаем!
Здесь Дружинин применил ту же тактику, что и с извозчиком.
— Ты чего это язык распускаешь? — тихо, но с угрозой в голосе произнес он. — Как разговариваешь? Я из Охранного отделения, капитан Половцев! А ну, открывай немедленно!
В прошлой экспедиции, в середине XIX века, подобная фраза, сказанная начальственным тоном, звучала как «Сезам, откройся!» в устах сказочного Аладдина. Однако пятьдесят с лишним лет прошли не напрасно и сильно понизили авторитет начальства — в чем «капитану Половцеву» пришлось убедиться.
— Я сию же минуту открою, господин капитан, — ответили ему из-за двери. — Вы только жетон ваш покажите или документ какой. А то ведь по ночному времени всякие люди ходят, вы поймите.
Жетона у Дружинина не было, документами участники расследования тоже не успели обзавестись. Однако отступать он не собирался.
— Я тебе сейчас покажу документ! — тихо сказал он в дверную щель, придав голосу возможно больше ярости. — Я сейчас вернусь со своими агентами, и мы разнесем твою дверь в мелкую щепу. Мы тут преступление против государства расследуем, а ты нам палки в колеса суешь, тварь болотная, вошь тифозная! Да я тебя…
— Все понял, все понял! — поспешно отозвался швейцар. — Сию минуту…
Загремела дверная цепь, и дверь наконец открылась. Дружинин шагнул в вестибюль с видом царя Навуходоносора, въезжающего в завоеванный город. Швейцар — мужичок с залысиной на голове и внушительного вида усами — встал перед ним по стойке «смирно».
— Вот, так-то лучше! — грозно произнес Дружинин, оглядев стража дверей. — А то — «документ», «жетон»… Я тебе покажу документ!
— Больше не повторится! — поклялся швейцар, пуча глаза на грозного барина.
— Кто таков? Быстро назови мне свое имя и звание!
— Свешников я, — объяснил швейцар. — Кличут Сашкой, Александр то есть. В прошлом служил на военной службе, дослужился до унтер-офицера.
— То-то же! Смотри у меня, Свешников! Ну-ка, скажи, некий Евгений Леонтьев у вас тут проживает?
— Так точно, господин офицер, живет такой, — с готовностью отвечал бывший унтер. — В квартире 512.
— 512? — удивился Дружинин. — Неужели у вас так много квартир? А с виду, с улицы, не скажешь…
— Нет, апартаментов у нас меньше, и сорока нет, — пояснил Свешников. — Просто хозяин наш, господин Скоропадский, пожелал, чтобы у нас как в европейских гостиницах было устроено: на каждом этаже своя нумерация. То есть на первом со сто первого номера начинается, на втором с двести первого…
— Понятно, — кивнул Дружинин. — Стало быть, Леонтьев квартирует на самом верху. А велика ли квартира?
— Да какая квартира — одна комната! — со смехом объяснил швейцар. — Даже комнаты для прислуги нет. Правда, нужник с умывальником свои — это уж так по всему дому устроено.
— А черный ход в этой комнате есть?
— Никак нет. Черный ход имеется только в апартаментах до третьего этажа.
— Хорошо. Теперь расскажи, что этот Евгений из себя представляет.
— Что представляет? А не поймешь что! Подозрительный, скажу я вам, субъект. Одевается чисто, а какое у него занятие — непонятно. И не по торговой части, и не по коммерческой… А по какой, спрашивается? Опять же — мужчина собой видный, и возрастом уже не мальчик, за тридцать будет, а не женатый.
— Может, его женщины вовсе не интересуют? — предположил Дружинин. — Может, он вроде монаха? Или ученый какой…
— Скажете тоже — монах! — бывший унтер покачал головой. — Девок он без конца водит. Ну, и парней тоже. Сидят, бывало, целую ночь, только под утро расходятся. Вино у них там, водка, граммофон заводят… Мне уж соседи на шум жаловались.
— Может, в карты играют? — предположил капитан. — Может, этот твой Леонтьев — игрок?
— Конечно, такое может случиться, — согласился швейцар. — Только как-то не верится. Что я, игроков в своей жизни не видел? Игроки — они люди солидные, с понятием. А эти… Я же говорю — не поймешь что!
— Скажи, а вот этот человек не ходил в гости к вашему Евгению? — спросил Дружинин, протягивая швейцару фотографию Богрова.
