— Уж не знаю, Кабир поверишь ли ты мне… но я оттуда, тыкаю наугад в чем-то приглянувшуюся звездочку, душу сдавливает в объятиях надежда — «а вдруг действительно она?», хотя разум точно знает — даже моим глазам, скорее всего, ее просто не видно…
— Из ада?
— Нет, как впрочем, и не из рая… Небо и небеса это совсем разное… Просто посмотри вверх и подумай над тем, что ты видишь, а потом я тебе скажу, что там вижу я.
Кабир, смотрит правда не в небо, а на пламя костра, но это наверно даже правильней. Молча слушаем закипающий чайник, а потом прихлебываем отвар. Наконец, размышления завершены.
— Что же ты видишь там, Гюльчатай?
— Тоже что и вокруг, — развожу руки пытаясь обнять все вокруг, — пустыню. Еще более суровую чем здесь. Там даже нет воздуха, чтобы дышать и его приходится везти с собой также как и воду…
Сопят и ворочаются дети, шумно вычесывает блох наш «охранник», переступают с ног на ногу верблюды, а мы думаем о двух бескрайностях, что протянулись рядом — вверх и в стороны.
— Если подниматься в горы становится все труднее дышать, пока воздуха не становится так мало, что жить там может только тот, кто там родился, еще выше залетают только птицы, а еще выше — воздуха нет вовсе, там и начинается эта великая пустыня.
Вдыхаю дым костра и звуки ночи, все живое вокруг радуется жизни зачастую — последним ее мгновеньям.
— А эти маленькие звезды, на самом деле означают оазисы в этой пустыне. Вот между ними я и водила караваны. Обычно они совершенно безжизненны как заливаемые в прилив островки, или те оазисы, где иссяк колодец. Но есть и полные жизни, там где вокруг дарующего тепло солнца идет по своему пути целый мир, с горами, морями, степями, лесами и пустынями… Вот посреди такого мира я сейчас и сижу со своим братом рассказывая ему о своих былых временах. И, между прочим, вижу он думает, что я ему новые сказки Шехерезады рассказываю.
— Не сердись, но как можно вообразить такое?
— Тут не слишком много воображения и надо — посмотри на себя и эти пески, сколь ты мал по отношению к ним. По ним можно путешествовать всю жизнь, но они сами — малость, по отношению к остальной земле или морю, бесконечно малая малость от всего остального мира. Так мир, это лишь малость по отношению к раскинувшейся снаружи пустыне…
— И, тем не менее, ты смогла ее пресечь.
— А тут ничего удивительного нет — чтобы пересечь пустыню человек садится на верблюда, хваля Аллаха за этот его дар любому желающему оставаться свободным. Если же человек желает пресечь море, то он, не имея сил чтобы плыть самому, ни жабр как у рыбы, строит корабль, который понесет и его, и его припасы. Для пересечения великой пустыни — тоже нужен корабль, чтобы нес не только еду, но и воздух.
— И далек ли тот день, когда перед нами откроются эти тропы?
— Это будет не скоро, но будет. Главное, чтобы к тому времени еще оставались люди неспособные жить без свободы.
* * *
Это был обычный дозор, точнее — не совсем обычный, мы уходили довольно далеко — на три дня пути, проверить состояние пустыни и колодцы, ну и оглядеться, нет ли даже так далеко чужаков. И в итоге проверили на своей шкуре истину — «кто ищет, тот всегда найдет». Правда — поначалу обрадовались, это был весьма большой и богатый караван, очень неплохой способ поправить и так не шибко шатающееся благосостояние племени. Но вот более внимательный взгляд на следы вызвал недоумение даже у меня, зачем вести большой караван при сильной охране совершенно пустой? То, что верблюды были без груза, поняла даже я, а Кабир помрачнел не на шутку.
Такая охрана была видимо не по зубам всему нашему племени, если конечно не решатся на большую кровь что, как ни странно, не принято в этих местах. Ограбить — пожалуйста, разденут до «в чем мать родила», а вот верблюда или коня — оставят, чтобы грех на себя не брать. Но видимо он рассмотрел что-то еще, что-то такое, чем не хотел делиться со мной и старшим внуком.
Впрочем, все прояснилось и само — мы их догнали. Посреди расположившегося на отдых каравана стоял шатер, где две разительно отличающихся друг от друга группы мужчин оживленно спорили. Кабир уже не выпускал из рук рукояти шамшира, паренек же видя мое недоумение, шепотом пояснил, что вторая группа — из тех, что напали на нашу стоянку. И как интересно они на таком расстоянии это поняли? Я и с биноклем толком ничего не рассмотрела.
