— Нет, сучка! Я нихера не понял!
— Остынь, остынь, — смеётся она. — Ната у меня. Поэтому советую тебе взвешивать каждое слово.
Де Ниро делает знак рукой, чтобы я был более сдержанным.
— Чего ты хочешь? — спрашиваю я.
— Мне нужна лилия и чемодан с документами.
— Приезжай и забирай, но только сначала отдай Наталью.
— Нет-нет, — усмехается она. — Я не могу, к тому же хлеб, как известно, за брюхом не ходит. Поэтому бери чемодан и брошку, и скорее приезжай. И, разумеется, приезжай один, понимаешь? Потому что, если ты будешь не один, моя подруга очень сильно пострадает. Да вообще, может навсегда исчезнуть, как твои дружки. Так что давай, через полчаса подъезжай.
— Куда?
— В Новоспасский монастырь. Подойдёшь один с чемоданчиком к главным воротам.
— Как я их найду?
— Они в колокольне, — поясняет Марина. — Увидишь. Самое высокое здание и есть колокольня. Войска свои держи подальше, понял? Если кого-то увижу, сделки не будет. Жду через тридцать минут.
— Через тридцать не успею, — отвечаю я, хотя готов быть на месте уже и через пять.
Но чемодан ещё не приехал.
— Придётся успевать, мы тут не в игрушки играем. Ну, и вот ещё. Пораскинь мозгами и не вздумай никому говорить о наших делах, иначе невесте твоей конец. Ты же понимаешь, что я не шучу. На этом всё.
— Дай трубку Наталье! Докажи, что…
В трубке раздаются короткие гудки.
— Алик, принеси карту из машины! — распоряжаюсь я, скручивая кольцо амбушюра с телефонной трубки. — Вот он, видите какой жук… Паразит.
Я бросаю жучок на пол и обрушиваю на него каблук.
— Монастырь большой, — качает головой Злобин. — Чтобы его взять под контроль, нужно войсковую операцию проводить. Ладно… возьмём под контроль входы и выходы.
Появляется карта.
— Только хер его знает, сколько их там…
— Не думаю, что много, — задумчиво произношу я. — Марина, ближайшие помощники и он сам…Что в монастыре сейчас?
— Реставрация вроде идёт, там же музей делают, — пожимает плечами Злобин. — Как раз музей реставрации… Ёлки… Здоровый он, помещений много, казематы всякие, кельи… Там после революции лагерь был.
— Да, дрон бы нам не помешал.
— Чего⁈
— Коптер с камерой. Маленькая модель вертолёта.
— Точно, — соглашается Де Ниро. — Но за полчаса разработать не успеем.
— Алик, не уходи, будешь нашими командовать, — бросаю я.
— Там скорая приехала, — отвечает он, — и чекисты.
— Позови Валиева, — приказывает Злобин.
На размышления у нас остаётся не так много времени, поэтому мы вызываем подкрепление, берём чемодан и карту и двигаем в сторону монастыря, на ходу планируя операцию.
— Можно милицейский спецназ попросить у Чурбанова, — предлагаю я. — Для усиления.
— Не успеем, — отмахивается Злобин. — Да и не надо нам. Сами всё решим. Мы что, с одним ох**шим чекистом не справимся?
— А мы не знаем, сколько людей у него задействовано, и сам он не показывался ещё. Возможно, за монастырём ведётся наблюдение, и любая активность с нашей стороны может привести к усилению кризиса.
— Да… недооценил я этого мудилу, — качает головой Злобин. — Но ничего, мы его прищучим…
— Валиев, — говорю я, — сканируйте радиочастоты. Они могут переговариваться.
— Прослушаем, — кивает он, чуть дёргаясь от моей фамильярности. — Уже разворачиваем технику.
Подъезжаем. В глаза бросается запустение. Разрушенные бойницы башен, обветшалая крепостная стена и тёмные купола с крестами. Осквернённый, почерневший от пережитого, монастырь будто совершает подвиг, не сдаваясь обстоятельствам и напоминая о вечном. Некогда белые стены почти сожраны чёрными пятнами тлена. Для пущей жути не хватает только парящих в закатном небе воронов. Хотя вон и они, сидят на стене этой не сдавшейся древней крепости.
