— Нихрена себе, — пролепетал я, отбросив мяч в сторону, — ну что солдатики убивать будете, или есть желание поспаринговаться?
Больше десяти бойцов не пойми, какой дивизии, опустив калаши дулом вниз, взяли меня в полукольцо. За спиной моей оставалась стена спального корпуса.
— С тобой, что ли поспаринговаться? — вышел вперед один воин, разминая шею и руки.
— Можете, друг с другом я не настаиваю, — криво улыбнулся я.
Боец тут же полетел на меня, размахивая, как каратист недоделанный ногами. Я поймал нужную фазу движения солдатика и пробил точно в челюсть.
— Первый пошел! — крикнул я.
— Взять его и скрутить, как следует! — скомандовал самый старший по возрасту дядька, который отличался крупной медвежьей фигурой, на фоне остальных, по-спортивному подтянутых парней.
Трое бойцов с разных сторон более осторожно двинулись на меня. Я показал, что буду атаковать по левую руку от меня спецназовца, и сделал выпад вперед. И тут же мне в ноги полетел тот, что был посередине. Я резко отскочил назад и с ноги врезал, идущему в низкой стойке бойцу. Как минимум челюсть сломана, автоматически отметил я. Двое крайних психанули и, размахивая кулаками, полезли на меня разом. Первого я свалил правым боковым, а второй хоть и попал мне вскользь по скуле, получил смачный апперкот. Готовы голубчики.
— Эй, вы что творите! — раздалось из окна второго этажа, где квартировались штангисты.
— Всем, б…ть, закрыть на окнах шторы! — заревел командир спецназовцев, и в подтверждении, что он х… не шутит, выстрелил из автомата Калашникова в воздух.
— Богдан беги! — услышал я дружный женский голос наших гимнасток.
— Вместо тепла — зелень стекла! — заорал я, — Вместо огня — дым, Из сетки календаря выхвачен день! Красное солнце сгорает дотла! День догорает с ним! На пылающий город падает тень!
— Взять его, б…ть, и заткнуть! Пошли! — еще раз выстрелив в воздух, пророкотал командир этого непонятного подразделения.
— Перемен требуют наши сердца! Перемен требуют наши глаза! — выкрикнул я, когда на меня уже накинулись сразу пятеро.
И месилово пошло не шуточное. Я пропускал и бил, они падали вставали и снова били меня. Сколько это продолжалось, я понять не мог, так как голова от полученных ударов гудела. Но вдруг бойцы откатились в сторону. Я провел рукой по лицу, вся моя ладонь была в крови. На стоящих перед мной бойцов я смотрел сквозь красную пелену. Но из-за большого выброса адреналина боли я совершенно не чувствовал.
— В нашем смехе и в наших слезах и пульсации вен, — прохрипел я, — Перемен, мы ждем перемен!
Затем кто-то ударил меня со спины по голове, я рухнул на песок и на мое тело вновь посыпались удары, но били уже коваными берцами. А тут я почувствовал необычайную легкость. Тело, на котором не оставалось живых мест, разом освободило мою израненную душу. Вокруг была одна непроглядная тьма. Лишь где-то вдалеке слышался гитарный риф цоевских «Перемен».
— Здравствуй бездна, — прошептал я.
В холе гостиницы, где скопилась сборная СССР по баскетболу, Степан Суренович Спандарян сдерживал уговорами игрока Юрия Корнеева и своего ассистента Анатолия Конева.
— Мужики надо же вмешаться! Вы чего, б…ть, его же там, б…ть, убьют! — орал на всех Корней.
Но латыши и грузины вмиг забыли русский язык, а остальные хоть и негодовали, но вмешиваться в разборки с КГБ откровенно боялись.
— Может, он на самом деле виноват? — вяло отговаривал выходить на улицу игрока Суренович, понимая, что с него за результат все равно потом спросят, и терять больше игроков не хотел.
— Аха, мороженное в кинотеатре спер, — пробасил Конев.
— Пропусти их, — заступился второй тренер Алексеев, — пусть хоть узнают осторожно, что к чему. Константиныч, Корней, осторожно! — сказал он в спину вышедшим на двор мужчинам.
Когда Корнеев и Конев вышли из спального корпуса, все уже было кончено.
— Пи…ц, делу венец, — пробормотал Корней.
Вокруг все было залито кровью, пятеро бойцов до сих пор находились без сознания, около них колдовали их товарищи, а так же из корпуса вышел врач сборной по тяжелой атлетике.
— Что с ними? — спросил у него Константиныч.
— У двоих челюсти сломаны, однозначно, — ответил врач, — еще трое так по мелочи, зубы выбиты, носы на бок. Жить будут.
Юрий Корнеев тем временем пробежался до автобуса, окна которого были плотно завешаны черными шторами.
— Что с Богданом! — крикнул он бойцам, которые на носилках затаскивали превращенное в месиво тело бывшего партнера по сборной.
— В больницу тюремную отвезём, там видно будет, — равнодушно ответил самый старший по возрасту боец этой гвардии.
Судя по форме, дивизия имени Дзержинского, ОМСДОН, прикинул в голове Корнеев.
— Десять лет ему светит, если выживет, — к Юрию со спины подошел, какой-то мужик в штатском.
К своему носу он прижимал окровавленный платок, а светло-серый плащ был заляпан и кровью и грязью.
— Суки, — тихо бросил Корнеев, возвращаясь обратно в гостиницу.
— Что ты сказал? — взвизгнул мужик в плаще.
— То, что слышал! — с вызовом выкрикнул Корней.
— Отвяжись, — вступился командир ОМСДОНа, — хватит с них на сегодня.
— Я напишу рапорт! — заорал штатский, — о не профессиональной работе вашего подразделения!
— Иди на х…, - отмахнулся от него спецназовец, — не мог нормально с парнем порешать.
— И вы зачем его до полусмерти избили! — верещал мужик в плаще.
— Увлеклись немного, — сбавил напор ОМСДОНовец, — он между прочим сам пятерых моих поломал, — командир показал пальцем на полутруп, лежащий на носилках.
Корнеев путаясь в собственных мыслях, медленно брел по песчаной, огороженной декоративным камнем дорожке. Давно уже зажглись уличные фонари, а в голове, как молот стучала неописуемая бессильная злоба. Сыграю в Риме за сборную и хер им всем, давно зовут в НБА, суки, думал он. И тут под ноги ему попался занятный медальон, в солнечный круг была вписана перевернутая большая буква «А».
— Богданыч вроде эту штуку носил, — тихо пробубнил Корней.
Он нагнулся и поднял эту медную безделушку, что удивительно она была необычайно горяча. Юрий рассмотрел внимательно амулет и сунул его в карман.
