вы вызвали его гнев, что он решил вас оболгать?
— Иван Трофимович, признаюсь, тема эта не очень приятна, потому что действия Зевакина вызывают у нормального человека отвращение. Так что, если у вас нет официальных полномочий требовать от меня ответов, я воздержусь от комментариев. Скажу только, что был отпущен из-под стражи, поскольку имею свидетельства нескольких человек, подтверждающих, что не мог находиться на месте преступления во время его совершения.
— Хм… а в материалах нет никаких свидетельств. Вы не могли бы пролить свет, кто эти таинственные свидетели?
— Ничего таинственного, — пожимаю я плечами. — Но, поскольку вы, как я понимаю, горячо радеете за соблюдение социалистической законности, давайте тогда будем все действия совершать в соответствии с законами и порядком проведения существующих процедур. Если вас интересуют официальные ответы, вызывайте меня повесткой, и я обязательно явлюсь и откровенно отвечу на все вопросы. А сейчас прошу меня простить, у меня ещё очень много дел.
— Понимаю, — кивает он с едва заметной ехидной улыбочкой. — На всякий случай, просто, чтобы внести ясность, хочу сказать, что я уже пенсионер, так что обычные рычаги давления, такие как задержка очередного чина либо даже угроза увольнения на меня не действуют. Ну, и вы должны понимать, что дела не могут заканчиваться ничем. А я, к тому же, привык доводить их до конца.
Я смотрю на часы и улыбаюсь:
— Ну, что же, к сожалению, у меня уже не остаётся времени и, хоть беседа и была ужасно милой, я вынужден бежать дальше. Рад был с вами познакомиться.
— Взаимно, молодой человек, взаимно, — с отвечает Катюшин. — Бегите, раз время поджимает, но мы с вами обязательно увидимся в ближайшее время. Я вам обещаю.
Глаза его так и лучатся мудростью… Вот же, репей, понимаешь ли… У меня сегодня ужин с Евой, а завтра мы оба улетаем, я — в Геленджик, она — во Франкфурт. А теперь вот нужно ещё и с Анжелой Степановной пересечься… Блин, время, время, времечко, давай, уже чуть помедленнее…
— Привет, — улыбается Анжела Шелюхова, усаживаясь за не очень чистый столик в кафетерии.
— Что будешь, коржик? — спрашиваю я с улыбкой.
— Коржик? — она хохочет, прикрывая рот рукой. — Нет, коржик не хочу, спасибо.
Я покупаю несколько эклеров и два стакана кофе с молоком. Для неё и для себя.
— Вот что, Анжелочка, — говорю я, покончив со стандартными расспросами, типа, как служба, как дела и как личная жизнь. — Партия даёт тебе ответственное задание.
— Какая партия? — с улыбкой уточняет она.
— Геологическая, естественно.
Она заливается, как хрустальный колокольчик. С такой девушкой можно легко почувствовать себя самым остроумным человеком в мире, королём стендапа.
— Так-так… — кивает она, отсмеявшись.
— Дело о домогательствах и притеснении на сексуальной почве.
— На половой? — уточняет Анжела.
— Вот именно. Послушай…
Я объясняю, что есть такой неприятный чел, находящийся в настоящее время на излечении, и есть множество пострадавших от его действий девушек. И наверняка подобная же картина была на предыдущем месте работы. А ещё имеется безнаказанность, круговая порука и угрозы. В общем целый набор настоящих мерзостей.
— Ну, — качает она головой, внимательно выслушав всё, что я сообщаю. — Понимаешь… Я, конечно, очень сочувствую всем пострадавшим, но скажу тебе откровенно, дело проигрышное. Начальство позвонит куда следует, там скажут, что это дискредитация внешнеторгового предприятия, очернение и клевета. Мне же ещё и по голове надают. Да и девушки, я больше чем уверена, не захотят, чтобы все узнали, через что им пришлось пройти.
— Поэтому, — парирую я, — именно тебе и предстоит взяться за это трудное, но непростое расследование. Расположи к себе этих девушек. Уверен с твоим чувством эмпатии это будет совсем нетрудно. Убеди, уговори, пожалей и заставь. А поддержка тебе будет оказана самая высокая. Лично… товарищ Чурбанов возьмёт тебя под своё крылышко.
— Это замминистра что ли? — хмурится она.
— Вот именно, — подтверждаю я.
— Как-то это неправдоподобно звучит, — пожимает она плечами.
— Ну, ты же ничего не теряешь, начни потихонечку собирать информацию, а когда замминистра тебя вызовет и даст задание, ты будешь уже подготовлена и не ударишь в грязь лицом. Поверь, Анжелика, это дело словно специально создано для тебя. Красивая, мягкая, но волевая и целеустремлённая. Непреклонная. Не знающая преград. Перспективная. И очаровательная. Не знаешь, о ком это я?
Она смущается и краснеет от комплиментов. Ну и, разумеется, соглашается. Вот и хорошо.
Утром с парнями еду в аэропорт. Сначала заезжаем за Трыней, а потом уже в порт. Ну, что такого, просто свадьба, не впервой, к тому же, а вот гляди ж ты, сердце стучит, волнуется. Трепыхается…
— Нет, я молчу, конечно, — ухмыляется Витёк, — но, может, тебе накатить чего покрепче, Егорыч?
— Так, разговорчики в строю! — хмуро огрызаюсь я. — Чего накатить-то? Водки что ли?
— Что будет в буфете, того и накатить, — подключается Алик. — Хочешь, я сбегаю, куплю?
— Я не понял, это что, типа травля? — усмехаюсь я. — Никаких накатить! Вы знаете, что мы находимся в состоянии войны с лаврушниками?
— Нет, — лыбится Виктор.
— Ну, так знайте.
— А кто такие лаврушники? — спрашивает Трыня и тоже лыбится.
— Узнаешь, когда подрастёшь…
Мы стоим в накопителе и ждём приглашения на посадку. Люди вокруг, в основном, курортники, направляющиеся на море отдохнуть. Они оживлены, предвкушают радостные и беззаботные денёчки. А я вот наоборот, предчувствую дни и годы, полные забот.
Народу много, помещение забито, жарко и душно. Уже давно должны были начать посадку, но пока задерживают. Объявлений нет.
— И вообще, — говорю я, — смените тему. Когда, кстати, сами-то жениться будете, вон дяденьки взрослые уже.
— Так у нас работёнка такая, что по девкам-то особенно не находишься. Где же при таком раскладе невест найти?
— Вы прям открытый бунт решили устроить, — качаю я головой. — Давай-ка, Андрюха, расскажи, что там за барышня у тебя появилась? Вон у юноши и то любовь имеется, а у вас…
В это время меня окликают.
— Егор!
Я поворачиваю голову.
— Надо же, какая неожиданная встреча!
— Действительно, неожиданная, — соглашаюсь я. — Вы какими судьбами, Николай?
— Так летим в Геленджик, — улыбается он.
— Вы же вроде хотели подольше
