Может у меня и не было сил, чтоб встать и выйти, но я прекрасно слышала, как пригласили участников на выход, открылись двери автобуса, и в салон кто-то зашёл. С каплями крови на лице и руках я представляла зрелище не лучше, чем остальные бессознательные пассажиры.
Кровь не останавливалась, поэтому наблюдала за молодым пареньком с запрокинутой головой из-под опущенных ресниц. Он вполне сноровисто осматривал по очереди каждого пассажира и делал пометки на каком-то кристалле стилусом.
Настораживало то, что кроме пульса, зрачков и дыхания он, воровато оглядываясь по сторонам, осматривал ещё и карманы пассажиров.
Возможно, конечно, это ещё один досмотр, чтоб не провезли гаджеты, но как-то не похоже. Очередь дошла и до меня, стандартная проверка пульса на шее, который вяло отзывался толчками крови, не смотря на болевые ощущения. Видимо это успокоило паренька, и он потерял бдительность. Вместо проверки зрачков он проверил наружные карманы пиджака, затем расстегнул верхнюю пуговицу и заметил нечто достойное его внимания и риска. На шее на обычной серебряной цепочке висел бабушкин подарок. После окончания магистратуры в Польше и неудачной помолвки, я вернулась домой, где бабушка подарила мне красивый витой кулон, ограненный горным хрусталем и гагатом. Два маленьких водопада черный гагатовый и белый хрустальный смешивались брызгами посредине и образовывали воронку, водоворот серебристо-серого цвета. Цвет Сумеречных. Нарьяна хотела, чтобы я стала её правой рукой в управлении Сумеречными, но я отказалась. Осколки признавали только право силы, подкреплённое правом крови. Поэтому мои проблемы с источником могли бы стать основой для междоусобной распри. Этого я не хотела для родного дома. Когда-то мама говорила мне, что бабуля отличается редкой властностью и дальновидностью, что к ее словам следует прислушиваться, но решения всегда принимать свои и не стесняться их отстаивать. Этот совет не раз помогал в отношениях с Ариссой Сумеречных. Вот и мой отказ от участия в управлении Осколком бабушка восприняла спокойно, скорее понимая мою правоту как Арисса. Она же и посоветовала сходить на собеседование сюда. Если мой источник не мог помочь в родном Осколке, он может быть полезен мне в другом. От протекции я отказалась, но решила, что после Европы будет скучно просто устроиться в какую-то фирму к местному самодуру. Почему бы и не замахнуться на самый крупный холдинг в стране.
И вот сейчас с моей шеи какой-то придурок пытался снять подарок единственного родного мне человека. Замок не поддавался, парень начал нервничать. Откуда ж ему знать, что ведьма никогда не потеряет того, что не хочет потерять. Открыв глаза, я наблюдала за его потугами в обворовывании. А кулон в чужой руке тем временем начал нагреваться, как и цепочка на моей шее. Однако, в противовес этому тело наполнила защитная магия, которая притупила болевые ощущения. Силы возвращались, а может просто адреналин взбодрил меня. Парень попятился, пытаясь стряхнуть с руки кулон, но он основательно прилип и продолжил нагреваться. Раскалившись до красна, выжигал кожу воришки. Она покрывалась волдырями, которые наливались сукровицей. Парень застонал, взгляд его в панике метался из стороны в сторону. Я резко ударила головой в переносицу незадачливому вору, удовлетворённо отметив хруст кости. Парень отлетел в сторону второго выхода из автобуса. Пневматика дверей сработала, и он выпал на дорожку, покрытую гравием. Видимо, только после моих самостоятельных действий кулон отлип от пальцев вора. Я из последних сил вышла за ним в открытую дверь. Вышла — это конечно смелое заявление, ибо две ступеньки забрали остатки сил, и я сползла вдоль борта автобуса.
— Интересно вы гостей встречаете. Этот… — я запнулась, не найдя цензурных слов, — мало того, что руки распустил, так ещё и обокрасть пытался! Ещё раз позарится на то, что ему не принадлежит по праву, могу не успеть погасить откат, только пепел собирать будете. Придурок!