Бинокль преподнес и второй сюрприз — за всеми этими словесными кружевами я совершенно не понимала сути разговора, такое впечатление, что они не на арабском говорят. Пришлось прижать наушник к уху Гамаля, глаза у него мигом сделались квадратными, но переводил он с арабского на арабский вполне прилично, вот только — я все равно ничего не понимала. Просто не укладывалось такое между ушами, а вот когда все же дошло, что это не ошибка увлекшегося переводчика…
Как такое возможно — говорить о человеке как о вещи? Причем — со знанием предмета, даже к верблюду или лошади они проявляли отношение человечнее… Видимо, выражение лица у меня поменялось так заметно, что смогло даже преодолеть видовой барьер — Гамаль замер посреди слова, а Кабир оставил в покое свою саблю и озабоченно смотрел уже на меня, в конце концов не выдержав:
— Надо собирать мужчин, пролитая кровь требует. Да и просто жить рядом с бешеной собакой… Вот только пока соберем силы они могут уйти.
— Они мои, — неужели это мой голос? — и должны мне тоже, они уже договорились о встрече, караван идет медленно, посланцы успеют вернуться и привести свой караван в условленное место — разумно не хотят показать, где их логово. Хвала аллаху — это не наши пески, и насколько помню, то и ничьи вообще, проклятое место. Сегодня вечером я встану на след, иншалла (если будет на то воля Господа) то следующий фаджир (рассвет) в их логове не увидит ни один из этих сыновей собаки.
— Мы не отпустим тебя саму, но может все же стоит перехватить их на обратном пути и позвать в поход своих?
— Я не уверена, что смогу сохранить жизнь тому, кто знает дорогу среди песков, в бою все возможно, а надо действовать наверняка. Да и вести всех в такое место, не стоит рисковать навлечь на род древнее зло. Вы будете со мной, но они — мои!
Спустя полтора дня я рассматривала это самое «проклятое место» — развалины как развалины, архитектура необычна, но не так чтобы совсем не понятна. Впрочем, сильно расслабляться не стоило — основанием для плохой славы могло быть что угодно, от простого непонимания кочевниками домов построенных не из шерсти, а из камня, до радиактивности или притаившейся древней заразы. К тому же была у этого места и вполне не призрачная опасность, больше шести десятков готовых на все и не имеющих что терять бойцов. Опасность особенно в замкнутом пространстве серьезная.
— Может дождемся помощи? Их ведь очень много… — Гамаль смотрит на меня умоляюще, но отвечаю я смотря на Кабира — чьи уши торчат из этой мольбы понятно и так.
— Мы не успеем, не волнуйся друг — впереди мое время. Время, когда один боец стоит армии. Не волнуйся за меня, я умею резать спящих.
— К-как? — Глаза превращаются в блюдца, на дне которых плещется удивление пополам с ужасом. Да парень, это тебе не поэмы, где великие воины сходятся в поединках, жизнь она намного прозаичней. А вот Кабир перестает хмуриться и смотрит скорее испытующе — «А сможешь не сорваться?», эх знал бы он как на меня действует запах крови… вообще не пустил бы, но видимо и так догадывается.
— Понимаешь, человек даже во сне чувствует боль и кричит, а этого нельзя допустить. Поэтому перед тем как убить — надо разбудить, в момент пробуждения боль не чувствуется, а приход смерти воспринимается как погружение в новый сон.
Попрыгала, прокрутила в уме все, что беру с собой, вроде все что надо.
— Я выдвигаюсь, действовать начну не раньше, чем все уснут, это не скоро, так что не волнуйтесь. Услышите шум — не вздумайте лезть помогать, я должна четко знать, что вокруг одни враги, без этого мне не победить. Если мне потребуется помощь — увидите красный огонь, если все будет хорошо — желтый, но все равно не приближайтесь, пока не увидите еще и зеленый. Если не вернусь до первой звезды — уходите, нет доблести в бессмысленной гибели, зато есть в победе над врагом.
Позицию заняла удачную — все посты как на ладони, да и лагерь между разваленными стенами виден хорошо. Вот только уже через минуту я проклинала свой слух и эту удачную позицию. Еще через полчаса поняла, что еще чуть и не выдержу — пойду в атаку прямо сейчас. Можно конечно и так, вот только покрошу заодно и тех, кого собралась спасать, но и спокойно наблюдать происходящее не было сил. Потому попросила аптечку об успокоительном, она и вогнала, от всех щедрот, «катрю» (К3) судя по ощущениям.
Так что через три часа в лагерь проскользнула «тень» во всех отношениях, этот робот мыслил очень узко и холодно — в рамках ранее поставленной задачи. Он, перед тем проанализировав свое состояние и, «для снижения потерь нонкомбатантов», не поленился забить в Тактика блокировки на цели, правда я ведь и просто лапой могу приложить — мало не покажется.
