— Да не слежу я за тобой! — почти заорал. — В тубзик ходил, ясненько? А тут ты с Коровиной.
— Тихо ты! — зашипел Игорь.
— А то что? — хмыкнул я. — Стукнешь меня по голове и прикопаешь под сосной? Развел тут Санта-Барбару, а все потом секреты твои охраняй...
— Что развел? — не понял Игорь и даже ослабил хватку.
— Ничего, проехали! — я вырвал руку и пошагал в сторону костра. Услышал, что за моей спиной Игорь выругался шепотом сквозь зубы, но за мной не пошел. На одеяло к Коровиной вернулся, не иначе.
Я забрался в палатку и как-то завернулся в свой тощий спальник. Неудобно, трындец. Спиной я упирался в брезентовую стенку палатки, над ухом зудел комар, и еще несколько алчно кружили где-то в густой темноте. Интересно, что за эволюционный выверт заставил комаров пищать? Всем было бы проще, если бы этот демаскирующий писк был признан вредным и потерялся на каком-то из этапов развития вида. Подлетали бы бесшумно, пили кровь и улетали. И всем отлично. И кормовая база бы не нервничала, размахивая руками в попытках прихлопнуть надоедливых насекомых, и самим комарам было бы безопаснее охотиться. Ведь есть же насекомые похожих размеров, которые летают совершенно бесшумно... Наверняка у энтомологов есть какое-нибудь до зубовного скрежета убедительное объяснение.
Я натянул спальник на голову. Поморщился от касания холодной металлической молнии.
Замер. И что дальше? Как в таких условиях полагается засыпать? Что-то твердое упиралось в бок. То ли шишку не заметили, когда место для палатки вычищали, то ли корень из-под земли вылезал. Было холодно и жарко одновременно. Новокиневск — это не Геленджик какой-нибудь, где летом по ночам тепло. Даже в очень жаркие дни ночи тут весьма даже прохладные. А сегодня и день был нежаркий, прямо скажем. Я пошевелил замершими пальцами на ногах. Овец посчитать? Хм...
Не знаю, сколько я лежал вот так вот без сна. Мне показалось, что целую вечность. Я уже спел мысленно все песни, которые вспомнил. Посчитал овец. Трижды. Каждый раз доходил до пятого десятка и сбивался. Сон не приходил. Я прислушивался к разговорам у костра. Кто-то там еще остался. Может, ну их, эти попытки уснуть? Выбраться из пахнущего старыми тряпками брезентового домика и тоже пойти посидеть? Послушать страшных историй, посмеяться над анекдотами? Ну не посплю ночь, завтра мы все равно никуда не идем, можно будет днем поспать...
И тут я понял, что больше я не в палатке. Непроглядный мрак сменился темнотой обычной квартиры. На стене напротив тускло светится красным выключатель. Из-под двери кухни пробивается тусклый свет уличных фонарей. На кресле — темная фигура девушки. Но лицо ее видно отчетливо — в руках у нее смартфон, и она быстрыми движениями пальца что-то пишет. Карина. Моя дочь.
— Вот черт... — прошептал я.
— Не спится? — сказала она, не отрывая глаз от телефона.
— Ты что, меня слышишь? — обалдело спросил я.
— Я вроде пока не глухая, — огрызнулась Карина.
«Неужели мне все приснилось?» — подумал я. Лагерь, Кирилл Крамской, Мамонов, Шарабарина... Мои молодые родители, Игорь Снегов? Странное чувство. Как будто даже облегчение, что наконец-то я вернусь в свой привычный мир гаджетов, продуктового изобилия и собственной квартиры. Но почему-то досады было больше. Надо же, все казалось таким реальным. Даже более реальным, чем моя настоящая жизнь последние годы.
Я спустил ноги с кровати, нашарил в привычном месте тапочки, протянул руку, коснулся пальцами махровой ткани халата. Сунул ноги в тапки, накинул халат, дотопал до кухни. Открыл холодильник, взял с дверцы банку пива. Дернул за колечко. Раздалось привычное шипение. Сделал длинный глоток. От холода слегка заломило виски. Я вернулся в комнату и сел на кровать.
— Такой сон удивительный снился... — сказал я.