Сердце колотится, как сумасшедшее… Машина останавливается и я выхожу наружу. Беру чемодан и иду твёрдым шагом в сторону колокольни. Она возвышается надо мной огромным грязно-белым колоссом. И мне на миг кажется, будто это видение — отражение моей собственной души, где белое и чистое давно покрыто слоем чёрного и нечистого.
С каждым своим вдохом я погрязаю в нечистотах жизни. На щиколотке у меня «браунинг», на другой нож, подмышкой «ТТ», а в карманах снаряжённые магазины. Я добрый и славный юноша, комсомолец и просто хороший парень, готовый убивать, ломать хребты, выпускать кишки и рвать глотки. Зубами и когтями. Я готов забить до смерти кулаками. Во мне горит чёрный огонь.
Я подхожу к монастырю совсем не с добрыми помышлениями и не с покаянным сердцем. Я горю гневом и колотит меня не от страха Божьего, а от жажды мести. И я уже не знаю, осталось ли во мне хоть немного белого и чистого, или всё хорошее давно сожрано чёрными страстями.
В основании колокольни устроены большие, вытянутые по высоте, ворота для въезда во двор. Они закрыты толстыми деревянными створками, в одной из которых прорезана дверь для прохода.
Я толкаю эту дверь и она легко подаётся. Прежде, чем войти, я оглядываюсь назад, на одинокую чёрную «Волгу» стоящую на Крестьянской площади. Постояв мгновенье и кивнув, я поворачиваюсь к двери и делаю шаг. Вхожу в неё и оказываюсь в тёмном проезде. Делаю ещё несколько шагов и останавливаюсь. Ставлю чемодан на землю и, подняв голову, произношу:
— Се человек.
— Иди вперёд, человек!– раздаётся приказ и разлетается эхом, отражаясь от голых стен. — Чемодан не забудь.
Я толкаю ворота с другой стороны проезда и оказываюсь во дворе.
— Ступай прямо!
Передо мной стоит парень в спортивном костюме и короткой куртке. В руке пистолет. Он стволом показывает, куда мне следует двигать. Внутренний двор представляет собой печальное зрелище. Ржавые бочки, груды пиломатериалов, кучи песка, осыпающиеся стены строений и выбитые окна.
Я прохожу мимо него. Рожа круглая, в оспинках, глаза цепкие, на голове спортивная шапочка.
— Направо! — командует он.
Иду вдоль низкого строения, упирающегося в полуразрушенную церковь у северной стены. Конвоир следует за мной.
— Поворачивай налево! Вдоль здания!
Делаю, как велено. Идём вдоль длинного здания с дверями. Должно быть, это кельи монахов и камеры для узников в более позднее время.
— Стой! — командует конвоир. — Открывай дверь. Заходи.
Я захожу в довольно просторное и тёмное помещение со сводчатым потолком. В нос бьёт затхлый земляной запах. Глаза перестраиваются и я вижу Марину, стоящую в центре комнаты. Она держит пистолет в одной руке и рацию в другой. А у задней стены на стуле под почерневшей, едва различимой иконой Богородицы сидит Наташка. Сердце запекается. Правая рука прикована наручниками к кольцу в стене, губы разбиты, на подбородке засохшая кровь.
— Егор! — горячим шёпотом выдыхает она.
— Ты цела? — спрашиваю я.
— Да…
— Не бойся, Наташ, всё хорошо. Сейчас пойдём.
— Тихо-тихо, голубки, — смеётся Марина. — Ещё рано радоваться. Ты оптимист, я смотрю. Всё принёс? Руки подними. Она-то цела, а вот я пострадала. Придётся тебе заплатить за это.
Я опускаю чемодан и поднимаю руки. Смотрю на неё. Куртка на плече порвана и, судя по утолщению на рукаве, там повязка. Ну, а как ты хотела.
— Принёс, да не всё, — спокойно отвечаю я.
Марина держит меня на прицеле, а конвоир начинает обыскивать. Обыскивать и выкладывать на стол свои находки.
— Почему не всё? — поднимает брови Марина.
На запылённый и непонятно как оказавшийся здесь современный канцелярский стол ложится «ТТ», патроны и бархатный мешочек с лилией. В мои высокие ботинки он заглянуть не догадывается. Лошара.
— Первый-первый, я третий, приём, — хрипит рация.
Голос прерывается и понять его не так уж просто — стены толстые. Мешают.
