то же самое, что и с твоими людишками. А продолжите меня злить, я сам приеду в ваш Тифлис и выверну каждого из вас наизнанку. А потом скажу, что так и было. Если хотите войну, вы её получите.
— Жалеть будешь, — хрипит он.
— Неуважительно разговариваешь, — качаю я головой. — Семь лямов. Не пять, а семь. Так… это сказал, это сказал… ну, вроде всё. Да, кажется, всё. Ну, будь здоров, Антипа с Казантипа. С деньгами не затягивай.
Злобинские громилы запихивают его в тачку и сами садятся с двух сторон от своего подопечного. Машина уезжает. Мы с парнями тоже уезжаем. На самом деле, закон для борьбы вот с этими ребятишками, конечно нужен, да только пока его примут, думаю, я как судья Дредд, буду сам и следаком, и присяжным, и палачом.
В нашем отделе все находятся под впечатлением от предстоящих перемен и даже Ирина встречает меня благосклонно, несмотря на моё несвоевременное появление на рабочем месте.
— Значит, увольняешься? — спрашивает она, и я чувствую в этом вопросе лёгкую, тщательно скрываемую грусть.
Грустинку.
— Ну, уж нет, Ирина Викторовна, — качаю я головой. — Не дождётесь. Зачем мне трудовой стаж прерывать?
— Не поняла… — хмурится она. — Передумал уходить?
— А чего столько тревоги в голосе? — смеюсь я. — Расстроилась, что я остаюсь?
— Брагин, не зли меня!
— Ладно, не буду, — великодушно соглашаюсь я. — Не злись, если не хочешь.
— Так что?
— В армию меня призывают, вот что. Через две, через две зимы, через две, через две весны отслужу, отслужу, как надо и вернусь. Не плачь, девчонка, в общем.
— Так призыв только закончился, — проглатывает она девчонку безо всякой реакции. — А ближайшие полгода что ты будешь делать? Нервы мне мотать?
— Не волнуйся, меня по высочайшему повелению через две недели призовут. Дадут жениться и примут под белы рученьки. Ты, кстати, не забыла, что у меня свадьба?
— Такое при всём желании забыть невозможно, — чуть щурится она.
— Ну, вот и хорошо, погуляем, повеселимся значит, да?
— Посмотрим, — пожимает она плечами.
Входит Лена Иванова.
— Здрасте, Егор Андреевич, — говорит она с улыбочкой. — У вас там посетитель.
— Кто же? — удивляюсь я.
— Прокурор какой-то, — пожимает она плечами. — Пожилой дядечка, довольно скромный и уважительный.
— Ну, надо же, — с улыбкой качаю я головой. — И скромный, и уважительный. Точно ко мне? Ошибки нет? Мной такие обычно не интересуются.
— Я его отвела в малый конференц-зал, там сегодня никаких мероприятий нет.
— Ладно, — говорю я, — благодарю за информацию. Но я ещё вернусь и ты мне расскажешь все последние известия, хорошо? Ирина Викторовна, вам нужно для Елены новую должность ввести, пресс-секретаря.
— Иди, к своему прокурору, — кивает Новицкая. — Смотри, только недолго. Через час у нас совещание по текущим вопросам.
— Здравствуйте, Егор Андреевич.
Действительно, дядечка пожилой и спокойный. Выглядит доброжелательно. Впрочем, доброжелательность и спокойствие на фоне профессиональной принадлежности скорее настораживают, чем притупляют бдительность.
— Здравствуйте, — киваю я и подхожу, уверенно протягивая руку. — Мне кажется, мы с вами раньше не встречались.
— Всё верно, — соглашается он и, поднявшись из-за стола отвечает на моё рукопожатие.
Он сухонький и маленький, в поношенном чёрном костюме. Лицо изъедено глубокими морщинами, волосы абсолютно седые, белые, а глаза, глядящие через очки в тонкой металлической оправе, усталые и внимательные.
Я делаю приглашающий жест и мы присаживаемся за стол напротив друг друга. В углу на белом постаменте белый гипсовый Ленин слепо и безразлично смотрит поверх наших голов, проникая всеми помыслами в неизбежное коммунистическое грядущее. Были бы у него руки и ноги, можно было бы пригласить на свадьбу, как каменного гостя…
— Мы ещё не встречались, — кивает посетитель. — Зовут меня Иван Трофимович Катюшин, Я следователь прокуратуры, младший советник юстиции.
Младший советник соответствует майору, то есть чин не самый высокий, учитывая возраст. Причин такому может быть много, например, крупный залёт, затормозивший карьеру или излишне принципиальная позиция и стремление рубить правду-матку там, где следовало бы попридержать коней.
— Как интересно, — чуть хмурюсь я, предчувствуя, что за визитом этого дедушки может стоять что-то не самое приятное. — Какой же интерес у следователя прокуратуры к моей скромной персоне.
— Ну, — лукаво улыбается он, — не скромничайте, не скромничайте, молодой человек. Персона ваша весьма интересная, я тут справочки навёл. Вы в аппарате ЦК комсомола трудитесь, имеете государственные награды, знакомы с выдающимися деятелями современности и даже, как говорят, с самим генеральным секретарём встречались за рюмочкой чая.
Я молчу, не понимая пока, куда это он клонит.
— Это всё хорошо, конечно, — продолжает он, убирая с лица улыбку. — Но знаете, чем социалистическая законность отличается от всякой прочей, буржуазной и капиталистической?
— Конечно, знаю, — киваю я.
— О, это замечательно. Значит, вы понимаете, что в нашей стране закон один для всех, невзирая на звания, должности, знакомства и былые заслуги. И примеров, когда все эти видимые знаки отличия и доблести вмиг обесценивались и не могли обеспечить преступнику никакой защиты, превеликое множество.
Точно, правдоруб. А может, и сам репрессированный, несмотря на былые заслуги. Хм…
— Знаю, Иван Трофимович, знаю.
— Это хорошо, значит мы говорим на одном языке. Я, например, считаю, что перед законом все равны и будь ты хоть генеральным секретарём, а если чего нарушил, имей мужество ответить по закону. Я прав?
— Несомненно, — пожимаю я плечами.
— Ну, а раз так, нам будет с вами легко найти общий язык. Тут вот ведь какое дело. Мы проверяем деятельность органов внутренних дел, получивших заявление о покушении на убийство гражданина Зевакина. Знаете такого?
— Имел неприятность познакомиться.
— Неприятность? То есть он вам по какой-то причине неприятен?
— Очень неприятен. И, думаю, не мне одному. Он, знаете ли, имеет репутацию домогателя и насильника. Так что неприятелей, надо полагать, у него может быть много.
— Странно, а я вот ничего об этой стороне его личности не слышал. Коллеги его характеризуют крайне положительно и руководство тоже. У нас будет несколько вопросов к вам. Вас задерживали, насколько мне известно, по заявлению от названного гражданина, оказавшегося жертвой преступления.
— Задерживали по ложному доносу названного гражданина.
— И чем же
