раз бесполезно? – спросил Дэвидсон.
– Почему же, на вашем месте, я бы непременно съездил туда сам. С чужих слов это, конечно, хорошо, но всегда лучше самому проверить.
Дэвидсон кивнул, – Непременно займемся этим. Как вы считаете, кто еще мог бы дать информацию об этом деле? Мистер Эдмонд из муниципалитета говорил о неком Эжене Д’Эвуа, известном так же, как старик…
При упоминании имени мистера Эдмонда шериф резко поменялся в лице.
– Слышать не хочу про этого ублюдка, – буквально выплюнул он, потушив сигарету прямо о столешницу, – И про него и про эту дешевую подстилку Раймонда. Раймонд – это у нас, если вы не знали, первый член городского самоуправления, Эдмонду он нужен только для того чтобы ставить подпись где надо.
– Похоже, вы его не слишком-то любите.
– Вы видели, в каком состоянии находится мое хозяйство?! А теперь угадайте, кто у нас распределяет городской бюджет, в частности выделяет деньги на содержание полиции, – Нортон, похоже, еле сдерживался, но Дэвидсона он смотрел с такой яростью, словно бы это именно он постоянно урезал офису шерифа финансирование, – Кстати, я бы смог сделать значительно больше и организовать куда более действенные поиски, если бы у меня было не шесть человек, получающих вдвое меньшее жалование против положенного, а хотя бы двенадцать! Кстати, а вы в курсе, что у меня на ходу всего две патрульных машины?
– Мы это заметили, шериф, – Дэвидсон мог многое ответить Нортону, но предпочел ограничиться сочувственной улыбкой, – Так что насчет мистера Д’Эвуа?
Несколько успокоившись шериф неопределенно махнул рукой,
– Что можно про него сказать… весьма колоритный субъект. Стар, как само время, не очень адекватен, хотя, кое в чем до сих пор соображает так, что молодым не грех было бы поучиться. Эдмонд, чтоб его черти взяли, наверняка рассказывал вам, что в свое время Д’Эвуа вроде как потерялся в Дювалье, по крайней мере, так считается. Его не нашли, а дней через пять вылез сам, здоровый и невредимый. Лично я считаю, все это время он провел ни в какой не в пещере, а где-нибудь в Бангоре, в местном борделе. В ту пору еще была жива его жена, а старик Д’Эвуа был очень большим любителем сходить налево. Но, если хотите, разумеется, побеседуйте с ним. Давайте, я покажу вам, где находится его хибара, – и он повернулся к висящей на стене карте.
С шерифом они попрощались крепким, даже можно сказать, дружеским рукопожатием. Удивительно, но первоначальное раздражение Дэвидсона от дурацкого задания, бестолкового напарника и омерзительно холодного штата, после разговора с Нортоном несколько поутихло и, самое главное, в голове, наконец, начал выстраиваться более или менее четкий план, что делать дальше. Следующим пунктом их маршрута должен был стать дом загадочного Старика.
Он обнаружился именно там, где и указывали Эдмонд с шерифом – на обочине старой грунтовки уводящей далее на запад к Болье-Роуд, которая, в свою очередь, уходила на север в сторону канадской границы. Однако внешне прибежище мистера Д’Эвуа резко обмануло ожидания Дэвидсона. После того как и шериф и второй член городского самоуправления в один голос охарактеризовали это строение как «хибару», Дэвидсон рассчитывал увидеть нечто вроде хижины старого охотника, грубо слепленной из стволов поваленных деревьев с земляной крышей дополнительно утепленной медвежьими шкурами. Поэтому, когда из-за очередного поворота вынырнул симпатичный и весьма современный коттедж с обитыми аккуратным светло-бежевым сайдингом стенами, веселой красной черепицей на крыше и круглой тарелкой спутникового телевидения, он даже испытал нечто вроде разочарования. Его воображение уже успело нарисовать Старика чем-то вроде «кожаного чулка», реликта времен первых колонистов, а такой просто не мог обитать в подобном доме, словно бы сошедшем с рекламного плаката призывающего посетить гостеприимную американскую глубинку.
Коули припарковал «импалу» на заваленной обломанными ветками и пожухлыми листьями подъездной дорожке. Когда они выбрались из машины под ледяной ветер и мелкий колючий дождь, которые, похоже, и не думали утихать, Дэвидсон снова против своей воли вернулся к мыслям о том, какое, все-таки, этот Санкшенвилль поганое место. Даже несмотря на производимое прибежищем Старика общее благоприятное впечатление, здесь точно так же, в полной мере присутствовало то странное и, в высшей степени, неприятное ощущение какого-то всеобщего мертвенного запустения, присущего, похоже, всему этому проклятому городку. Словно бы смотришь на мир через искаженную призму, отчего изображение получается, вроде, и вполне реальным, достоверным, но, все-таки, каким-то не таким.
Входная дверь распахнулось еще до того, как палец Дэвидсона успел прикоснуться к звонку. В глубине открывшегося темного проема материализовалась невысокая сухая фигурка, едва доходившая Дэвидсону до плеча. Фигурка молча уставилась на агентов.
– Эээ, мистер Д’Эвуа?
Фигурка кивнула. Разглядеть её лучше из-за царившей за входной дверью практически полной темноты, было почти невозможно.
– Мистер Д’Эвуа, я специальный агент Дэвидсон, это специальный агент Коули. ФБР. Вы могли бы уделить нам немного времени?
Несколько минут, никак не меньше, темный силуэт в дверном проеме пребывал в совершенно неподвижном состоянии и не издавал ни звука. Потом, слегка отступил в сторону и натужно проскрипел:
– Думаю, если вы не хотите в ближайшее умереть медленной смертью от воспаления легких, то вам лучше зайти в дом. Ветер дует с озера.
Свет в прихожей загорелся ровно в тот момент, как только Дэвидсон переступил порог, причем, он даже не понял, как и когда Старик успел его включить – он же только что стоял рядом с ним около самого порога. Теперь же он восседал в необъятного размера плетеном кресле, возле столь же внушительных размеров соснового стола. С освещением теперь было все в порядке и у Дэвидсона появилась возможность рассмотреть и гостиную и самого мистера Эжена Д’Эвуа.
Эдмонд оказался прав – определить сколько было лет Старику исходя из его внешнего вида было практически нереально – ему с равным успехом можно было дать как шестьдесят, так и сто шестьдесят. Небольшого роста, с дистрофично узкими плечами, тонкими руками и ногами, кожей орехового цвета и невероятно сморщенным лицом, он напоминал больного прогерией подростка, большую часть жизни просидевшего на тяжелых наркотиках. Впрочем, глаза его выдавали – когда очень давно они, скорее всего, были ярко-голубыми, но теперь выцвели до какого-то совершенно неопределенного беловатого оттенка и распознать их истинный цвет было уже невозможно. Впрочем, взгляд у этих глаз оставался настолько пронзительным, что с первых секунд и вплоть до самого завершения общения со Стариком, Дэвидсона не покидало противное чувство, что его, как будто насквозь просверливают маленькие, острые как бритвы, буравчики.
Гостиная, куда пригласил их Д’Эвуа оказалось почти столь же безликой и лишенной каких-либо признаков