Бывший унтер только раз глянул на изображение и уверенно сказал:
— Как же, знакомая личность. Не раз тут бывал.
— А в последний раз когда ты его видел?
— В последний раз… — Швейцар задумался. — Неделя, пожалуй, прошла. Да, ровно неделю назад был.
— Так… — медленно произнес капитан, пряча карточку. В нем поднимался азарт охотника, нашедшего свежий след зверя. Выходило, что убийца Столыпина был у руководителя киевских анархистов прямо накануне покушения. Не здесь ли он получил свое задание? Если так, то расследование не займет много времени.
— Ну, пойду знакомиться с этим вашим Евгением, — сказал Дружинин. — А ты, Свешников, не спи — можешь понадобиться при аресте.
И, дав такое напутствие, стал подниматься на пятый этаж. До третьего этажа лестница была пологой и выстлана ковровой дорожкой, затем стала круче, и там были одни только голые ступени. «Нет, небогато глава киевской анархии живет, небогато», — заключил Дружинин.
Поднявшись на пятый этаж, покрутил головой, повернул направо. У двери с номером 512 остановился. Из-под двери в коридор падала тонкая полоска света: жилец не спал. Об этом же говорил и явственный запах хорошего табака, тянувший из-за двери.
Капитан постучал. Свет под дверью стал глуше, как будто там лампу прикрутили; послышались шаги, и голос с той стороны двери тихо спросил:
— Кто?
Еще по дороге сюда капитан Дружинин решил, что можно будет использовать старую легенду, только слегка ее видоизменив. Поэтому ответил так:
— Меня зовут Борис! Я только что прибыл из Женевы, от Кропоткина. Петр Алексеевич просил передать вам устное послание.
— От Кропоткина, говорите? — сказали за дверью. — Таким гостям мы всегда рады… всегда…
Дверь распахнулась, и Дружинин шагнул внутрь. Шагнул — и увидел дуло «маузера», смотревшее ему прямо в лоб. Потом разглядел и человека, державшего «маузер». Это был среднего роста молодой человек в бархатной куртке с гладко зачесанными волосами, тонкими усиками и неестественно бледным лицом. Углы рта у него все время дергались, словно он хотел улыбнуться, да не решался.
— От Кропоткина, значит? — повторил хозяин квартиры. — А может, от покойного Бакунина? Или от генерала Спиридовича? Ну-ка, товарищ Борис, давайте поднимем руки… Вот так… Теперь я закрою дверь, и мы поговорим. Сядем, что называется, рядком и поговорим ладком…
Он находился в каком-то взвинченном состоянии, все время себя подстегивал, старался взвинтить еще сильнее. А револьвер в его руке твердо смотрел все так же в лоб ночному гостю. В этих условиях успешными могли быть две тактики: или чем-то отвлечь Женьку-Маузера и выбить у него оружие, или держаться как можно спокойнее, снижать тон беседы, стремясь превратить ее в деловую. Дружинин решил выбрать второй путь.
— Да, я прибыл по поручению Петра Алексеевича, — сказал он, словно не замечая нацеленного в лицо револьвера. — Вообще-то я в основном сотрудничал с супругами Гогелия, с Георгием и Лидией. Мы вместе издаем газету «Хлеб и воля» — я думаю, вы о ней слышали. Я также знаком с Черным и другими «чернознаменцами», хотя их воззрения не разделяю.
— И какое же поручение дал вам Кропоткин? — спросил хозяин квартиры. — Организовать какой-нибудь грандиозный экс, чтобы превзойти грузинскую группу, которая взяла 250 тысяч? Или сатрапа какого убить?
В его голосе все еще звучало недоверие, но он уже слышал ночного гостя, готов был с ним разговаривать — а этого гость и добивался.
— Нет, ничего такого я делать не должен, — ответил он. — Я всего лишь должен передать вам поздравление от Петра Алексеевича и всех зарубежных товарищей по случаю успешно проведенной операции — ликвидации кровавого палача Столыпина. Ну, есть еще предложение по сотрудничеству для доставки сюда газеты, а равно других наших изданий. А потом мне предстоит съездить в Гуляйполе, встретиться там с Махно и с ним тоже договориться о сотрудничестве.
— Вот как, поздравление, значит? — Хозяин усмехнулся; однако было заметно, что слова гостя ему приятны. — Ладно, давайте примем это как версию. Только проверим, как вы, товарищ Борис, вооружены…
