— Прогрессом всегда рулит менеджмент среднего звена, — оседлал любимого конька Васечкин. Его начальник временами заставлял читать умные книжки. — Наш прорыв в космос и в ядерной энергетике совершили вовсе не старики. И даже не министры.
Фима и Станислав озадаченно переглянулись. Брюнет крякнул:
— У вас в редакции все такие умные?
Начальник лаборатории заливисто захохотал, затем потянулся к изящной чашке, стоящей на блюдце.
— Браво! Иннокентий, ты уловил суть. Каков молодец! Фима, если бы у меня под рукой оказались такие сотрудники, то наша лаборатория наделала шуму.
— Извините, но я не у вас.
Посмеявшись вдоволь, снова поставили чайник. Фиме уже не было так жалко овсяного печенья, а Станислав притащил кипу отпечатанных на машинке листов.
— Иннокентий, вы читали «Мастер и Маргариту»? У нас тут остался свободный экземпляр. Но только на два дня.
Васечкин без интереса кинул взгляд в сторону желтоватых страниц. Бумагу для печати взяли явно залежалую и потому бесплатную. Количество халявы в СССР просто поражало. Граждане беззастенчиво использовали государственное добро в хвост и гриву. Вот откуда взялись будущие откаты бюджетных средств! Просто-напросто осталась старая привычка.
— Спасибо, уже читал.
Ученые мужи удивленно переглянулись. На самом деле Петров из будущего смотрел сериал с Машей следователем. Ему её сиськи и задница в целом понравились. А вот сам фильм особого впечатления не вызвал.
— И как?
— Да муть какая-то. Еще линия с этим…Йошуя. Это как бы Христос, но совсем не по Библии. То есть Евангелию.
Надо было видеть, как вытянулись лица сотрудников Лаборатории. Станислав откашлялся, а Фима смылся в угол заваривать чай. Как представитель национальности, распявшей русского Христа, боялся попасть под раздачу.
Станислав выдохнул:
— Ничего себе заявочки!
— Да лишнее это. А вот с котом…Бегемотом и тем клетчатым классно написано. Надо было развить их приключения в Москве и противостояние дьявола органам. Тогда не книга бы вышла, а огонь!
— Занятная трактовка классики, — наконец, пришел в себя Станислав.
— И Воланд четко прикололся над мещанством советских граждан. «Квартирный вопрос испортил москвичей».
Это Кеша уже цитировал запомнившийся ему комментарий в Ю-Тубе. Иногда ему приятно было выепнуться перед телочками. Типа смотрите, какой я умный и начитанный хрен. Но не загордился и снизошел до ваших ножек и всего прочего. Обычно срабатывало. Открывались не только ножки.
— Как это в тебя сочетается! — закручинился неожиданно Станислав. — Сермяжная правда-матка и еврейско-одесское ёрничание над совком?
— Э, не надо меня к… — глянув на Фиму, Кеша прикусил язык. Связи важнее антисемитизма. — некоторой части сограждан причислять. Можно подумать, русские люди не могут быть умными? Так-то они великую державу создали.
Вот сейчас Фима дрогнул и пролил чай на столик, замочив какие-то распечатки.
— Боже, Иннокентий, так вы еще и не интернационалист?
Кешу несло, но ему сегодня было на все плевать. Ничего особо крамольного он не говорил. В курилках институтов еще и не такое услышишь. Но человек из будущего никак не мог вспомнить — в ходу ли русский национализм в советской стране. Зато в памяти всплыл свой короткий опыт общения с Заволжской богемой. «Доски», то есть иконы оказались в центре моды, как и самовары с кокошниками. То бишь интерес у публики уже имеется. И у публики как раз интеллигентной.
«Тяга к корням!»
— Обычно у нас в интернационалисты лезут те, кто ничего не построил и не достиг.
— О как интересно! Иннокентий, вы не устаете меня удивлять.
«А мой русский уклон ему не понравился!»