— Ты запиши, говорят Менделеев во сне свою дурацкую таблицу увидел и на весь мир прославился, — иронично проговорила Кара.
— Мне про другое, — отмахнулся я, чувствую настойчивое желание выговориться. — Мне снилось, что я попал в тело четырнадцатилетнего мальчишки, которого отправили в пионерлагерь в тысяча девятьсот восьмидесятом году. В этом лагере познакомились мои родители, твои дедушка и бабушка. Они там тоже работали.
— Это же где-то в Новокиневске было? — на лице Кары появилась как будто бы тень заинтересованности. Она даже глянула в мою сторону. Правда, вряд ли меня увидела, свет я так и не включил.
— Ага, в Новокиневске, — я сделал еще один глоток пива. — Понимаешь, там случилась какая-то история, о которой мне не рассказывали никогда. А родители из Новокиневска переехали. И с родней потом больше не общались. Я даже не знал, что твоя бабушка была физруком в этом пионерлагере.
— Баба Вера? — брови Карины удивленно взлетели вверх. — Физруком? Вот уж на кого не подумаешь...
— Ага, я тоже удивился, — хмыкнул я. — Сон был такой реальный, что даже страшно. Я сейчас помню чуть ли не каждую минуту того, что там со мной происходило. И ощущения стопроцентные, вплоть до мерзкого вкуса перловой каши.
— И что ты там делал? — спросила Карина.
— Ходил строем, носил пионергалстук... — сказал я и попытался расставить по местам все события. А что я, правда, там делал? — Я подумал, что попал именно в это время и место не случайно. Возможно, я должен был предотвратить какие-то события, из-за которых мои родители поссорились с родственниками и уехали. Или что-то подобное... Они там были такие молодые. И еще там был Игорь. И они с мамой собирались пожениться. Вот только этот Игорь...
Я рассказал про Игоря Снегова, которого потом видел только один раз. Про заядлого туриста Сергея Петровича. Про язвительную и веселую Веру Ивановну. Про моих одноотрядников. Про Анну Сергеевну и Елену Евгеньевну. Про серную шашку на открытии смены, и про то, как меня подозревали в этом вонючем терроризме. Про Прохорова, который незаметно исчез вместе с Анной Сергеевной. Про спор Верхолазова и Мамонова.
— Самое дурацкое, что я не знал, что я должен сделать, — резюмировал я. — Нужно, чтобы что-то произошло? Или чтобы что-то не произошло? Чтобы мои родители были вместе? Чтобы Вера поняла, какой Игорь козел, и отшила его...
— Да уж, типичный мой папа, — фыркнула Карина.
— Что ты имеешь в виду? — дернулся я.
— Да так, ничего особенного, — губы Карины скривились в горькой усмешке.
— Нет, ты скажи, раз начала, — я отхлебнул еще пива, не почувствовав его вкуса.
— Почему ты вообще решил, что должен во что-то там вмешиваться? — спросила она. — Твои родители уже тогда были взрослыми людьми, и если они наделали фигни, то это их дело, а не твое. Что вообще ты собирался предотвратить, ты можешь сказать? Войну? Трагическую катастрофу? Или что?
— Не знаю, — сказал я и задумался. — Они никогда не рассказывали, что произошло в Новокиневске.
— Если они не рассказывали, то может быть, это просто не твое дело? — Карина подмигнула. Подсвеченное снизу лицо ее выглядело прямо-таки демоническим. — Ты же был в те годы бревном с глазами еще. Гадил в ползунки и бесил маму тем, что кашу по стенам размазываешь.
— И что же я должен был делать, по-твоему? — хмыкнул я.
— А что был за парень, в теле которого ты оказался? — спросила Карина.
— Кирилл Крамской? — недоуменно нахмурился я. — Ну, просто парень... Обычный такой...
— Что он любил делать? Что умел лучше всего? Какие девчонки ему нравились? — в голосе Карины звучала насмешка. — Какой у него любимый фильм? Кем он хочет стать, когда вырастет?
— У него была тетрадка, где он писал фантастику про космический корабль и капитана... этого... как его... — проговорил я, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Как будто я снова в школе, стою у доски кабинета географии, а доклад только что зачитал по биологии. И все смеются...
