ему в знак благодарности и доверия. Гери Скерзель превзошел все ступени бардовской подготовки, будучи учеником Тэлиса Меклера. Его пению были подвластны самые богатые и разнообразные тона — от самых высоких до самых низких. По мере роста он превратился и в бесподобного сказителя, способного погружаться в сказки и легенды, вплоть до того, что ему удавалось материализовать перед собой героев прошлого, чудовищ, фольклорных существ. Ему, например, довелось вызвать в небо столицы знаменитого Разу, дракона, который долгое время терроризировал графства королевства Гваоль, и, наконец, сразить его, воплотив рыцаря-мага из рода де Гляссе. Такое мастерство вмиг снискало ему восхищение короля с его окружением. Соответственно, когда высшие сановники королевства узнали, что Тэлис Меклер не справился со своей задачей, они отправили Гери, верхом на прекрасном скакуне, встать поперек дороги облачных океанов Тикера. Скерзель не сомневался в своем успехе. Он чувствовал себя таким молодым и таким сильным; кому же под силу помешать ему идти все вперед и вперед, пока его миссия не будет исполнена? Пусть ему никогда не приходилось сталкиваться с облаками-океанами, он прекрасно помнил Тэлиса Меклера и его наставления. Меклер старел, его силы слабели. Неважно, что Гери не приходилось сталкиваться с тем, что выползает из Дыры; он разберется, как ему преградить путь. Ему поможет Оратос. Его поддержит Дуару. Он понесет огонь Лушеда.
Да. Он выйдет победителем. И будущие поколения будут вечно восхвалять его имя. Гери исполнился гордости. И не стыдился того. Гордость была основой его успеха, пламенем, питавшим его непоколебимую уверенность.
К моменту, когда его лошадь одолела последние несколько метров по склону холма, чтобы выйти на окраину Тикера, небо еще сильнее потемнело. Гром так грохотал, что Гери пришлось заткнуть уши. А затем обрушились огненосные молнии — на деревья, на дома, на храм Оратоса.
Гери инстинктивно выхватил свою мидолину, небольшой струнный инструмент, который он избрал своим Защитником. Он овладел всеми хитростями игры, всеми ее нюансами. Он обращался со струнами так ловко, что из них лилась магия. Магия, которая окутывала его, не давая никому к нему прикоснуться или причинить боль. Никто бы к нему не приблизился, пока он держал в руках мидолину.
И все равно, когда с неба повалились, словно обычный град, глыбы льда весом по двадцать килограммов каждая, Гери Скерзеля расплющило как блин.
На следующий день вокруг трупов Гери и белой лошади обнаружили валяющимися десятки крупных мертвых рыб. Глыба льда, виновная в смерти барда и скакуна, растаяла; запах уже стоял омерзительный.
Жители деревни увидели в этом два знака судьбы: единственным человеком, способным победить облако, остался бард Тэлис; и еще — вскоре наступит голод: именно это с незапамятных времен символически означала дохлая рыба.
Тэлиса, между тем, подобные суеверия совершенно обходили стороной.
* * *
Известие о смерти Скерзеля повергло Тэлиса в полное смятение. Он, собственно, не питал к своему ученику особой привязанности, но смерть Гери опечалила его, и вместе с тем возмутила. Было что-то зловещее в этом облаке, и бард, убежденный, что не следует поддаваться унынию, что опустить руки — не лучшее решение, намерился снова приступить к делу со всем пылом. Имелся один препарат, довольно опасный, которым он собрался воспользоваться, чтобы погрузить себя в новый транс. Некий кемуз; его добывали из шипов довольно редкой рыбы. Чтобы его принимать, однако, требовался уровень опыта, сравнимый с Тэлисовым; иначе выпивший зелье мог так и не очнуться. Глубокий сон, который затянулся бы на целые дни, барда не беспокоил: он знал, что способен управлять своим подсознанием, сохранять необходимую ясность рассудка, которой следовало не покидать его до конца. В этом отношении практики у него хватало. Но он в жизни не принимал кемуза и понятия не имел, как его организм воспримет это средство. Если он умрет сразу, как только его употребит, королевство просто потеряет еще одного барда. И кто тогда примет дело в свои руки? Кернек де Пувраш? Его голос с годами отказывал. Гурвон из Гвемгина? Мощный бард, конечно, но слабее него… Тэлис оставался самым подготовленным из всех, самым подходящим для разрешения ситуации. Поэтому умирать ему непозволительно; а приняв кемуз, он бы пошел на именно такой риск.
И тем не менее Тэлис, пока смешивал снадобье со свеженадоенным овечьим молоком, окончательно принял решение. Ему отчаянно требовался шанс копнуть глубже; и тогда облако наконец раскроет свою сущность. Но чтобы попасть в него, ему нужна была новая линия атаки. К счастью, он ее, по-видимому, нашел.
* * *
Тэлис наконец-то открыл дверь, ручку которой так отчаянно искал.
Везде темно; слишком темно оказалось кругом, когда его сознание возобладало над забытьем. Он не мог сказать, долго ли шарил так вокруг себя. Может, в его состоянии это было не так уж важно, только он чувствовал, как выступил на его лбу пот, как нарастала подспудно тревога, пока все его тело не задрожало как лист — и в подсознании, и в реальности. От страха. Он впал в такой глубокий сон, что не мог найти выхода из своего тела. Но когда разум Тэлиса наконец освободился, он почувствовал, как наполняет его новая сила — и с ней редкая ясность. И это было только начало. Когда он наконец освоится с этим новым трансом, его мощь возрастет еще. И тогда, и только тогда бард сосредоточится на облаке-океане и разрушит его. Наконец-то он убедился, что сможет этого добиться.
Обнаружив, что способен действовать, Тэлис превратился в птицу. У птицы не имелось выраженной формы, она не принадлежала к определенной породе, она скорее походила на абрис, набросок. С настоящей трансформацией он подождет момента, когда приблизится к облаку. Когда он почувствует обертоны облачной массы, когда она предстанет подобно канве для вышивки, тогда он впитает информацию, исчерпывающе ее декодирует, и мало-помалу подберет себе оперение.
Так Тэлис кружился несколько часов под брюхом громадной структуры, защищенной невидимой стеной, в которой он искал слабость, изъян. Ключевым словом служило здесь «терпение». Его уверенность в себе возродилась, бард знал, что добьется своей цели. У него не было выбора. Его тело покоилось так далеко позади него, что обнаруживало себя лишь легкими намеками.
Из клюва Тэлиса вылетали всевозможные звуки. От высочайших до нижайших. Басы нисколько не поколебали защитную преграду облака-океана. Чем больше, с другой стороны, он уходил в высокий диапазон, тем сильнее окружающий воздух терял прозрачность и обнажал тонкую мембрану, которая отбрасывала его, когда он на нее налетал. Все же он уточнил детали своего анализа, преобразился в ястреба и, вооружившись