Но здесь Васечкин уверенно стоял на выгодной позиции. Работал у них в салоне бывший скинхед, который так и не оставил политику. Там он плотно уши сотрудником грел рассказами об арийской сущности и древнем благолепии Великой Руси.
— А что, гордиться тем, что ты русский уже плохо?
— А как же общечеловеческие ценности?
Зря Станислав это сказал. Кеше внезапно стало все понятно. Он не застал политические дискуссии девяностых и нулевых. Был еще мелким. Но отлично запомнил беседы во дворе от старших пацанов, что уже грызли грани науки в институтах. Как только в тебе в уши начинают заливать про «общечеловеческие», то значит, тебя хотят поиметь или уже поимели.
— А мне какое до них дело?
Фима снова поперхнулся чаем и сейчас смотрел на Кешу с откровенным страхом. Как будто тот кинул клич — бей жидов, спасай Расею!
— Ну как… — Станислав также был откровенно растерян.
— А так и понимать! Русь, Россия, Союз на крови и слезах русского народа построены. Слышали такое — государствообразующий народ? Этносов много, но построить великие державы смогли лишь некоторые.
В принципе и в будущем он уже наговорил на полноценную 282 статью. Русскому человеку запрещено утверждать о величии русского народа. Здесь же просто противопоставил себя западникам ученым. А они все были таковыми. Васечкин внезапно с горечью осознал, что настоящих патриотов в богатой столице как будущем было немного, так и здесь поискать. Да и разговор его уже начал утомлять. Чаю он напился, печенья налопался. Пора и честь знать.
— Иннокентий, а ведь мы комсомолец и такое несете. Партия нас учит совсем иному.
— Партия также неоднородна, Станислав.
А вот тут хитрожопый начальник лаборатории аж присел обратно. Несмотря на все фрондерство подобные ему товарищи всегда колебались с линией партии. Ибо карьера дороже.
«Ха-ха, посчитал себя шибко умным? Получи фашист гранату!»
Уже около двери Кешу напоследок забил в их закостеневший диспут толстенную «сотку».
— Товарищ Сталин в сорок пятом на приеме в честь командиров Красной Армии произнес известный тост — Я хотел бы поднять тост за здоровье советского народа и прежде всего русского народа. Я пью за него, потому что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, что входят в Советский Союз!
Послышался стук разбитой чашки, красивое интеллигентское лицо Станислава буквально перекосилось. То ли от смысла, вложенного в речь вождя, то ли от его упоминания.
— Если будет, что интересное почитать из фантастики, маякните. Могу даже прикупить.
'Бывайте, Ихтиандры хреновы!
Покатать в уме моменты светской беседы и насладиться произведенным впечатлением Васечкину не дали. Не успел он спуститься на пару этажей ниже, как его догнал сварливый голос:
— Васечкин, где тебя носит?
— А, — Кеша с удивлением уперся взглядом в усатую физиономию одного из дядечек фотографов. — Ванадий Геннадьевич… в чем дело?
— Быстро за мной в лабораторию! А я уж подумал, что тебя опять услали в город.
Иннокентий вприпрыжку поспешил за долговязым фотографом. Тот с самого начала состоял в штате издательства и ощущал себя главным.
— В чем проблема?
— Срочная работа, а Павел заболел.
— Беда.
— И не говори. Болезнь у него небось «портвейная». С форматными камерами работал?
— Ну как? ФКП и ФКД.
— Хорошо. Но у нас ФКР тридцать на сорок. Ничего, разберешься. Иначе на хрен ты нам сдался. Да, Кеша?
Васечкин лишь хмуро кивнул. День начался незатейливо и ёрнически, а сейчас ему нужно доказать, что он на своем месте. Как жизнь выворачивает бытиё наизнанку!
Эта камера выглядела настоящим монстром.
«Годзилла!»
ФКП 18 на 24 и так смотрелась здоровой, а здесь длина мехов особо впечатляла.
