– Купцы Риги, Полоцка и Смоленска нижайше просят снизойти до их нужд и оказать великую милость.
Сделав паузу и уловив поощрительный жест, мужчина продолжил:
– Желают по примеру московских негоциантов Суровского ряда соединиться в товарищество по торговле зерном. Будут просить устав для своего начинания, а также защиты и привилегий.
«Хм, первые ростки литовской буржуазии?.. Занятно».
– Следующий вторник.
Слегка поклонившись в знак того, что организует аудиенцию в самом лучшем виде, секретарь продолжил:
– Надежные люди донесли, что в Вильну направляются выборные от казачьей старши́ны Запорожья.
Вообще, Константину Острожскому как маршалку земли волынской, старосте владимирскому и воеводе киевскому много чего доносили. Но в Кабинете его «вести от надежных людей» означали прежде всего «я трижды все перепроверил и лично ручаюсь за их достоверность»!..
– Зачем?
Кашлянув и вернув грамотку в рукав, мужчина решил, что в данном случае обычных коротких пояснений будет явно недостаточно:
– Еще король Сигизмунд Старый вел переговоры с казачеством Низа Поднепровья о том, чтобы нанять часть из них для охраны южного порубежья, записав в особый реестр как служилых людей…
Пропустив мимо ушей замаскированную лесть и небольшие отступления от основной темы, Дмитрий получил следующее: если часть (сравнительно небольшая) рядового казачества желала служить правителю Литвы ради воинской славы и регулярного жалованья, то казачья старшина в первую очередь лелеяла надежду обрести права и статус служилого дворянства. А во вторую – чтобы оный статус вместе с землей наследовали и их дети, влившись таким образом в ряды младшей аристократии Великого княжества Литовского.
«Н-да, рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше. Что же, нет препятствий патриотам!»
– Это хорошие вести, и их определенно стоит обсудить с Пан-Радой. В среду.
Приложив правую руку к сердцу, обратным движением князь ловко вытянул слегка помявшуюся грамотку из рукава. Совсем немного развернул (так, чисто символически) и ровным голосом напомнил:
– Дарование Жалованной грамоты[210] городам Могилев, Витебск и Полоцк, по прошению духовенства и жителей. Все бумаги подготовлены.
Глава рода Острожских был очень скромен и не стал упоминать о своей небольшой помощи челобитчикам в осуществлении их давнишней мечты. Во-первых, примерный христианин собратьям по вере и без того должен помогать! А во-вторых, подарки пану Константину от благодарных горожан и в самом деле были небольшими. Ну, почти. Разумеется, мир не без добрых людей, и восемнадцатилетнему властителю все подробно доложили – кто, что, в каком количестве… Причем несколько раз, ибо врагов или просто недоброжелателей у секретаря хватало с преизрядным запасом. Однако Дмитрий совсем не рассердился – он вообще был склонен прощать своим приближенным их маленькие недостатки. Разумеется, пока вред от них не перевешивал приносимую придворным пользу. Что поделаешь, если своекорыстие заложено в саму природу человека? Только и остается, что использовать это обстоятельство к своей пользе.
– Вторник, после купцов.
Собственно, дарование литовским городам Жалованных грамот было выгодно прежде всего самому государю-наследнику Московскому. Налоги с таких городов шли в великокняжескую казну, опять же, при любом конфликте со шляхтой и магнатерией горожане были его естественными союзниками… В общем, он был совсем не в обиде на своего излишне сребролюбивого подданного.
– Слушаюсь, государь.
Запихав многострадальную грамотку в рукав, секретарь почтительно поклонился и выскользнул за дверь. Чтобы всего через пару минут вернуться обратно с вестью о том, что митрополит киевский, галицкий и всея Руси просит аудиенции по неотложному делу.
«Та-ак, чувствую, накрывается мой выходной одним местом!»
– Пригласить.
Припомнив несколько сочных идиом и выражений (если бы он вдруг вздумал огласить их при архипастыре Ионе, то обычной епитимьей было бы не отделаться), венценосный покровитель всех православных христиан Литвы изобразил на лице умеренную радость.
– Доброго здравия тебе, владыко.
Проговорив все положенные слова приветствия и осторожно откинувшись на ужасно неудобную спинку «челобитного» стульца (сделанного явно с тем расчетом, чтобы просители надолго на нем не засиживались), седовласый иерарх прислонил к столу свой посох и привычно огладил наперсный крест.