Я позорно отключилась. Вот только спасительная тьма не наступила. Наоборот, я почувствовала, что вновь провалилась в свои кошмары. Только теперь они шли сплошной чередой, как фильм ужасов на перемотке. Вот я влюбленная в какого-то парня, здесь мы едем знакомиться с его семьёй, вот я оказываюсь в старинном особняке, первая добрачная ночь… и дальше череда ночей, когда с моим телом вытворяют всё, что пожелают, а я ничего не могу сделать. Затем в этих играх начинают принимать участие другие девушки, такие же безучастные куклы, как и я. Кто-то умирает, кто-то сходит с ума, кого-то уродуют и выбрасывают за ненадобностью. И всё это так живо, так ярко, так много за раз… что у меня на мгновение появляется ощущение, что это реально было! Бред конечно. Отстраненно наблюдая за своими кошмарами, я пытаюсь понять, откуда растут у них ноги. Семья моя вполне благополучна, из психологических травм только ранняя смерть родителей. Но это проявилось бы ещё в детстве. Выходит, это я из Европы вернулась с таким подарочком.
«Проклял что ли кто-то? Да ну нет, бабуля бы сразу заметила. Да и я тоже».
Неужели неудачные отношения могли оставить подобный эффект? Ведь в кошмарах тоже присутствовал элемент помолвки, знакомства с семьёй. Сквозь пелену размышлений я силюсь затормозить череду картинок, сфокусировать зрение, чтобы уловить хоть какие-то детали внешности своего мучителя. Но картинка тормозит совсем не там, где мне бы хотелось. Единожды получилось рассмотреть ещё одну долго продержавшуюся девушку, Кьяру. Темные волосы, голубые глаза, чуть вздернутый носик, пухлые губы и треугольник из родинок на левой щеке. Вот она смеется накануне своей первой ночи, влюбленная, счастливая после знакомства с родителями жениха, вот рассказывает о своем брате, как он будет счастлив познакомиться с её женихом. Я всё это вижу через зеркало. По щекам текут слезы. Вот такая изощренная пытка, видеть, как других девушек заманивают тем же способом, что и меня. И не иметь возможности предупредить, уберечь.
В следующей картинке Кьяра лежит изломанной грудой костей, и лишь живые голубые глаза темнеют от ужаса, ненависти, губы перестают шевелиться, но я чувствую, что она жива. Вся её боль капсулирует душу внутри, волосы меняют цвет, появляются седые пряди. Однако её не выбрасывают как расходник. Тело магически одаренных быстро регенерирует, и нас становится двое, немых беспомощных участниц этих зверств. Редко нас снова пробуют в качестве постельных рабынь, но чаще мы только наблюдаем, как ломают и уродуют других девушек. Сколько это длится не угадать, может месяц, а может десять лет. Как вдруг перемотка замедляется, покрывается туманом, и я ощущаю постороннее присутствие.
Оно перематывает кошмары в обратном направлении, остановив кадр на моменте нашей мнимой помолвки. На руке парня красуется массивный перстень с черным обсидианом и гравировкой по краю камня. Я не понимаю, что там написано, но старательно запоминаю перстень. Хоть какая-то зацепка, когда приду в себя. Больше этот перстень не появлялся в зоне видимости. Калейдоскоп кошмаров всё кружил вокруг меня, засасывая в свои глубины, но теперь я наблюдала за всем рядом с незнакомцем. Он, как гранитная скала, как якорь спокойствия, не давал мне сорваться в пропасть ужаса, отвращения и боли. Он убаюкивал и вынимал наружу всё новые подробности. Столько мне не снилось за весь год. Стоя рядом с этим существом, я чувствовала спокойствие. Не было страха, боли, ужаса. Я как будто стала туманом, из которого чёрными клубами дыма изымали всю грязь, а взамен давали право. Но право на что? Показывая детали, от меня ждали реакции. Первый раз за все время смогла прошептать:
— Неужели это всё было?
Спросила и боялась услышать утвердительный ответ. Ведь это означало бы, что кто-то украл у меня кусок жизни и превратил в ад.
— Было, — едва слышный шелест.
— Почему я этого не помню?
— Память ненадёжна, но всё, что утрачено, возможно вернуть.
— И другие девушки?… И Кьяра?
— Да. И Кьяра.
Я стояла в ступоре. Как так? Как я выбралась? В голове вертелся рой невысказанных вопросов.
