Колумбия, у нас самих Афганистан, Узбекистан, Таджикистан…
— И что же ты… предлагаешь? — прищуривается царь-батюшка.
— С одной стороны просвещение, причём такое, чтобы не вызвать обратную реакцию, а с другой — подготовка законодательной базы и решительная битва. Нужно сделать так, чтобы воров в законе можно было привлекать к ответственности только за то, что они называют себя таковыми. Проанализировать итальянское и американское законодательство и принять самые жёсткие по отношению к преступности меры. Но, это нужно комбинировать с борьбой с коррупцией среди госслужащих и неукоснительным соблюдением законности со стороны органов внутренних дел, прокуратуры и суда.
— Вот, Юра, — скрежещет Ильич, — ты же по кадрам… э-э-э… спец, видишь, каких тебе надо сотрудников набирать? Юношеский… максимализм с него сойдёт, а разумное… э-э-э… зерно останется.
Юношеский максимализм… Понятно… Ну, собственно, я и не ждал, что генсек кинется вскачь претворять мои идеи или даже просто о них серьёзно задумается. Более того ожидал, что он меня одёрнет, поскольку оценки действительности я вынес довольно резкие. Так что, диссидентом не назвал и то хорошо.
Но, в любом случае, в голову ему я подкинул жука, а может, и парочку. И жуки эти теперь будут тихонечко жужжать и ползать, напоминая о том, что я наговорил. Так что глядишь, когда речь об этих вопросах зайдёт на высоком государственном уровне, мои сегодняшние слова выплывут из памяти в качестве собственных соображений вождя.
— Да, Леонид Ильич, — кивает его зять. — Вы правы. Работа идёт в этом направлении, начиная с раннего возраста, через ЮДМ, например. Но, думаю, нам нужно внимательнее подыскивать молодые таланты и привлекать к учёбе и будущей работе.
Врёт, про ЮДМ я только в книжках читал, а на самом деле у нас в школе, например, ничего подобного и не было ни сейчас, ни в прошлой жизни. Да что в школе, во всём городе и целой области. Это я точно знаю.
Когда я выхожу от Брежнева, начальник охраны делает мне замечание за то, что я засиделся и нарушил график генсека. Я киваю. Дедушке спать пора. Хотя… Семьдесят четыре… Даже язык не поворачивается этот возраст старостью назвать…
Меня подвозит Чурбанов. При водителе мы говорим на отвлечённые темы, главным образом, о свадьбе.
Первым делом, оказавшись дома, я звоню Платонычу. Трыня уже спит, с ним всё хорошо. Большак малость принял на грудь, снимая стресс от пережитого. Понять можно, я и сам с Ильичом по чарочке опрокинул. В общем, всё норм.
— Дядя Юра, а чего Андрюха в Москве торчит? Каникулы же.
— Так я ж тебе говорил, девочка появилась.
— А девочка почему в городе всё лето?
— Вот, уехала, как раз, с родителями на море. Так что теперь и Андрея можно будет выпнуть.
— Так пусть в Геленджике останется после свадьбы.
— Не захочет. Чего он там один будет делать? Мы ведь все разъедемся. Я уже договорился в лагерь его отправить в Анапу, так что не переживай.
Утром, поговорив с Наташкой, успокоив её и подбодрив, отправляюсь на Лубянку. Первым делом иду к Злобину.
— А, Супермен, — кивает он, когда я вхожу в кабинет. — Садись. Как там Леонид Ильич поживает? Орден обещал?
— Не обещал, — усмехаюсь я. — За что? Обычная рутинная работа.
— Скромняга, — сияет Де Ниро.
— А как там наш Поварёнок поживает? — в свою очередь спрашиваю я.
— Да похуже, чем генсек, мне кажется, — хмыкает он. — Будем его по всей строгости закона привлекать. Похищение, террористическая деятельность, угрозы… Письмецо, кстати, ты принёс? То, что было в камере хранения.
— Да, принёс, — тянусь я во внутренний карман.
— Давай, и фотографию заложника тоже.
Я протягиваю.
— Хорошо. Всё будет в закрытом режиме проходить, но, думаю, впаяют ему по полной программе.
— По самое не балуйся? — хмурюсь я.
— Можно и так сказать, наверное, — усмехается он.
— А с остальными участниками как дела обстоят? Кто они такие вообще?
— Да, кстати, покушение на убийство нетрезвого прапорщика тоже ему предъявят, — смеётся Злобин. — Шучу-шучу. А что остальные? Подельники, ясное дело. Девица и парни — его агенты, мечтали в штат попасть. Их особо наказывать не будут, но про «контору» могут точно забыть. Прапору по ушам надают. По жопе он уже получил, теперь и по ушам получит. Свиней заколют и на гуляш пустят. Никого не забыл?
— А что за агенты? У него много было?
— Много, да, он целую сеть организовал, пока работал.
— А Марина как там? — спрашиваю я.
— Марина? Это та, что парней твоих покрошила?
— Вот именно, она же в больничке была…
— Ну, подлечили её… Чтобы тут же жизни и лишить. Хотя, на самом деле, с ней ещё не закончили. Она говорит, приказы исполняла… да только тот, кто ей эти приказы давал, выкрутился в тот раз, а теперь к новому делу всё это будет присовокуплено. В общем, ничего хорошего их не ждёт. Но ты можешь про них забыть, никто из них тебе на глаза уже не попадётся, это точно. Стопроцентная гарантия. Если только очная ставка, но это вряд ли, смысла нет.
— Понятно, — я киваю.
— Ну, что? Пойдём к шефу? А то он уж истосковался по тебе. Где, говорит, Брагин, да где Брагин, понимаешь ли.
У Андропова сегодня говорим о дебильном горбачёвском сухом законе и расцвете бутлегерства, уничтожении виноградников и его непонимании важности виноделия и просвещения.
Ну и, разумеется, я снова перехожу на борьбу с преступностью, повторяя то, что уже говорил Брежневу, только в расширенном варианте, с описанием опыта Саакашвили. Сам он мне не нравится, но кое-что полезное из его дел извлечь можно.
Персона вызывает интерес, и я рассказываю, что помню о Грузии. Гамсахурдия, Шеварнадзе, революция роз, борьба с коррупцией, борьба с законниками.
— Смысл был в том, что он превратил полицию в организацию, оказывающую услуги населению, — говорю я. — Перетряхнул, конечно всех и вся…
— Шеварнадзе тоже всё перетряхнул в Грузии в начале семидесятых, — пожимает плечами Андропов. — Тридцать тысяч человек арестовал в связи с коррупцией, да только всё без толку. Так что об эффективности идей твоего Саакашвили сложно судить, учитывая, что его политику последователи не продолжили и что-то откатилось назад, так?
— Да, Юрий Владимирович.
— Но идея с