– Государь мой. Избрание твое Вальным сеймом на трон Великого княжества было для меня великой радостью. Когда чело твое увенчала Гедиминова шапка, сердце мое пело осанну, ибо кончилось темное время гонений и утеснений наших…
Дмитрий уже привык, что архипастырь Иона приходит к нему с самыми разными просьбами – Римская курия действительно изрядно постаралась, ослабляя и «загоняя в стойло» Киевскую митрополию. Но сейчас, слушая непривычно-многословное вступление седовласого старца и попутно удивляясь бурлящему внутри него противоречивому клубку эмоций, он начал подозревать нехорошее. Например, что у него сейчас попросят «вернуть» митрополии монастырь, который ей никогда не принадлежал. Или срочно поддержать литовское православие тонной-другой серебра, оформленного в новенькие московские копийки.
– Узнал я, что епископ виленский собирается отстроить в стольном граде училище для отроков знатных родов. С твоего на то, государь, дозволения.
Пошевелив кустистыми бровями, церковник вопросительно замолчал.
– Все так, отче. Однако прежде устроения первого в Великом княжестве университета, Валериан обязался за счет своего епископата отстроить богадельню[211] и приют для сирот-подкидышей.
Увы, но из всех объяснений предстоятель[212] услышал лишь отдельные слова:
– Уже, значит, Валериан… А ведаешь ли ты, государь!..
Сжав наперсный крест так, что на морщинистой руке проступили синие венки, Иона постарался успокоиться.
– …что епископ, коего ты по имени величаешь, еще в прошлом году в Вильне дом купил и пятерых монахов-папистов в него заселил? А ныне собирается их в наставники университетские определить, о чем верные люди доподлинно мне доносили!!!
«Вообще-то он еще полтора десятка иезуитов себе на подмогу в Обществе Иисуса выписал, но тебе этого пока знать не следует. А то еще удар хватит и привет – выборы нового митрополита всея Юго-Западной Руси».
– Он же в своем университете отроков неразумных с пути верного сбивать будет, государь! Разум им туманить речами сладкими, в веру папскую склонять, непотребщине и бесовщине учить!..
Задохнувшись от переизбытка чувств, церковник закашлялся и трижды осенил себя крестным знамением, каковое хозяин Кабинета тут же и отзеркалил. Затем он ненадолго покинул своего пожилого собеседника, вернувшись с небольшим хрустальным кубком и таким же кувшинчиком простой воды. Налил, небрежно перекрестил и пододвинул к митрополиту.
– Отче.
Отпив глоток драгоценной влаги, старик моментально порозовел и ожил.
– В упреках своих помнишь ли ты, как звучала клятва, данная мной перед церемонией возвышения мечом?
В ответ на это митрополит вцепился в кубок еще сильнее и нахмурился.
– Помню, государь. Защищать и оберегать веру христианскую…
Вообще-то клятва много чего оговаривала, но общая ее идея была весьма четкой и прозрачной – великий князь должен был править в полном соответствии с Литовским статутом. Никаких гонений на католиков или служилых татар-мусульман, конфискаций костелов в пользу Киевской метрополии и тому подобных мероприятий с религиозной окраской. Даже изгнать евреев, по примеру многих просвещенных европейских монархов, и то было проблематично, ибо, «равно и милостиво относясь ко всем своим подданным, да буду я прибежищем справедливости».
– Так чего же ты от меня хочешь? Щедрое предложение епископа виленского, будучи воплощено, послужит лишь к вящей славе и пользе всей моей державы.
Нахохлившись старым вороном, предстоятель вдобавок отгородился от Дмитрия гладким хрусталем на тонкой витой ножке. Помолчал, затем пожевал губами и тихо спросил, не рассчитывая на внятный ответ:
– Как же тогда, государь?
Откинувшись на удобную спинку Малого трона, молодой Рюрикович с философскими нотками в голосе напомнил:
– Человек может предполагать сколько угодно, но располагает один лишь Господь. Пусть епископ виленский отстроит все что обещал, а там уже и посмотрим, чему и как будут учить в стенах моего университета.
Несколько успокоившись, пастырь душ человеческих осторожно, буквально парой намеков прощупал венценосного собеседника насчет устроения в Полоцке нового православного храма. Большого, красивого, высокого и желательно на месте кальвинистской кирхи, недавно заложенной Николаем Радзивиллом. Увы, но все слова остались демонстративно «не понятыми».
